Часть 6. Асфальтоукладчик
Олесин проснулся в небольшом незнакомом помещении на голых нарах. В узком зарешечённом окне брезжил рассвет. Рядом храпели ещё двое. Голова раскалывалась на части, а внутри её что-то булькало.
- Как я сюда попал? - простонал он.
Храп прекратился, как по команде.
- Тебя привезли два автоматчика из роты охраны, - послышался голос из дальнего угла, - Сказали, что нашли на аэродроме.
- Я совсем ничего не помню. Вернее, помню, как от бабки уходил, и всё. Полнейший провал. Я хоть ничего не натворил?
- Часового убил.
- Как, убил? - у Витьки похолодело всё внутри.
- Да расслабься. Пошутил я. Нашли тебя в отрубоне между контейнерами. Пить меньше надо.
- Да я вообще-то и не пью.
- То и дышать в камере нечем от твоего перегара.
- А мы вообще где находимся?
- В комендатуре, дружок. В комендатуре.
- И что теперь будет?
- Поживём, увидим.
В шесть часов утра, Олесин и двое старослужащих - армянин Хачикян и азербайджанец Абасов, подравшиеся между собой на межнациональной почве, стояли перед дежурным комендатуры гарнизона. Витька - неуклюжий и неказистый, словно перекошенный оконный проём, и два здоровых бугая по бокам, выше его на голову.
- Здравствуйте, граждане провинившиеся, - как-то буднично поприветствовал их молодой лейтенант.
- Пирьвет, - лениво ответил Абасов.
- Здравствуй, дарагой, - вторил Хачикян.
И только Олесин, набрав воздуха в лёгкие и рискуя похмельным здоровьем, заорал во всё горло:
- Здравия желаем, товарищ лейтенант!
- Ты чего орёшь, дурик? - не сдержал улыбки лейтенантик.
- Да у него похмельный синдром, - вставил Хачикян.
- Прошу прощения, товарищ лейтенант, - смутился Олесин, - хотел, как по уставу.
- Прощения он просит. Вежливый какой... - дежурный ещё хотел отпустить какую-то колючую шутку в адрес Олесина, но его нетерпеливо перебил Абасов:
- Кароче, лейтенант, гавари чиво делать надо, пака ни так жарко.
- Дорогу ремонтировать будете до аэродрома. Асфальт вчера привезли. Ещё свежий.
- Ямочный ремонт? - переспросил Олесин.
- Ты угадал. Ну, что стоИм? Трамбовка в одной тачке, каток - в другой, лопаты в третьей. Разобрали и вперёд. Начинаем с первой кучи, что у шлагбаума.
Солдаты скинули гимнастёрки, и оставив их на КПП*, направились к указанной куче. Витьке досталась самая тяжёлая тачанка с трамбовкой.
- Чтоб до ужина управились, - крикнул им вслед лейтенант.
- Втроём-то мы быстро управимся, товарищ лейтенант, - бодро заверил Олесин.
- Ну-ну, - только и ухмыльнулся тот в ответ.
- Вачик-джан, - обратился Абасов к Хачикяну, - ты когда-нибудь ремонтировал дороги?
- Нет. Никогда.
- И я никогда не ремонтировал. А ты, Олесин, ремонтировал?
- Да я же профессиональный дорожный мастер-строитель. Я вас научу. Было бы желание.
- У нас очень огромное желание. Ты нас учи, а мы будем внимательно смотреть и всё запоминать, - Абасов достал из кармана колоду игральных карт и они с Хачикяном пошли в подзаборную прохладу.
Олесин в растерянности остался у кучи асфальта.
- Как же... Парни, так не честно... - он был готов расплакаться, - Я к вам со всей душой... А вы...
- Ты начинай, начинай, - уже от забора крикнул Абасов, - нам отсюда хорошо видно.
Олесин, подавив в себе обиду и слёзы, взял лопату и остервенело принялся за работу. ЗасЫпав все ближайшие к куче ямы, прикатал их, и заведя бензотрамбовку, стал утрамбовывать. Разделавшись с первой кучей, прошёлся как специалист по отремонтированному участку дороги, любуясь своей качественной работой. Ровно, красиво - не придраться!
Потом вторая куча растаяла, третья - вошёл во вкус. Головная боль исчезла и усталости не чувствовал. Картёжники тоже передвигались вдоль забора. Витька так увлёкся работой, что уже и не замечал их тупых насмешек и подтруниваний, как и их самих. Он был преисполнен чувством профессионального долга. Наконец-то он делает полезное и главное, стратегически важное дело. Тут уж никто его не посмеет упрекнуть в безалаберности.
Гарнизонный забор кончился. Абасов и Хачикян перебрались на стадион под сень деревьев, а Олесин, как заведённый, продолжал дело всей своей жизни.
После обеда картёжники, разморённые полуденной жарой, уснули на узеньких скамейках стадиона. Когда проснулись, Олесин был уже далеко.
- Ну что, ещё партейку? - предложил Хачикяну Абасов.
- Да надоели уже твои карты, - огрызнулся тот, - Слушай, как-то нихарашо получается, парень один вкалывает. Уже два километра отремонтировал, а мы сачкуем. Смотреть на него больно - такой маленький, худенький.
- А ты не смотри. Пусть вкалывает. Нам ни сегодня-завтра домой, а ему по сроку службы положено.
- Не, ты как хочешь, а я пойду помогу.
- Иди, помоги, - равнодушно ответил Абасов и снова улёгся на скамью.
Олесин, весь мокрый от пота, по-детски обрадовался Хачикяну:
- Что, ты уже научился?
- Научился. Давай трамбовать буду.
Работа пошла вдвое быстрее. Хачикяну понравилась такая слаженность и он с удовольствием подчинялся командам "молодого", забыв про все армейские условности, что ему, без пяти секунд "дембелю", скоро домой, а он наравне пашет с каким-то "зелёным" придурком. Хотя сам был моложе Олесина на четыре года. Но возраст среди солдат срочной службы ничего не значил, в главенстве был срок службы - чем он больше по призыву, тот и старше. Однако, в этом случае, Хачикян вдруг проникся уважением к Олесину и делал всё, что тот ему говорил, видя его упорство в достижении цели и доверяя его компетентности.
Абасов, наблюдавший за таким дружным тандемом, не выдержал, подошёл.
- Что-то устал я валяться, - сказал он Витьке просто, - Давай тачку, асфальт подвозить буду.
Окрылённый таким поворотом, Олесин ещё больше обрадовался:
- Ну, спасибо, мужики! Представляете, какую хорошую память после себя оставите!
А мужики только улыбались наивности "молодого". Им просто стало его жаль по-человечески. Видимо, ещё что-то человеческое осталось у них после двух лет службы.
Перед ужином лейтенант принял у них работу на "отлично" и вернув им солдатские ремни, отпустил по своим подразделениям.
КПП - контрольно-пропускной пункт.
Часть 7. Весело погуляли
Был у нас такой всеми любимый наряд «Патруль по городу», но его нужно было заслужить примерным поведением, поскольку он приравнивался к увольнению в город.
За полгода службы ни я, ни Олесин в увольнении не были, как и в патруле тоже – это привилегия старослужащих. Впрочем, мы и не надеялись. Мне не хватало репутации прилежного солдата, а Олесина не отпускали в этот наряд в силу своей рассеянности. Но однажды свершилось чудо!
- Олесин и Лебедев идёте в патруль по городу, - объявил старшина на построении.
Мы чуть не упали от счастья. Это же какая-никакая, а свобода!
- Повезло молодым, - прошёл ропоток среди «стариков».
Ну, и как водится в таких случаях, тем, кто идёт в город, сыплются заказы: кому одеколон купить, кому фотоальбом, кому открытки с местными достопримечательностями. Даже старшина попросил купить будильник.
Переоделись в парадную форму, взяли деньги на покупки и вместе со старшим патрульного наряда лейтенантом Ковалёвым отправились в комендатуру города на развод.
Лейтенант – молодой штурман с Ан-12-го, человек весёлый и словоохотливый, в патруле не первый раз. После развода провёл нас пару раз по маршруту и всё время поглядывал на часы:
- Видите ли, я сам напросился в этот наряд. С девушкой договорился встретиться…
- Ну так идите же, товарищ лейтенант. Мы справимся.
- А точно справитесь?
- Да справимся. Маршрут хорошо запомнили.
- Тогда уговор: со своего маршрута не сворачивать, а то на другой патруль нарвётесь.
- Да всё понятно, товарищ лейтенант.
- Ну всё, до вечера. Встречаемся в комендатуре перед разводом, - он засунул повязку в сапог и скрылся из виду.
Последовав его примеру, мы отправились искать парикмахерскую. Обошли весь квартал на несколько раз, но парикмахерской нигде не обнаружили. Решили спросить у местного населения:
- Извините, девушка, - остановили мы прохожую, - не подскажете, где нам найти парикмахерскую?
- Так вин же вона, як раз против вас.
Мы глянули через дорогу и в десятый раз прочитали вывеску: «ПЕРУКАРНЯ»
- Во как! Нормально.
- Я вообще подумал, что это переводится как пекарня, - улыбнулся Олесин.
Наконец, мы благополучно подстриглись и сфотографировались в соседнем фотосалоне. Затем купили всё, что нам заказали. Времени до вечернего развода оставалось вагон и маленькая тележка.
- Что будем делать? – спросил Витёк.
- Может, в рюмочную зайдём? Я тут видел неподалёку подвальчик.
- Мне как-то после Червоных Под не хочется больше пить.
- А мы больше и не будем. Намахнём по маленькой…
- А может в кино сходим? – сопротивлялся Олесин.
- Так кинотеатр на маршруте артиллеристов. А лейтенант строго настрого наказал не отлучаться со своего маршрута.
- Так и подвальчик на перекрестье маршрутов.
- Но на нашей территории.
- Ну давай. Только по маленькой, - наконец согласился товарищ.
Мы зашли в полуподвальную забегаловку. Выпили по стопке горилки. Я завёл купленный старшине будильник на без пятнадцати шесть, чтоб не опоздать на развод и сунул его обратно в карман шинели. На Витьке поправил ремень, шапку, кокарду.
- Почему у тебя всё время всё сбивается на бок?
- А хрен его знает? – улыбался захмелевший Олесин, - Мамка говорила, что родила меня вперёд ногами. Наверное, поэтому я такой неловкий.
- Мягко сказано. Ты вообще несуразный.
- А давай ещё по сто грамм, Серёг?
- А может хватит? Ты вон уже улыбаешься, как дурачок.
- А и пусть. Так хорошо на душе стало.
- Но лучше уже не будет. Пошли отсюда. Зря я тебе предложил выпить.
Но Витька уже достал мятый рубль и подал его барменше:
- Милая, ещё два по сто. Серый, я угощаю.
- Только уговор: я тебя на себе не потащу.
- Да я трезв, как огурец.
- Ну смотри.
Мы выпили ещё по рюмке, и, на удивление, Витька как-будто стал трезвее. Или я захмелел.
- А я ведь, Серёга, до армии вообще не употреблял эту гадость. А сейчас она мне нравится. Все вокруг такие приятные.
- Смотри не спейся.
- Не боись, я человек разумный, и мне это не грозит, - он оглядел посоловьевшими глазами полупустой сумеречный зал, - Смотри, девушка одинокая за столиком.
- Эта девушка тебе в матери годится.
- Да? – глупая улыбка не сходила с его лица.
- Даже не думай.
Но Витёк уже пошёл к одинокой посетительнице.
- А ведь трезвый такой скромняга, - заметил я барменше.
- Она, как раз, любит вашего брата служивого, - с улыбкой ответила та, - смотри, пропадёт твой товарищ. Верни, пока не поздно.
Я направился следом за Олесиным.
- Серёга, мой друг, - широким жестом представил он меня даме.
- Ксана, - скромно улыбнулась симпатичная, лет тридцати женщина, держа в руках бокал вина.
- Я её в кино пригласил, - продолжал скалить зубы Витька.
- Да на хрена ей твоё кино, - шепнул ему на ухо, - Извините нас, Ксаночка, нам пора уходить.
- Да-да, конечно, я понимаю.
- Нет, Серёга, мы с Оксаной идём в кино. Оксана, ты пойдёшь со мной в кино?
- Да, конечно. Как скажете.
- Нет, Ксаночка, он идёт со мной. Видите, он уже пьян?
- Конечно, конечно. Я понимаю.
Только тут, по часто моргающим ресницам, я понял, что Ксана ещё пьянее Олесина.
Кое-как вытащив Витьку из-за столика, я довёл его до барной стойки и усадил на табурет. Он тут же достал рубль, но я во-время его забрал.
- Нам нужно ещё Гришину купить две четушки.
Барменша понимающе поставила передо мной две четвертинки водки. Я расчитался, поблагодарил хозяйку и мы направились к выходу.
- Оксана! Пойдём с нами! – кричал Олесин через весь зал.
Та только согласно кивала в ответ и хлопала накладными ресницами.
Поднявшись наверх, я через стеклянную дверь вдруг увидел двух курсантов и капитана с эмблемами артиллеристов и с красными повязками «Военный патруль». Те, похоже, нас тоже заметили.
- Разворачиваемся обратно, - прошипел я Олесину, который всё ещё звал Оксану, - Не ори, дурак, мы влипли.
- Правильно, пойдём к Оксане.
- Ну надо же, как тебя с двух стопок развезло.
Спустившись к барной стойке, я спросил у барменши:
- Есть чёрный ход?
- Да, бежите туда, - она указала на другую дверь, - выйдете прямо во двор, а там через забор.
Мы рванули через подсобки и складские помещения. Витька всё время спотыкался на ровном месте и падал, по пути хватаясь за что попало и то, что попадало ему под руку, падало вместе с ним. Я поднимал его, и мы неслись дальше. Наконец, проскочив лестницу, через две ступеньки мимо двух опешивших грузчиков, мы выскочили во двор.
- Слава Богу, вроде оторвались. Давай через забор! – я подсадил Олесина. Он кое-как перевалился на ту сторону и, на удивление, даже не сбрякал. Но когда я перепрыгнул через забор сам, то понял, почему он не упал – его услужливо приняли заботливые руки всё тех же патрульных курсантов.
- Здрасьте, - только и смог вымолвить я.
- Спасибо, друзья, - расшаркивался Витька.
- Всегда рады помочь хорошим людям, - улыбался капитан, - Нам этот приём давно известен. Следуйте за нами, товарищи авиаторы.
Тут уже бежать куда-либо было бесполезно, потому что они из нашей смены и маршрут наш знают и нас видели на разводе. Нам оставалось только подчиниться и следовать за ними как баранам.
В комендатуре срочно построили старый и новый наряды, а нас с Олесиным показательно поставили перед строем.
- Орлы летуны!
- Ну всё, кранты «фанере», - то там, то тут доносилось из строя.
Подошёл комендант гарнизона и только открыл рот, чтобы произнести речь, как у меня в кармане зазвенел будильник. От неожиданности у Олесина из подмышки выпал дембельский альбом. Он наклонился, чтобы поднять его, но не рассчитал – коленки подогнулись больше, чем надо и он рухнул следом, при этом с него слетели очки. Витька лихорадочно шаря руками по асфальту, ползал вокруг меня. Наконец, кто-то подал ему окуляры. Он надел их, встал рядом, обняв покрепче дембельский альбом. Но что творилось вокруг! Танкисты, артиллеристы, связисты и десантники хватались друг за друга, что бы не упасть со смеху. Дежурный комендатуры с комендантом тоже держались за животы. В это время подошёл лейтенант Ковалёв.
- Твои хлопчики? – спросил у него комендант немного успокоившись.
- Мои, - густо покраснел тот.
- Всем троим по пять суток ареста.
Часть 8. А унас с собой было
Лейтенант поехал на офицерскую гауптвахту своим ходом, а нас повезли на губу для солдатов и сержантов срочной службы в сопровождении конвоира на УАЗе – «Батоне» с зарешечёнными окнами.
- Сигареты и спички целиком не прячьте, - учил нас сопровождающий автоматчик, - всё равно найдут. Ломайте пополам и в отвороты или в подклад. Ширкалки от спичечного коробка лучше всего приклеить на соплю под стельки сапога. Тогда они не выпадут, если трясти начнут.
- А водку куда спрятать? – наивно спросил Олесин.
- У вас что, и водка есть?
- Две «четушки». Только они не наши.
- Лучше сейчас выпить – всё равно отберут.
- А ты будешь с нами? – спросил я у автоматчика.
- Ну, давай. Не пропадать же добру.
Я содрал зубами фольгу с горлышка и подал бутылку сопроводиле.
- За знакомство. Меня СанькОм зовут, - и он отхлебнул из горлышка третью часть содержимого «четушки».
Мы с Витькой по очереди назвали свои имена и допили остатки.
- Доставай вторую, - сказал Олесин.
- Всё, мужики, не успели, - повернулся к нам водитель, - Приехали. Ворота уже открываются.
Я засунул бутылку в зимние подштанники и крепко привязал тесёмками за горлышко, а нижнюю рубашку выпустил наружу.
- Вы нас не сдадите? – спросил пьяненький Витёк у конвоира и тут же повернулся к водиле, - Вы нас не сдавайте, а?
- Да нам-то что. Мы такие же солдаты. Только всё-равно найдут.
- Нашего полку прибыло, - встретил нас улыбчивый дежурный старлей, - Давненько у нас летунов не было. За что вас к нам? – он почему-то внимательно посмотрел на Олесина, - А, всё понятно. Напились, служивые.
Он проводил нас на второй этаж вдоль железных дверей с глазками, где в конце коридора в каптёрке нас ждал строгий сержант:
- Выложить всё из карманов на стол, - скомандовал он тоном не терпящим возражений.
Мы выложили будильник, одеколон, открытки и кучу всяких мелочей. Олесин аккуратно положил на стол фотоальбом.
- Сигареты, спички, зажигалки и другие запрещённые предметы имеются?
- Я не курю и даже не пью, - сказал Олесин.
- И вообще, мы комсомольцы, - добавил я.
- Оно и видно, - усмехнулся старлей, наблюдавший за процедурой шмона, - Напились как комсомольцы – до сих пор в себя придти не можете.
- Да мы по дороге сюда в винный магазин заезжали, - пытался я пошутить.
- В какой ещё магазин? - не понял офицер.
- Да это он так шутит, - вставил Витёк, - не слушайте его, товарищ старший лейтенант.
- Отставить шутки. Шутить здесь могу только я. Раздеться до нижнего белья.
- Так холодно же тут.
- А вы что, думали, на курорт приехали? Быстро раздеться. И чтоб я больше не повторял.
Мы сняли с себя всё, кроме исподнего и стояли в ожидании босиком на холодном бетонном полу, переминаясь с ноги на ногу.
- Руки подняли! – скомандовал сержант и начал нас обшаривать по очереди с головы до ног. Старший лейтенант внимательно следил за движениями сержанта.
- Ой, щекотно, - хихикал пьяненький Олесин.
- Отставить смех, - старлей был раздражён нашим несерьёзным поведением.
Второй вертухай с погонами рядового, тем временем, рылся в нашей одежде и вытаскивал, то обломок спички, то сигареты. Даже все «ширкалки» отковырял из сапог, а я только и думал: лишь бы «четушку» не нашли, которая была привязана между ног.
- Всё чисто, - наконец произнёс сержант.
- И я закончил, - сказал рядовой.
- Одевайтесь, - заключил старлей, - В двенадцатую камеру их. Там как раз стекла нет в раме – до утра протрезвеют.
За нами с грохотом захлопнулась железная дверь и с лязгом задвинулся засов, а в камере температура от силы – плюс пять градусов по Цельсию.
- Как в погребе, - поёжился я.
- Скорее, как в холодильнике, - передёрнуло и Олесина.
- А у нас с собой было… - я достал из штанов «четушку».
- Ну хоть сколько-то погреемся, - сглотнул слюну Витька, - хорошо что не нашли.
- Чудо ты, Витёк, в перьях. Послушал бы меня – выпили бы в баре по стопке, в полку бы были, а не тут.
- Да ладно, Серёг, не ругайся, оба хороши. Лучше бы в кино пошли.
Мы стали поочерёдно отхлёбывать из горлышка и с каждым глотком всё больше тепла разливалось по телу.
- А хорошо! – в полумраке камеры Витькина пьяная улыбка выглядела ещё глупее, чем прежде.
- Чего уж хорошего? – удивился я его весёлому настроению.
- Просто хорошо.
- Да ничего хорошего я в этом не нахожу. Литёху нашего подвели. Ему ведь вот-вот должны были старлея дать. Теперь наверняка из-за нас задержат звание.
- Ну и патрулировал бы с нами. Нефиг было по девкам бегать.
- Да нет, Вить, ты не справедлив. Он же и для нас как лучше хотел. Только мы с тобой дураками оказались. Надо будет перед ним извиниться.
- А давай споём!
- Ты что, совсем офонарел?
И Витька запел сначала вполголоса, потом всё громче и громче:
- У солдата выходной,
Пуговицы в ряд.
Ярче солнечного дня
Золотом горят…
- Прекратить пение, - послышалось за дверью, но Олесин продолжил ещё громче:
- Часовые на посту.
В городе весна!
Проводи нас до ворот,
Товарищ старшина,
Товарищ старшина!
- Я вам сейчас покажу старшину! – опять тот же голос.
- А ну, не мешай нам петь, - раздухарился Олесин и продолжил. А я, вместо того, чтобы успокоить товарища, подхватил вместе с ним:
- Идёт солдат по городу,
По незнакомой улице,
И от улыбок девичьих
Вся улица светла…
Лязгнул засов, скрипнула дверь, вошли три амбала и связали нас верёвкой по рукам и ногам друг к другу спинами. Затем насыпали на бетонный пол хлорки и выплеснули на неё ведро воды.
- Вот теперь можете петь, - и снова закрыли.
Какое тут петь! Сопли, слёзы… То чихаем, то кашлем заходимся. Дышать не чем. Пары хлора душат, а руки связаны. Сидим спина к спине на коленях и шевельнуться больно. Ноги затекли.
- Фашисты! Изверги! – хрипел Витька, - Садисты! Сейчас же развяжите нас! Мы будем жаловаться!
Но в ответ только слышался смех.
- Нет, Витёк, такими словами их не разжалобишь. Давай-ка мы сами по-тихому попробуем развязаться.
И мы стали расшатывать верёвки. Только к утру мы смогли освободиться из своих пут. А утром был шмон в камере и за еле тёплой батареей обнаружили пустую «четушку», поскольку мы не могли протолкнуть её в мелкую клетку оконной решётки.
- Что это такое? – на построении начальник гауптвахты тряс перед нашими носами пустой бутылкой, - За всю историю существования губы я всякого повидал, но чтобы спиртное в камеру пронесли, такого я не припомню.
- Да не было такого, товарищ подполковник, - согласно кивал головой пожилой капитан.
- Наказать виновных. А этих лётчиков-залётчиков после завтрака отконвоировать на чугунолитейный завод чушки грузить.
Часть 9. Как мимолётное виденье
- Вы только посмотрите на себя! – орал на разводе дежурный, - На кого вы похожи? Попугаи! Цвет советской армии! Что за камуфляж на вас надет? Где такую форму выдают?
Прапорщик с повязкой «Помощник дежурного» что-то шепнул офицеру на ухо.
- Ну что же это такое? - негодовал дежурный уже в сторону прапорщика, - Нельзя было обойтись без хлорки? Это же порча государственного имущества. Ну?
- Так я, товарищ майор, сегодня вместе с вами на дежурство заступил, - оправдывался тот.
- Как я их в таком виде в люди отправлю?
Только тут, окончательно протрезвев, мы с Олесиным поняли, в каком позорном положении оказались. Парадная форма на нас была местами изъедена хлоркой, поскольку мы катались в ней по хлорированному полу камеры, когда пытались развязаться, поэтому она и выглядела, как камуфляж.
- Ну, ладно, лётчики залётчики, - более спокойно произнёс дежурный гауптвахты, - в чём есть, в том и поедете. Пусть гражданское население посмотрит, кто защищает их мирный труд.
Через час мы уже грузили тяжеленные чугунные болванки на вагонетки, толкали их по рельсам в другой цех, там разгружали их возле токарных станков и гнали вагонетку обратно. Конвоиру надоело ходить за нами туда и обратно, и он мирно посапывал под заводской грохот на берёзовых метёлках под железной лестницей.
- Мальчики, а что у вас за форма одежды такая интересная? – спросила молодая токарица, - никогда такой не видела.
- То, наверное, разведчикам выдают, - засмеялась её коллега постарше.
- Это нас на губе кислотой пытали, - сказал я серьёзно.
- А за что?
- Правду не хотели говорить.
- Какую правду?
- Да вот, мой друг, - кивнул я в сторону Витьки, - жену командира полка хотел изнасиловать…
- Ты чо мелешь, Емеля? – обиделся Олесин, тыча меня в грудь кулаком.
- Ну, а если серьёзно? – не унималась девушка.
- Ну, а если серьёзно, родились потом два мальчика и оба в очках.
- С ним асё понятно, - смеялась она, - а тебя за что пытали?
- За соучастие.
- Тоже пытался изнасиловать?
- Нет, я только держал.
- Кого, жену?
- Командира полка.
- Ну и брехаловка у тебя.
- Да не слушайте вы его, - вставил Олесин, - это нас вчера хлоркой успокаивали, когда мы в камере песни пели.
- Врагу не сдаётся наш гордый Варяг?
- Колыбельную, - опять подговорился я.
- Да и разве я похож на насильника? – не сдавался Витёк.
- Ты не похож, - смеялись они, - Вот он, - показывая в мою сторону, - больше похож.
- А на губу, за что, всё-таки, попали? – опять спросила молодая.
- В магазин за водкой на транспортном самолёте ездили, - опять пытался я пошутить, привлекая внимание молодой красивой девушки.
- Да ладно брехать-то. Я ведь серьёзно.
- На патруль нарвались в городе.
- В самоволке, поди, были? К девчонкам бегали?
- Да если бы к девчонкам. В кино ходили, - соврал я.
- Да ни в какое кино мы не ходили, - сунулся Витёк со своей честной физиономией, - В патруле были и напились. А я тебе предлагал в кино…
- Это уже никому не интересно, - сказал я ему.
- Конечно, всем интересно, как ты врёшь. А у меня, между прочим, до сих пор в горле саднит от этой хлорки, - и он в знак доказательства начал кашлять.
- Вот изверги, - возмутилась пожилая женщина в промасленной спецодежде, - да разве ж так можно?
- Они нас связали по рукам и ногам друг к другу, - подбодренный таким вниманием, продолжил Витька, - и мы всю ночь на коленях простояли. Пытались поспать, то на одном боку, то на другом, а пол бетонный, холодный, да окно ещё в камере разбито. Холодно, сыро. Вот я и простыл.
- Ай-яй-яй, - сочувственно качали головами женщины, - Так жаловаться на них надо.
- Вот он и жалуется, - я предупредительно ткнул Витьку в бок, дескать: говори, да знай меру.
- Мастер идёт, - пронёсся шепоток среди собравшихся станочниц.
- Что тут за собрание? – услышал я сзади мужской голос, - А это что за павлины? – он оглядел нас с головы до ног.
- Это начальник смены определил хлопцев к нам в помощь, - ответила за всех та же пожилая женщина.
- Губари, что ли?
- Так точно! – отчеканил Олесин.
- Ну, так и работайте. Чего митинговать.
- Есть, работать! – козырнул Витька левой рукой.
- Развели тут цирк Шапито, - мастер махнул рукой и ушёл.
Женщины стали расходиться по своим станкам. Витёк увязался за той сердобольной, продолжал размахивать руками, жалуясь на нелёгкую солдатскую службу. А я остался стоять у станка молодой красавицы.
- Меня Алёнкой зовут, - неожиданно представилась та.
- А меня – Иванушкой, - улыбнулся я в ответ.
- Вот трепач, - засмеялась она, - я же слышала, тебя друг Серёгой называл.
- Это подпольный псевдоним. Мы же разведчики. А здесь с особо важным заданием под видом губарей…
Алёнка так заливисто хохотала, то и дело заправляя выбивавшуюся из-под косынки чёрную, как смоль, прядь волос. Чёрные, словно уголья глаза, весело светились разноцветными искорками, а бархатный девичий голос так приятно бередил мою юную душу.
- Ты всегда такой? – спросила она с очаровательной улыбкой на губах, когда успокоилась.
- Какой, такой?
- Такой лгунишка.
- Вообще-то нет. Просто я, наверное, хочу тебе понравиться.
- А я-то подумала, что ты до армии в цирке работал.
- Ага, дворником.
- Ты серьёзно?
- Нет конечно. До армии я был таким же токарем, как и ты.
- Опять заливаешь?
- Нисколько.
- Ну скажи, какой у меня станок?
- 16 К 20.
- А вон тот.
- ДиП-300.
- А что точил?
- Да всё точил.
- И под микрометр?
- Конечно.
- А вот это сможешь? – она показала чертёж на тумбочке.
Деталь была не сложной, похожа на срезной палец, что я до армии на Северском трубном заводе вытачивал до десяти штук за смену.
- Да легко.
- Хочешь попробовать?
- А если запорю?
- Но ты же не запорешь?
- Больше полугода у станка не стоял.
- Если сделаешь на отлично, попрошу мастера, чтоб тебе свободный станок выделил.
- Ты думаешь ему это надо?
- Конечно надо. У нас токарей не хватает. Производство вредное, люди долго не задерживаются – ищут, где почище, да зарплата побольше.
- А ты почему не ищешь?
- Да я тоже здесь временно. Я же в институте учусь на заочном. А работаю, чтоб родителей не напрягать. Ну так что? Может, сейчас с мастером поговорить?
- Да мне и осталось-то на губе четыре дня. Стоит ли это твоего беспокойства?
- Жаль.
- Что жаль?
- Мало дали.
- Да, действительно, жаль, - я встретился с её вдруг погрустневшими глазами, - Алёнка, не буду я ничего точить.
- Почему?
- Давай просто поговорим, пока наш конвоир не проснулся. Когда ещё выпадет такая возможность.
Но конвоир уже шёл между рядами станков и сонным взглядом искал своих подопечных.
Первого он заметил Олесина в окружении станочниц в возрасте далеко за тридцать.
- А твой товарищ, смотри, пользуется успехом у слабого пола, - улыбнулась Алёнка.
- Представляю, чего он там им наговорил.
- И чего же?
- Во всяком случае, ничего хорошего – «черпаки» обижают, «деды» издеваются, а командиры строевой муштруют. И вообще, он не доедает, не досыпает, и старшина злой, как собака.
- Да, не весёлая у вас служба.
- Служба, как служба. Только вот ему невдомёк, что среди них наверняка есть матери, у которых сыновья тоже в армии.
- Точно. У двоих служат. А у одной весной в армию пойдёт, - видя, что я собрался выручать Олесина из женского плена, Алёнка придержала меня за руку, - Ладно, Серёж, ты иди и приходи после обеда во время перекура, я тебе сигарет принесу, а то видела, ты у мужиков стреляешь.
- Спасибо, Алён. Приду обязательно.
Она улыбнулась, и включив свой станок, принялась за работу.
- Гарна дывчина, - сказал мне усатый батька фрезеровщик, кивнув в сторону Алёнки, когда я проходил мимо него, - умница! Смотри не забидь.
- Не забижу, отец. Она мне самому понравилась.
Женщины не хотели отпускать Олесина. Засыпали его вопросами о службе, но конвоир был беспрекословен.
Мы опять грузили болванки и развозили их к станкам по номерам, указанным на них мелом. Витька взахлёб делился своими впечатлениями от разговора с женщинами, но я его не слушал – по большей части это был детский лепет. У меня из головы не выходила Алёнка, её, чёрного жемчуга глаза и очаровательная улыбка. А когда я вспоминал её обворожительный нежный голос, у меня щемило сердце. Я с нетерпением ждал обеденного перерыва, чтобы встретиться с ней снова.
Но сразу после обеда пришёл толстопузый дядька со свистящей одышкой и забрал нас в другой цех перекладывать на поддоны ещё более тяжёлые литые заготовки, которые куда-то увозил мостовой кран. Мы еле поспевали за ним. Не то чтобы перекурить, передохнуть было некогда. Пот заливал глаза. Жара… копоть и гарь, казалось, уже не только в лёгких, но и печёнка уже с ними не справляется.
- Как тут люди работают? – то и дело возмущался Олесин.
- Ещё два поддона, парни, - успокоил нас толстопузый, до этого подгонявший нас, как надсмотрщик.
- Сам бы вот и грузил, - бурчал себе под нос Витька.
- Серёжа, - услышал я сзади голос Алёнки, когда кран начал поднимать последний поддон, - еле нашла вас.
Глаза её по-прежнему были с грустинкой. Она протягивала три пачки «Веги».
- Вот, возьми. Пригодится.
Конвоир отвернул взгляд в сторону.
- Спасибо, Алён, - я не стал говорить ей, что на губе при шмоне всё равно отберут, если конвоир не заберёт раньше.
- Наверно, больше не увидимся, - она грустно улыбнулась.
- Ну почему же? – улыбнулся и я в ответ, - Обязательно увидимся. Напиши свой адрес, буду в увольнении («Какое увольнение? – мелькнуло у меня в голове, - Кто тебя отпустит?»), встретимся, в кино сходим, или просто погуляем по городу.
- Нет, Серёж, не надо адресов. Если ты захочешь меня найти, ты знаешь, где искать, а если нет, то… - она не договорив, повернулась и лёгкой походкой стала быстро удаляться прочь.
Я остался стоять, как вкопанный, держа в руке сигареты.
- Ну ты чо!? – в один голос возмутились Олесин и конвоир, - Иди догони её.
Но мои ноги не двигались с места, будто подошвы сапог были приклеены к чугунному полу. Я тупо смотрел ей вслед и не верил своим глазам: «Счастье было так близко. И сейчас оно так быстро и красиво от меня удаляется».
- Эх ты, лопух! – даже Олесин был вне себя, - Такая девчонка тебе дала шанс!
- Да, может, вас завтра снова сюда кинут, - успокоил конвоир, - так что, не всё потеряно.
Но на следующий день нас кинули на стройку.
Часть 10. Стройка века
Весь день мы с Витькой, как проклятые, бегали по этажам строящегося дома и таскали носилками кирпичи, раствор, песок, мешки с цементом, вёдра воды… Разговаривать было некогда, да и силы берегли для работы. Но во время коротких перекуров Олесин непременно заводил разговор об Алёнке:
- Ну что ты так сплоховал-то? Я бы и то всё бросил, побежал бы за ней хоть на край света. Такая девчонка!
- Хорош душу тревожить, - отмахивался я, - она и так у меня из головы не выходит.
- Это любовь с первого взгляда…
- Тебе-то откуда это знать?
- Поверь мне, я тебя постарше, и видел в жизни побольше.
Конечно, он был постарше, но видел ли он побольше, я сомневался, хотя и не пытался с ним спорить.
- Нет, Витёк, это был сон, мимолётное виденье, мираж, что угодно, но не любовь. Скорее всего, это тоска по дому, по «гражданке».
- Да не вздыхай ты так, - тут же успокаивал он меня, - Вот отсидим свои пять суток, вернёмся в полк, заслужим своим примерным поведением увольнительную и наведаемся к ней в гости. А у неё, наверняка, есть хорошая подружка…
- А-а, так вон ты куда. Тогда у нас ничего не получится.
- Почему?
- Мы уже с тобой заслужили всё, что можно было заслужить. Наивный ты, Витька. Кто же нам теперь увольнительную даст? Мы теперь с тобой до конца службы чёрная статистика полка. Я ещё удивляюсь, как нас с тобой в патруль отправили.
- Ну, когда-то же должны были доверить нам такую миссию.
- Слова-то какие! Какая миссия, Витька? Мы и тут с тобой облажались по полной. Сейчас нам могут доверить только сортиры чистить, или в лучшем случае плац подметать с утра до вечера.
- Да, наверное, ты прав. А что же ты ей лапшу на уши вешал про увольнение?
Не успел я ответить на его вопрос, как сверху послышался грубый прокуренный женский голос штукатурши-малярши:
- Эй, вы, лётчики-налётчики! Где вас черти носят? Тащите мне раствор.
Через несколько минут мы поставили носилки с раствором к её ногам.
- На, кури, - снисходительно протянула она мне недокуренную сигарету.
- Не хочу, - сказал я.
- Брезгуешь?
- Дыхалку берегу.
- Ну береги, береги, - и обратилась к Олесину, - А ты куришь?
- Никак нет, - ответил тот по военному.
- Что значит: никак нет? Вообще не куришь?
- Даже табачного дыма не переношу.
Перед нами стояла здоровенная надменная тёлка ростом под сто девяносто, лет двадцати пяти, с коровьими, немного вразбег, глазами и безразмерным выменем (иначе о ней не скажешь).
- Так, хлюпики, что-то вы меня начинаете раздражать.
- В каком смысле? – робко спросил Олесин.
- В том смысле, что надо как-то исправляться.
- Если мы в чём-то провинились, мы готовы загладить свою вину, - снова подал голос Витёк, - Вы скажите как?
- Ну, это другое дело. Тогда через полчаса жду вас в 113-й квартире.
- А что там? – уже не выдержал я.
- Там я живу на время командировки.
- И что?
- Как что? Любить вас там буду. Там тепло, кровать есть, душ работает. Так что не опаздывайте.
- Не надо нас любить, - попятился задом Витёк, а я за ним следом.
- Если не придёте, здесь больше не появляйтесь…
Но к назначенному времени свидания нас с Витькой увезли на губу. Так мы и не поняли, что это было – шутка или она всерьёз хотела нас изнасиловать.
Предыдущая часть:
Продолжение: