Часть 11. Опять попали
Как мы ни просились на чугунно-литейный, нас всё кидали на другие объекты. И больше одного дня мы нигде не задерживались. Третий день мы работали на хлебозаводе, где Олесин познакомился с пышногрудой пекаршей очкарихой, такой же несуразной, как и он сам, но симпатичной. Они всю смену не отходили друг от друга и по очереди, то и дело доверительно протирали очки от пота и мучного налёта и мило беседовали о смысле жизни. Я в это время грузил лотки с готовой продукцией в подъезжавшие машины.
Четвёртый день, когда мы в поте лица и тела трудились на колбасной фабрике, он всю смену брызгал слюнями, рассказывая, какая она замечательная девушка с двумя малолетними очаровательными детками, которые, кстати, очень похожи на него (на Витьку), «Наверное, очками, - подумал я, но ничего не сказал, дабы не обидеть друга, - Пусть уж порадуется жизни».
- А муж у неё отвратительный козёл, - продолжал он в экстазе, - приходит домой только пожрать…
Кстати, о еде: на хлебозаводе мы вдоволь наелись горячего ароматного хлеба, на колбасной фабрике мы объелись колбасой, но когда увидели своими глазами, как она делается и из чего, мы надолго застряли в туалетной комнате, приводя себя в порядок. Конвойный, видя, как нас выворачивает наизнанку, только посмеивался:
- Ну вы и проглоты.
С тех пор я колбасу вообще не ем.
Зато пятый день мы работали грузчиками на ликёро-водочном заводе, ну а грузчикам там полагается по сто граммов в обеденный перерыв и в конце рабочего дня. Хотя на эти установки смотрели сквозь пальцы не только сами грузчики, но и заводское начальство. Где сто, там и двести. Дескать, пьют мужики – куда от этого денешься, лишь бы работали. И мужики работали. Правда, до конца смены не все дорабатывали – уставали очень, работа очень тяжёлая – некоторые падали замертво вместе с ящиками водки в процессе погрузки. Очень много приходилось списывать на «бой» - надо же было как-то оправдывать тяжкий труд. «Били» и пили. И нас научили, как это делается по-тихому и мирному.
В общем, мы попали… в самую весёлую компанию Кривого Рога. До того весёлую, и до того кривого, что к концу рабочего дня мы с Витькой сами стали такими весёлыми и кривыми, что передвигаться могли только на кривых рогах.
Как нас привезли на губу, ни Витька, ни я не помнили. Я лишь помню, что мы за весь день ничем не закусили. Да, ещё мельком помню, что у солдата опять был выходной и пуговицы в ряд…
А утром нам объявили ещё по пять суток ареста.
Последующие пять суток мы убирали снег и мусор на улицах города под присмотром конвоира. Это самое серьёзное задание, которое могло нам доверить начальство гауптвахты после ликёро-водочного завода, а мы-то, как были довольны – весь день в городе на свежем воздухе, где гуляет гражданское население, а среди них и девчонки, с которыми нет-нет, да и перекинешься ласковым словцом. Ну и что, что мы с метёлкой или лопатой, все же знают – мы люди подневольные, но это временно.
Часть 12. Откровения последней ночи
По вечерам в камерах шли разговоры о войне в Афганистане, о взятии нашими дворца Амина, о раненных и убитых…
К концу срока мы с Витькой остались вдвоём на всю гауптвахту. В один день вдруг освободили всех танкистов, артиллеристов, пехотинцев, десантников и связистов. Вертухаи говорили, что начинаются какие-то совместные масштабные учения. Но мы-то догадывались, что это за учения.
- Ну что, Витёк, будем готовиться к войне? – спросил я у друга в последнюю нашу ночь на губе.
- Какой из меня вояка, Серёга? Меня в первом же бою грохнут. Вот если бы дороги там строить, аэродромы, мосты, я бы с удовольствием. Да только вряд ли меня возьмут туда такого.
- Какого такого?
- Все ведь считают меня в лучшем случае недоумком, а в худшем – дебилом, хотя, какая разница.
- Да ладно, Витёк, нормальный ты мужик. Только немного другой - не такой, как все. Неординарный. И слишком доверчивый.
- Ты правда так считаешь?
- Ну конечно. Я же тебя лучше всех знаю.
- Вот если бы с тобой вместе, я бы пошёл воевать. Мне почему-то с тобой ничего не страшно.
- Да брось, Вить. Чего уж я такого из себя представляю.
- Ты тоже не такой, как все. Не выпендриваешься. Ты настоящий.
- Ну спасибо, друг. Такого мне ещё никто не говорил.
Витька по-детски хлюпнул носом. Голос его предательски подсел, и он, не скрывая своих чувств, плаксиво продолжил:
- Я к тебе так привык… как к брату. И если тебя заберут в Афганистан, я тоже буду проситься. Пусть даже если и убьют меня там.
- С чего ты взял, что меня туда заберут?
- Ты сам посуди: за один день всех губарей освободили. А почему? – голос его окреп, - Я думаю, что их всех в Афганистан отправят. И тебя тоже, как проштрафившегося, потому что ты есть тёмное пятно на красном знамене полка. А ко мне уже все привыкли, как к недоразумению. От тебя же не знают что можно ожидать.
- В смысле?
- Ты же сплошное чрезвычайное происшествие.
- Ну ты загнул! Служу отечеству, никого не трогаю.
- А дембелю штыкножом задницу порезал?
- Так они вчетвером на меня навалились. Что я должен был делать? Силы-то неравные.
- Но виноватым-то ты остался. Ладно без дисбата обошлось. А сержанту сапогом зубы выбил?
- Нашёл что вспомнить. Тебе бы понравилось, если б на тебе приёмы рукопашного боя отрабатывали?
- Нет, не понравилось бы, но я бы терпел. Значит, кто я? Тряпка, о которую можно вытирать ноги. Я предсказуем. Такие, как я на войне не нужны. Я совершенно не приспособлен к экстремальным условиям. Я могу заплакать от страха, от горя и лишений. А ты – нет. Ты другое дело. Ты можешь постоять за себя и за друга. Ты никогда не обидишь слабого. И ты никого не боишься…
- Да почему не боюсь-то? Я такой же человек из плоти и крови, и чувство страха мне очень знакомо.
- Но ты никогда этого не покажешь. Вот когда нас на второй день перевели в общую камеру, надо мной все стали подшучивать и подсмеиваться, дескать: недотёпа, а ты и дедов не испугался, сказал: «Ещё раз услышу, что-либо обидное в адрес моего друга, мозги вышибу, и все скажут, что сам о стенку ударился». И после этого мне никто худого слова не сказал. Наоборот, я чувствовал, хоть и поддельное, но уважение. Тогда я сам себе казался таким значимым.
- Ну, это у меня совершенно случайно получилось. Просто надо было как-то себя зарекомендовать. А то покажешь слабинку, считай пропал.
- А я рад, что попал с тобой на губу. Я теперь знаю, что такое настоящая дружба…
- Философом бы тебе быть, а не в армии служить. Эх, как курить хочется. Эти псы всё выгребли, до единого чинарика.
- Ё-моё! Совсем забыл! – спохватился вдруг он, - Я же тебе возле бани окурков насобирал, - и он стал выковыривать из нашивного пояса подштанников «жирные», «смачные» сигаретные окурки.
Часть 13. Доверие Родины
Утром 24 января 1980 года на десятые сутки отсидки за нами приехал старшина.
- Ну что, братья алкоголики, весело время провели?
- Так точно, товарищ старшина! – отрапортовал Олесин.
- Молодцы. Ничего не скажешь. Все показатели боевой и политической подготовки полка коту под хвост. А ещё комсомольцы. Да вас из комсомола поганой метлой гнать надо.
- А что в полку про Афганистан говорят, товарищ прапорщик? – решил я направить разговор в другое русло.
- Что могут говорить в полку? В полку собирают людей для отправки в Афганистан – с каждой эскадрильи и с каждого подразделения по два-три человека. Сегодня зачётные стрельбы, завтра получите новое обмундирование, амуницию, а послезавтра отправка.
- Кто получит? – уставился на него Олесин.
- Вы и получите.
- Нас отправляют в Афганистан?
- Да, Олесин. Тебе и Лебедеву родина оказала высокую честь защищать рубежи нашего славного отечества на территории дружественного государства.
- И много нас таких достойных в полку набралось, - спросил я.
- Достаточно.
- Жаль, - покачал головой Олесин.
- Чего тебе жаль, - не понял старшина.
- Жаль, что с вами придётся расстаться, товарищ прапорщик. Привыкли мы к вам.
- Ну что поделать, - вдруг расчувствовался старшина, - Служба. Хоть вы и непутёвые, а я к вам тоже привык. Весёлые вы хлопцы. Однако, кто знает, может ещё и свидимся. Я ведь тоже рапорт написал, чтобы меня в Афганистан направили. Командование обещало рассмотреть. Надоело вам сопли подтирать, да хвосты за вами подчищать.
Тут я вспомнил про будильник, купленный десять дней назад и, достав его из кармана, протянул старшине.
- Оставь его себе на память. Я уже сам купил.
Часть 14. Зачётные стрельбы
После обеда нас, около тридцати человек «достойных», вооружили автоматами и привезли на полигон.
- Равняйсь! Смирно! – скомандовал прапорщик, когда мы построились в шеренгу напротив своих мишеней, - По порядку рассчитайсь!
- Первый! – выкрикнул я.
- Второй! – продолжил Биктимиров.
- …
- Пятнадцатый! – гаркнул Степанов.
- …
- Двадцать восьмой, - пропел Олесин, - расчет окончен.
«Ага, значит нас двадцать восемь «достойных» со всего гарнизона набралось – все отслужили по восемь-девять месяцев – одна молодёжь», - подумал я.
- Слушай боевую задачу! – продолжил инструктор, - Перед каждым из вас по три мишени. Первую нужно поразить из положения «стоя», вторую – «с колена», третью из положения «лёжа». На каждую мишень у вас по три патрона и одна минута времени. Кто не уложится в срок, пойдёт рыть траншею – сколько патронов останется, столько метров и копать. Всем всё ясно?
- Так точно! – откликнулся один Олесин.
- На огневой рубеж шагом марш!.. Целься.. Одиночными, огонь!
Стрельба закончилась на пятидесятой секунде.
- Молодцы! – похвалил инструктор, - Магазины к осмотру!
Все отстегнули рожки и приготовили их для осмотра.
- Хорошо. Хорошо, - шёл он вдоль строя. Дошёл до Олесина, - А это что?
- Патроны, товарищ прапорщик, - сконфузился тот.
- Я вижу, что не сигареты. Сколько?
- Что, сколько?
- Патронов, спрашиваю, сколько?
- Я не считал.
- Ну, а выстрелов сколько произвёл?
- Точно не могу сказать, товарищ пра…
- Олесин, ты куда собрался?
- Никуда. Я же здесь…
- Ты на войну собрался, Олесин. Тебе родина доверила…
- Вспомнил! – Витька аж подпрыгнул.
- Что вспомнил?
- Три!
- Три патрона осталось?
- Нет. Стрельнул три раза.
- Горе ты луковое. Стрелок ты хренов, - инструктор, в негодовании, вставил рожок с оставшимися патронами в автомат Олесина и выпустил очередь по его мишени не целясь, - Вот так надо стрелять.
- Вы же сказали одиночными. Так-то и я смог бы.
- Да уж… - только и произнёс прапорщик.
Конечно Олесин не поразил ни одной мишени, если не считать тех шесть пуль, выпущенных инструктором. Но зачёт ему поставили, как и всем нам, и траншею рыть его не заставили.
- Дай-то Бог, Олесин, служить тебе где-нибудь при штабе или при кухне, - сказал ему на прощание инструктор, - иначе, тебя просто убьют в первом бою.
- Хороший мужик, этот инструктор по стрельбе, - говорил Витька, когда мы чистили оружие, - Он и в прошлый раз меня не стал наказывать, помнишь, я тогда очередь выпустил.
- Везёт тебе. Кого другого он обязательно наказал бы. Значит с пониманием человек. Только вот я не понимаю, как он тебя до стрельб допустил после того случая.
Часть 15. Отставить разговоры
Утро 25 января было серым. Дул пронизывающий юго-восточный сырой ветер. И хотя на термометре было не ниже минуса пяти градусов, шинели не спасали от холода. Нас, всех «достойных», с вещмешками за спиной построили на плацу перед полком.
- Однополчане! – торжественно начал командир полка, - Сегодня мы провожаем первую партию добровольцев выполнять интернациональный долг в дружественную нам страну. Родина оказала им высокое доверие…
- Табриз, - обратился я шёпотом к стоящему впереди Биктимирову, - ты сколько на губе оттарабанил?
- В общей сложности двадцать пять суток.
- А ты, Стёпа? – повернулся я к Степанову?
- Полтора месяца. Тоже в общей сложности, - хохотнул он, - Григорьев вообще безвылазно сидел около двух месяцев под следствием за то, что прапору в глаз дал.
- Вот поэтому мы и оказались в добровольцах. Кому, как не нам, родина могла ещё доверить?..
- А ну тихо, - послышался сзади приглушённый голос начальника штаба.
- …не легко будет служить вдали от родины, - продолжал комполка, - но мы знаем, что вы с честью выполните свой интернациональный долг…
- Какой, на хрен, долг? – язвительно шипел Биктимиров, - я лично, ни у кого ничего не занимал и никому ничего не должен. Я давал присягу Советскому Союзу, почему я должен защищать чужую страну?
- А мне это нравится, - подал голос Григорьев, - Уж лучше на войну, чем в дисбат.
- А если грохнут? – хихикнул Табриз.
- Ну, значит, туда мне и дорога.
- А мать не жалко?
- Да некому по мне плакать. Детдомовский я.
- Я кому сказал? Отставить разговоры! – опять подал голос начштаба, - Вас на войну провожают, а вы тут цирк устраиваете… Такой торжественный момент.
- Да, действительно, цирк, - снова хихикнул Биктимиров.
После построения, под звуки «Марш Славянки», мы прямиком строем отправились на аэродром, где в ожидании нас стоял разогретый Ан-12.
Пока мы шли, ветер слегка поутих, но повалил косой мокрый снег. Вылет сначала задержали, но прогноз до вечера был не утешителен. Вылет отменили. Снегоуборочные машины не успевали чистить взлётку.
Нас разместили в одной из летних казарм карантина. Казармы были щитовые и не отапливались. Мы стаскали кровати в кубрик сержантского состава – он был площадью поменьше. Сначала было холоднее, чем на улице, потом надышали, стало теплей. Так в шинелях и сапогах ночевали под двумя одеялами. Утром ни у кого зуб на зуб не попадал. Согрелись только тогда, когда в термосах привезли горячий завтрак.
Распогодилось к десяти часам – солнце стало пригревать, и мы повеселели. А ещё через час мы уже плыли над белоснежным царством облаков.
Когда приземлились в Сеще (Белоруссия), где было 22 градуса по Цельсию ниже нуля, нам захотелось обратно в Кривой Рог, в мягкий украинский климат. Но желание это было сияминутным. Нас покормили горячим обедом. Мы сразу отогрелись и щёки наши зарозовели.
- Ещё бы по стопарю налили, - мечтательно вздохнул за столом Степанов.
- Ага, спирта, - поддакнул Григорьев.
- В таком случае и я бы не отказался, - подговорился и Олесин.
- А кто мне клялся, что больше в рот не возьмёт? – напомнил я Витьке слова, произнесённые им в последнюю нашу с ним ночь на гауптвахте.
- А чо, он ещё и в рот брал? – съехидничал Биктимиров.
- Щас ты у меня возьмёшь, остряк, - ткнул я его в бок кулаком.
- Да ладно, шуток не понимаете?
- Шути, да знай меру, - вдохновлённый моей поддержкой, сказал Олесин.
- Выходи строиться! – прозвучала команда.
- Перекурить бы, товарищ сержант, - подал я голос.
- Отставить разговоры.
- Ну, началось, - буркнул Степанов.
В казарме нас снова построили в две шеренги и перед строем нарисовался франтоватый майорик с гусарскими усиками. Он сразу принял величественную позу оратора, и, как бы любуясь на себя со стороны, начал торжественную речь:
- Бойцы! Вам предстоит ответственная миссия…
- Да слышали уже, - раздался из строя голос Биктимирова.
- Кто это сказал? – округлил и без того круглые глаза оратор.
- Я, - ответил Табриз.
- Выйти из строя! – завизжал майор.
- Есть, выйти из строя.
- Как фамилия?
- Рядовой Биктимиров.
- Что ты слышал?
- Про ответственную миссию.
- Ёщё кто слышал?
- Да все слышали, - подал голос Степанов.
- Выйти из строя! – снова визгливо заорал майор, - Фамилия?
- Чья? – издевательски ухмыльнулся Степанов, когда встал рядом с Биктимировым.
- Ну, свою-то фамилию я знаю.
- А как у вас фамилия? – это уже Григорьев решил поддержать товарищей.
- Отставить разговоры в строю!
Тут уже и я не выдержал:
- Товарищ майор, зря вы так. Мы ведь даже не знаем, кто перед нами. Вы же не представились.
- Это что, бунт? – продолжал он орать, как недорезанный поросёнок, - Где вас только таких понабрали? Вы хоть знаете, что такое воинская дисциплина? Перед вами майор советской армии. Да я вас всех на губу… Вы меня на всю жизнь запомните…
- Да уж, не забудем, - ухмыльнулся Степанов.
- Это что тут за истерика? – за спиной майора появился полковник, - Что здесь у вас происходит, замполит?
- Товарищ полковник, разрешите доложить…
- Отставить. Я что тебе приказал?
- Накормить солдат и выдать сухой паёк в дорогу.
- Накормил?
- Так точно!
- Сухой паёк выдал?
- Как раз собирался… - майор сейчас был похож на мелкую дворняжку, виляющую куцым хвостом перед хозяином, но никак не на гусара.
- Опять демагогию разводишь? Ничего нельзя доверить, - и обращаясь к сержанту, - Отвести всех к старшине и выдать всё необходимое. Лично проверю.
- Есть! – козырнул тот.
- Ну что за замполиты мне попадаются? Один был недоумок, этот истеричка… - удаляясь, говорил себе под нос полковник.
Через некоторое время, после отеческого напутствия командира сещенского авиаполка, мы и ещё несколько таких же групп, присоединившихся к нам здесь, сидели в Антее (Ан-22) и ждали команды на взлёт.
- Вот есть же нормальные командиры, - сквозь шум моторов громко говорил Олесин, имея в виду полковника, - ну почему их так мало в армии?
- А есть шавки, - вторил ему Степанов, думая о замполите.
Шум моторов усилился, самолёт задрожал мелкой дрожью, напрягся, и плавно двинулся по рулёжной дорожке к взлётной полосе. На лицах моих товарищей появилось сосредоточенное выражение, такое, какое обычно бывает перед прыжком с парашютом.
Предыдущая часть:
Продолжение: