Тишина в квартире родителей всегда была обманчива. Особенно по воскресеньям, когда, казалось бы, все должно было источать покой и предсказуемость, — запах пирогов из кухни, негромкое бормотание телевизора в гостиной, привычное посапывание отца на диване после обеда. Мне, Елене, тридцативосьмилетней и, по меркам мамы, безнадежно незамужней, этот покой всегда казался некой декорацией. Декорацией к драме, которая могла разыграться в любой момент. Но я никогда не думала, что главной героиней в ней стану я сама.
Все началось с Ольги. Моей младшей сестры, любимицы, отличницы, красавицы — в общем, всего того, чем я, с ее слов, не являлась. Ей тридцать три, и вот она, наконец-то, собиралась замуж. Не то чтобы я была против — наоборот! Всегда желала Олечке счастья, искренне, без всякой зависти. Мы сидели за столом — мама, папа, Ольга, я. Стол ломился от маминых угощений, которые она всегда делала «для своих девочек». Отец, Иван Петрович, чинно разгладил усы, мать, Мария Ивановна, поправила накрахмаленную салфетку.
— Леночка, доченька, — начала мама, и я сразу почувствовала неладное. Когда мама говорила таким медовым голосом, это всегда предвещало что-то грандиозное, но редко приятное. — Ты ведь знаешь, мы с папой всегда только о вас и думали. Все лучшее — детям.
Я кивнула, вспоминая, как это «лучшее» часто доставалось Ольге. Младшая сестра, она всегда нуждалась в «большей защите», «большем внимании», «большей доле». А я, старшая, должна была быть «понятливее» и «самостоятельнее». На самом деле, «самостоятельнее» означало — «подожди», «потерпи», «тебе еще не так срочно». Я уехала из родного города сразу после университета, работала, как лошадь, на двух работах, чтобы снять свою первую квартиру, а потом и вовсе перебралась в столицу, где начала строить свою, по маминым меркам, «странную» карьеру в маркетинге. Для них мой мир без мужа, детей и трехкомнатной квартиры был чем-то эфемерным и подозрительным.
— Вот и Оленька, — продолжила мама, ласково поглаживая Ольгу по руке, — нашла свою половинку. Хороший парень, мы с отцом одобрили. Но сама понимаешь, сейчас времена такие — жилья своего у молодежи нет. Да и импотека — дело рисковое.
Я ждала. Ждала, когда же эта прелюдия закончится и начнется основное действо. Ольга сидела, опустив глаза, и лишь легкий румянец на щеках выдавал ее волнение.
— Вот мы с папой и решили, — отец, наконец, подал голос, его голос был суровым и решительным. — Ты же знаешь, квартира наша — она на троих оформлена. Поровну, как мы всегда говорили. Твоя, Олечкина и наша с мамой. Но… Лена. — Он посмотрел прямо мне в глаза. — Пока Оля замуж не успела выйти, подари свою долю сестре.
Мозг завис. Мои уши, казалось, отказались верить. Я почувствовала, как по вискам застучала кровь. Неужели? Неужели они это всерьез?
— Что? — Только это и смогла выдохнуть. Горло сдавило, слова застряли где-то между связками и легкими.
— Ну, Леночка, пойми! — Мама бросилась объяснять, словно это было самым очевидным и естественным решением на свете. — Ей сейчас нужнее! Они семью создают! Им на первый взнос не хватает, а так у нее будет что-то, своя доля! Она сможет ее использовать, чтобы купить им с Андреем квартиру. Или хотя бы первоначальный взнос хороший сделать. А ты… — она оглядела мою скромную, но вполне приличную одежду, — у тебя ведь своя квартира есть в Москве. Ну, снимаешь ты, я знаю. Но своя же есть! А здесь тебе что? А Олечка, если не будет у нее ничего своего до свадьбы… Андрей-то может передумать! Да и вообще, если у нее что-то свое есть, она увереннее себя чувствовать будет, и брак крепче будет!
Я слушала, и в голове моей роились миллионы мыслей. Своя квартира в Москве? Снимаю, да. И ежемесячно откладываю каждую копейку на первоначальный взнос. И та самая доля в родительской квартире — небольшая, но весомая! — это была моя надежда, моя подушка безопасности, моя отправная точка. Я всегда знала, что она есть. Это было моим негласным соглашением с самой собой, с жизнью. Вот поднакоплю, вот добавлю долю, и смогу купить хоть студию, но свою! А тут… вот так, просто взять и подарить? Кому? Сестре? По какому праву они решают, кому что нужнее?
— Подождите, — мой голос дрожал, но я старалась держаться. — Наша квартира оформлена на троих. Это моя законная доля. Зачем мне ее дарить? Вы говорите, Ольга будет чувствовать себя увереннее? А как я должна себя чувствовать? Я, которая столько лет сама всего добивалась, не просила у вас ничего?
— А мы разве не давали? — возмутился отец, его голос стал жестче. — Мы вас обеих растили, в равных условиях! И сейчас просим помочь сестре! Это разве много?
Ольга подняла глаза. В них светилась какая-то наивная просьба, смешанная с неловкостью.
— Лена, ну, правда… Я бы никогда не попросила, но родители считают… Да и Андрей, он ведь тоже… У него тоже нет ничего. Мы бы очень хотели свое жилье, до того как… — Она запнулась, видимо, не решаясь говорить прямо о детях, о будущем.
Я взглянула на Ольгу, потом на родителей. В их глазах я читала не мольбу, а что-то другое. Это было не просьбой. Это было требованием. Ультиматумом. В их глазах я была эгоисткой, если не соглашалась.
— Мне нужно подумать, — выдавила я, вставая из-за стола. Еда в горло не лезла, даже мамин вишневый пирог, который я так любила.
— Думать тут нечего! — отрезала мама. — Это же для семьи!
Семейные ценности. Как они умело жонглировали этим понятием, словно оно было предназначено только для меня. Для них семья — это было полное подчинение их воле. Для меня — это было взаимное уважение и поддержка.
Следующие дни превратились в настоящий кошмар. Телефон звонил без умолку. Звонили родители, попеременно или вдвоем, подкрепляя свои «просьбы» бесконечными увещеваниями.
— Ты представляешь, Леночка, как Олечке тяжело сейчас? — пела мама в трубку. — Она и так переживает, что Андрей… Ну, что у него с жильем никак. А тут хоть какой-то тыл будет. Мы ведь не просим чужого, это наше, семейное! Ты же сама говоришь, семья — это главное!
Отец был более прямолинеен:
— Лена, это не обсуждается. Решение принято. Ты же старшая, ты должна быть умнее.
Иногда, в минуты слабости, я задумывалась: а может, они правы? Может, я и вправду слишком зациклилась на своей собственности? Но затем во мне поднималось такое жгучее чувство несправедливости, что все эти мысли отметались прочь. Они, родители, которые всегда учили меня честности и справедливости, теперь требовали от меня отказаться от моего по праву, от того, что по закону мне принадлежало. И не просто просили, а давили, как пресс, оставляя меня без воздуха.
Я пыталась говорить с Ольгой снова. Набрала ее номер, когда родителей не было рядом.
— Оль, ты понимаешь, что это значит для меня? Эта доля — это мой первый взнос на МОЮ квартиру. Мою собственную, которую я хочу купить для себя, чтобы не зависеть от съемного жилья!
Ольга вздохнула.
— Лен, я все понимаю. Правда. Мне неудобно… Но ты же видишь, как они переживают. И Андрей… он тоже нервничает. Ему хочется дать мне самое лучшее, а у него пока нет возможности. А так у нас будет хоть что-то. Мне же не вся квартира нужна, а только моя доля, которую я и так имею право получить! А твоя доля, ну, это же не вся твоя жизнь. У тебя же все равно все хорошо, ты самостоятельная.
Ее слова были как удары молотком по стеклу. «Не вся твоя жизнь». Да для меня это был кусок жизни! Я чувствовала, что Ольга, сознательно или нет, играет на их стороне. Она была в центре этой драмы, и ее выгода была очевидна.
Я искала поддержки. Позвонила своей старой подруге, Вере, которая жила в Москве и знала мою семью как облупленную. Вера выслушала меня терпеливо, сжимая в трубке мой скулящий голос.
— Ленка, ты сдурела, что ли? Какая разница, кто там что считает? Это твоя доля! Твоя, и только твоя! Ты работала, копила, не вешалась им на шею. А они? Они хотят прикрыть свои задницы за твой счет. С какой стати? Это же твоя подушка безопасности, твоя независимость! Не ведись, слышишь? Ни в коем случае! Если сейчас прогнешься, они тебя всю жизнь будут под себя подминать!
Слова Веры, хоть и резкие, были бальзамом на душу. Я не одна в своем безумии. Кто-то понимает, кто-то разделяет мое чувство несправедливости. Я стала вспоминать прошлое. Случаи, когда родители несправедливо поступали.
Например, когда мне нужна была срочная операция, они говорили: «Зачем тратить столько денег? Обойдешься». А Ольге купили дорогущую шубу, когда она сдала на отлично сессию. Или когда я хотела поступать на творческую специальность, а меня уговорили пойти на «серьезную», чтобы «не позорить семью». А Ольге разрешили заниматься музыкой, хотя она и талантом не отличалась. Фаворитизм всегда был, но так явно, так беспардонно, он еще никогда не проявлялся.
Я попробовала найти компромисс. Позвонила отцу.
— Пап, а если я свою долю выкуплю у вас? Или у Ольги? Чтобы она могла этими деньгами воспользоваться, но это были бы ее деньги, а не мой подарок.
Отец, казалось, даже не слышал меня.
— Лена, о чем ты? Что значит «выкупишь»? Это наше общее! Мы хотим, чтобы это было подарком сестре. Мы же не заставляем тебя отдавать все. Только твою законную долю. Или ты сомневаешься, что Ольга достойна этого?
Я почти физически ощущала, как между нами вырастает стена. Мои попытки договориться разбивались о гранит их упрямства и непреклонности. Напряжение нарастало. Мои звонки в родной город становились все реже, разговоры — все суше. Мне стало казаться, что если я не сделаю того, что они требуют, то просто перестану быть частью семьи. От этой мысли становилось страшно, но еще страшнее было осознавать, что семья, в которой нужно жертвовать собой, чтобы быть принятой, — это не совсем то, что я называю семьей.
Дни таяли, как свечка. До свадьбы Ольги оставалось всего две недели. Родители ждали от меня ответа, и я чувствовала, как их нетерпение перерастает в настоящую ярость. Накануне очередной, как мне казалось, "решающей" встречи, я позвонила родителям и сказала, что приеду. Мама сразу же начала щебетать о том, как хорошо, что я наконец-то "осознала", но я оборвала ее:
— Мам, я приеду поговорить. И это не значит, что я соглашусь.
Она замолчала. В трубке повисла тишина. Приехав, я сразу почувствовала, что воздух наэлектризован. Ольга сидела рядом с матерью, обняв ее за плечи, словно пытаясь защититься от меня. Отец выглядел напряженным, сдвинув брови.
— Ну, Леночка, — мама с показным смирением сложила руки на коленях. — Мы надеемся, ты приехала с хорошими новостью?
Я глубоко вдохнула. Дыхание перехватило, но я должна была это сказать.
— Я не подарю свою долю. — Слова вылетели быстро, без промедления. — Эта доля — моя часть. И я не отдам ее.
На мгновение повисла гробовая тишина. Мама открыла рот, потом закрыла, ее лицо медленно наливалось багровым цветом. Отец подскочил со стула.
— Да как ты смеешь?! — Он ударил кулаком по столу, так что зазвенели чашки. — Мы тебя вырастили, всему научили, а ты… Ты такая эгоистка! Мы просим помощи для сестры, а ты!
— Помощи?! — Мой голос, к моему удивлению, был твердым. — Вы не помощи просите, вы требуете! Требуете от меня отказаться от моего, чтобы вы чувствовали себя спокойно! Разве это справедливо? Вы не хотите понять меня, мои планы! Вы думаете только о том, как «обустроить» Ольгу так, как вы считаете правильным!
— А что, мы плохо думаем о детях?! — закричала мама, и ее голос сорвался на визг. — Мы для вас всю жизнь! Все! Всю жизнь вкалывали, в этой квартире каждый уголок нашими руками сделан! А теперь ты, бездушная, отказываешься помочь родной сестре?! Чтобы какой-то там Андрей, если вдруг что, не оставил ее ни с чем!
Я опешила. «Какой-то там Андрей». «Оставить ни с чем». Что-то в маминых словах прозвучало странно. Неужели это был не просто фаворитизм? Неужели их страх был настолько силен?
— Подождите, — сказала я, сбавляя тон, хотя внутри все кипело. — Что вы имеете в виду, «если вдруг что»? Вы боитесь Андрея?
Мама посмотрела на отца, потом на Ольгу, словно искала поддержки, но отец лишь отвернулся, а Ольга спрятала лицо в ладонях.
— Разговор окончен! — жестко сказал отец. — Ты не хочешь помогать — не надо. Но тогда и к нам можешь больше не приезжать! Не нужны нам такие дети!
Его слова ударили меня наотмашь. Отказ от меня? Так вот чего они добиваются? Полного подчинения?
Мама, видя мое смятение, вдруг задрожала и заплакала. Сквозь слезы она еле слышно начала говорить, не глядя мне в глаза, обращаясь словно к пустоте.
— Ты не знаешь, Леночка… Ты не знаешь, через что нам пришлось пройти… Твоя тетя Катя… Папина сестра. Помнишь ее? Мы с ней дружили. И вот, она вышла замуж, давно это было, еще когда мы молодые были. Муж ее, такой, знаешь, вальяжный был, все ему на блюдечке подавали. А Катя добрая, доверчивая. И была у нее доля в родительском доме. Как у тебя. И вот уговорил он ее, буквально за месяц до свадьбы, переписать все на него. Дескать, «семья — это одно целое», «мы же муж и жена», «надо все общее иметь». Ну, она и согласилась, по наивности своей. А через год он ее бросил! С двумя детьми на руках! И ни с чем! Дом тот он продал, деньги прокутил. И осталась Катя без всего! Ни кола, ни двора! С двумя малышами! Это же страшное дело, Лена! Страшное! Мы потом всей родней ей помогали.
Мама рыдала. Отец сидел, ссутулившись, и смотрел в окно. Я никогда не слышала эту историю. Тетю Катю я знала лишь по старым фотографиям, она давно умерла. Но эта история, рассказанная мамой с такой болью, пронзила меня до глубины души.
— И мы с папой… мы всю жизнь боялись, — мама подняла на меня полные слез глаза. — Что если с Ольгой так же случится? Вдруг Андрей… Ну, вдруг он окажется не тем, кем кажется? Вдруг он только на ее долю и зарится? Если у нее будет хоть что-то свое, оформленное до брака… мы думали, это ее защитит! Это наша забота о ней, понимаешь?! Мы ведь хотим им только добра! Чтобы не повторилась наша история!
Откровение обрушилось на меня, как холодный душ. Это был не эгоизм, не манипуляция ради прихоти, а глубоко засевший страх, травма, пережитая ими десятилетия назад. Их забота, искаженная страхом, превратилась в давление, в слепой контроль.
— Но это не оправдывает того, что вы делали! — голос мой дрожал. — Вы могли просто сказать мне! Объяснить! Почему нужно было ставить ультиматум? Почему нужно было угрожать мне разрывом?
Отец повернулся. В его глазах было столько боли и беспомощности, что я увидела его не как всесильного диктатора, а как старика, который испугался за свою дочь.
— Мы не знали, как сказать. — Он вздохнул. — Мы паниковали, Лена. Нам казалось, что только так… Только быстро, пока не поздно.
Ольга, которая до этого сидела молча, вдруг подняла голову. Ее лицо было залито слезами.
— Мама, папа, — всхлипнула она. — Вы что, думаете, Андрей такой? Я же люблю его! И он меня любит! Вы наговариваете на него!
— Ольга! — грозно прервал ее отец. — Ты не понимаешь! Мы тебе добра желаем!
Спор разгорался с новой силой, но уже не между мной и родителями, а между родителями и Ольгой. На этом фоне я почувствовала удивительное спокойствие. Их страх был реален. Их методы — ужасны. Но теперь я знала причину. И эта причина меняла все. Я уже не была жертвой их прихоти, а скорее частью их запутанной, болезненной истории.
— Стоп! — Я подняла руку, прерывая их спор. Все замолчали и посмотрели на меня. — Я не подарю свою долю. Это мое решение. Но… я не хочу, чтобы кто-то из нас потерял свое. И я не хочу, чтобы Ольга начинала свою семейную жизнь с таким грузом.
Мама и папа смотрели на меня с недоверием. Ольга — с осторожной надеждой.
— Я предлагаю вот что, — продолжила я, чувствуя, как слова сами льются из меня, обдумываясь на ходу. — Квартира сейчас, судя по всему, стала яблоком раздора. Вы боитесь за Ольгу. Ольга хочет своего жилья. Я хочу своего, заработанного. Единственный выход — продать квартиру.
Мама ахнула.
— Продать? Нашу квартиру?!
— Да, мама, продать. Вы получите свою долю деньгами, Ольга получит свою. И я получу свою. Так будет справедливо для всех. И Олечка, — я посмотрела на сестру, — сможет использовать свою долю для первоначального взноса, купить себе что-то с Андреем, не вступая в сомнительные сделки. И вам будет спокойно, что у нее есть деньги, которые она оформит на себя до брака. А я… я тоже добавлю свою долю к своим накоплениям и, наконец, куплю себе собственную квартиру в Москве. Пусть студию, но МОЮ. Это решит проблемы всех, разве нет?
Тишина. На этот раз она была не зловещей, а наполненной размышлениями. Родители, видимо, впервые увидели выход, который не требовал жертвы от одного из детей.
— Но… но это же наша квартира, — голос мамы звучал неуверенно. — Мы здесь столько лет…
— Я знаю, мама. Но вы будете жить в новой квартире. Купите себе поменьше, зато без всей этой нервотрепки. Или сдадите часть и будете жить на доход. Варианты есть. Но важнее, чтобы все мы могли спать спокойно.
Наступили долгие, тяжелые переговоры. Родители цеплялись за каждый уголок, за каждую память. Ольга металась между ними и перспективой иметь свое жилье. Но я была тверда. Я стояла на своем, не отступая. И в конце концов, они сдались. Возможно, увидели, что я повзрослела не только годами, но и духом. Возможно, поняли, что потерять дочь из-за куска железобетона — гораздо страшнее.
Квартира была продана. Конечно, было грустно смотреть, как из родных стен выносят мебель, как наклеивают объявление о продаже. Но в то же время я чувствовала огромное облегчение. Моя доля, наконец-то, перестала быть призраком в чужой собственности. Она превратилась в конкретную, ощутимую сумму на моем счету.
Ольга действительно купила себе небольшую, но уютную квартиру в Подмосковье, оформив ее только на себя, как и советовали родители. Ее отношения с Андреем, казалось, укрепились. Она была счастлива, и я искренне радовалась за нее. Родители, к моему удивлению, тоже быстро приспособились к жизни в новой, пусть и меньшей, но отремонтированной квартире. Постепенно их страхи стали утихать, и они даже начали приглашать меня чаще, но уже не с требованием, а с вопросами о моей жизни, о моих планах.
Моя студия в Москве, небольшая, но своя, стала для меня символом свободы. Свободы от чужой воли, от чужих страхов. Я стояла на пороге своей собственной жизни, чувствуя себя абсолютно независимой. Отношения с родителями стали сложнее, чем раньше. Мы не забыли тот разговор, те слезы и обвинения. Но они стали более честными. Я научилась говорить "нет", и они научились принимать мое "нет". Я знала, что они по-своему любят меня, и теперь они знали, что я люблю их, но не ценой своего самоуважения.
Иногда, по вечерам, сидя на своей маленькой кухне с чашкой чая, я вспоминаю ту фразу отца: «Подари свою долю сестре, пока она не успела выйти замуж». И тогда я понимаю, что, отказавшись от подарка, я подарила кое-что гораздо более важное — самой себе. Я подарила себе свободу быть собой, право на свои решения и, главное, право на свое место в этом мире. А доля… она была просто частью пути, который привел меня сюда. К себе.