Звонок
Евгения Сергеевна сидела за кухонным столом, машинально перелистывая страницы рукописи. Красная ручка в её пальцах замерла на полуслове. Уже полчаса она не могла сосредоточиться на работе. Телефонный разговор с сыном не шёл из головы.
— Я к папе переезжаю, — голос Виктора звучал спокойно, будто речь шла о походе в магазин, а не о решении, переворачивающем их жизнь.
— Что значит "переезжаю"? — переспросила она тогда. — На выходные?
— Насовсем, мам. Я уже собрал вещи.
Евгения отложила рукопись. Шестнадцать лет. Как можно в шестнадцать лет принимать такие решения? Она потёрла виски. Всего шесть лет назад они со Степаном развелись. Шесть лет она выстраивала для Виктора идеальный мир, где было место урокам английского, программированию, хорошим книгам — всему, что поможет ему в будущем. А Степан? Что он может дать сыну, кроме запаха машинного масла и привычки вытирать руки о джинсы?
Телефон завибрировал. Сообщение от Виктора: «Буду у папы. Заеду за остальными вещами в субботу».
Евгения закрыла глаза. Нет. Этого не будет. Она не позволит сыну совершить ошибку, о которой он будет жалеть всю жизнь.
Противостояние
— Я подам заявление в органы опеки и попечительства, — её голос дрогнул. — По закону место жительства несовершеннолетнего при раздельном проживании родителей определяется соглашением. А если соглашения нет — судом. У нас с тобой нет соглашения, Степан.
Степан протер тряпкой руки, словно хотел стереть не только машинное масло, но и этот неприятный разговор.
— Женя, ты хочешь затеять разбирательство? Парню шестнадцать, комиссия в первую очередь его мнение учтет. А он уже всё решил.
— Комиссия будет учитывать и условия проживания, и материальное положение, и многое другое, — парировала Евгения. — Он несовершеннолетний. По закону решение принимаем мы, а не он.
— Делай, что считаешь нужным. Но сначала спроси себя — ты для кого стараешься? Для Вити или для себя?
Она развернулась и ушла, не ответив. В груди клокотала обида. Какое право он имеет судить? Он, который шесть лет назад просто ушёл, оставив их вдвоём!
Откровение
— Опека? Комиссия? Женя, ты с ума сошла? — Нина Васильевна покачала головой. — Парню шестнадцать, а ты с ним как с пятилетним.
Тётя Нина всегда говорила то, что думала. В свои шестьдесят три она сохраняла ясность ума и остроту языка, которые когда-то сделали её отличным психологом.
— Он ещё не понимает, что делает, — Евгения смотрела в окно на детскую площадку во дворе. — Степан просто... подкупил его. Разрешает всё, что я запрещаю.
— А ты не думала, что, может, что-то стоит и разрешить? — Нина поставила перед племянницей чашку чая. — В шестнадцать лет дети ищут свободу. Это нормально.
— Свободу? — Евгения повернулась к тёте. — Он бросил занятия английским. Стал хуже учиться. Пропадает в этом автосервисе.
Нина села напротив и внимательно посмотрела на Евгению:
— А что плохого в автосервисе? Степан — хороший специалист. Учит сына ремеслу.
— Виктору нужно в институт поступать, а не масло менять! — Евгения нервно размешивала сахар в чашке. — Я столько сил вложила, чтобы он получал хорошее образование.
Нина села напротив и внимательно посмотрела на Евгению:
Самое сложное в родительской любви — это понять, когда твоя забота становится клеткой. Мы растим детей не для себя, а для их собственной жизни.
— Женя, — мягко сказала Нина, — ты когда-нибудь спрашивала Виктора, чего хочет он сам?
Евгения замерла с ложечкой в руке.
— Конечно... наверное... — она запнулась. — Мы обсуждали его будущее. Я знаю, что для него лучше.
— Уверена? — Нина подняла бровь. — Или ты просто знаешь, что лучше для тебя?
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, как ты плакала, когда Степан ушёл? Говорила, что теперь вы с Витей вдвоём против целого мира?
Евгения поджала губы.
— И что?
— А то, что ты сделала сына центром своей жизни. Он стал твоим смыслом, твоей опорой. А теперь он вырос и хочет свой путь искать. И ты боишься не того, что ему будет плохо у отца, а того, что ты останешься одна.
В комнате стало так тихо, что Евгения услышала, как в соседней квартире кто-то разучивает гаммы на пианино — неровно, с запинками, словно ее собственные мысли, которые никак не складывались в стройную мелодию.
— Это не так, — наконец произнесла она, но её голос звучал неуверенно.
— Тогда отпусти его, — просто сказала Нина. — Если любишь — дай выбирать самому.
Решение
Кабинет на третьем этаже районной администрации оказался тесным и душным. Евгения поправила воротник блузки, чувствуя, как по спине стекает капля пота. Пластиковый стул скрипнул, когда она в третий раз перекладывала бумаги в папке — грамоты Виктора с олимпиад, справка о двухкомнатной квартире, распечатка зарплатной ведомости. Евгения знала, что перед слушанием не стоит пить кофе, но всё равно выпила две чашки. Теперь пальцы едва заметно дрожали.
Дверь скрипнула. Секретарь — полная женщина с крашенными в рыжий волосами — заглянула внутрь:
— Стражников Виктор, заходите.
Виктор появился в дверях, и сердце Евгении дрогнуло. Футболка с логотипом автосервиса отца, потертые джинсы — неуместные для официального заседания, но он явно настаивал на своем выборе. Волосы, недавно подстриженные машинкой почти под ёжик, делали его старше, жёстче. И этот упрямый подбородок, такой же, как у Степана. Когда он успел так повзрослеть?
— Витя, ты хоть причесался бы, — вырвалось у Евгении.
— Виктор Степанович Стражников, — обратилась к нему председатель комиссии, женщина с короткой стрижкой и обручальным кольцом, врезавшимся в полный палец, — мы рассматриваем вопрос о твоем месте жительства. Ты понимаешь, почему ты здесь?
Виктор сел на краешек стула. Его пальцы непроизвольно крутили циферблат наручных часов — подарок отца, который он начал носить, переехав к нему. Недорогие, но надежные, с кожаным ремешком — точно такие же, как у Степана.
— Я сам решил уйти к папе, — он говорил, глядя прямо на мать, а не на судью. — Никто меня не заставлял.
— Расскажи комиссии, почему ты так решил, — председатель склонила голову, наблюдая за подростком через очки в тонкой оправе.
Виктор сглотнул. Уверенность куда-то испарилась, когда пришлось говорить при всех. Он посмотрел на отца, тот едва заметно кивнул.
— У мамы... — он запнулся, подбирая слова. — Дома я как будто всё время на экзамене. Тесты по английскому, контроль оценок, репетиторы... Даже на кухне я не могу просто сделать бутерброд — мама всё время стоит над душой, говорит, что я неправильно режу колбасу.
Евгения вздрогнула. Неужели так оно и было? Она просто хотела научить его...
Иногда мы любим людей так сильно, что не замечаем, как наша любовь душит их. И тогда они вынуждены выбирать между нами и воздухом.
— У папы я... — Виктор на секунду прикрыл глаза, как делал в детстве, когда боялся, но собирался с духом. — У папы я сам чиню мотоцикл, сам готовлю, когда он на смене. Он не ругается за ошибки. Просто показывает, как сделать лучше. И всё.
Евгения слушала сына, и внутри что-то медленно переворачивалось. Она вдруг увидела себя со стороны — вечно тревожную, контролирующую каждый его шаг, исправляющую каждую ошибку.
— Евгения Сергеевна Стражникова, — обратилась к ней представительница опеки, — вы согласны с мнением Виктора Степановича?
— Витя, но ведь я хотела как лучше, — тихо сказала она вместо ответа.
— Я знаю, мам, — он улыбнулся. — Но мне нужно научиться жить самому. У папы я чувствую себя... настоящим. Понимаешь?
Она не понимала. Или боялась понять. Но что-то в его глазах заставило её молча кивнуть.
— Мама, ты не переживай. Я просто уехал к папе... навсегда... Но это не значит, что я тебя бросаю. Просто мне нужно это сейчас. Нам обоим нужно.
После выступления Виктора в кабинете стало тихо. Председатель комиссии, женщина с коротко стрижеными седыми волосами, сняла очки и потерла переносицу — жест, который Евгения часто замечала за собой. Потом что-то шепнула на ухо представительнице опеки, та кивнула.
— Знаете, — председатель покрутила в руках ручку, собираясь с мыслями, — статистика говорит сама за себя. В девяноста процентах случаев несовершеннолетние остаются с матерями... — она сделала паузу и посмотрела на Виктора, — но иногда статистика ошибается.
Евгения стиснула ручку сумки так, что побелели костяшки пальцев.
— Решение комиссии: учитывая пожелания Виктора Степановича и характеристики жилищных условий обоих родителей, считаем целесообразным определить местом проживания несовершеннолетнего Стражникова дом его отца, — председатель перевела взгляд на Евгению. — Стражникова Евгения Сергеевна, напоминаю: у вас есть десять дней на обжалование.
Евгения складывала бумаги в папку, но не видела их — перед глазами всё расплывалось. Но когда она наконец подняла глаза и встретилась взглядом с сыном, ей показалось, что она увидела в его взгляде не торжество, а облегчение. И это почему-то заставило ее прошептать адвокату: "Мы не будем обжаловать".
Отпускание
Евгения остановила машину на парковке автосервиса и посмотрела на часы — она приехала на полчаса раньше договоренного времени. Через стеклянные двери хорошо просматривался рабочий участок. Степан и Виктор склонились над открытым капотом синего седана. Отец что-то показывал, сын внимательно смотрел, задавал вопросы. Потом Степан отошёл, а Виктор сам продолжил работу.
Два месяца прошло с того заседания комиссии. Два месяца новой жизни. Евгения сняла очки и потёрла переносицу. Было больно и странно видеть, как сын увлечённо занимается тем, что она всегда считала бесперспективным. Но в то же время что-то внутри неё постепенно отпускало, словно развязывался тугой узел.
Она решила не заходить сразу, дать им закончить работу. Через пятнадцать минут Виктор вытер руки тряпкой, снял рабочую куртку и скрылся в подсобном помещении. Вскоре телефон на сиденье рядом завибрировал.
Она улыбнулась и напечатала ответ: «Я на парковке. Сейчас подойду».
Выходя из машины, Евгения подумала, что тётя Нина была права. Может быть, настоящая любовь — это не держать, а отпускать. И может быть, выбирая отца, Виктор не отвергал её — просто искал то, чего ей не хватало в её собственной жизни.
Дети — это не наша собственность и не наше продолжение. Они — отдельные люди, которые однажды должны уйти своей дорогой. И самая большая родительская победа — это когда они уходят не от нас, а к себе.
Закрыв машину, она поправила кулон на шее — подарок от Виктора на прошлый день рождения. Давно пора было перестать держаться за обиды и начать заново. В конце концов, они все еще семья, пусть и живущая теперь по разным адресам.
Почему дети в итоге выбирают одного родителя? Это ошибка взрослых или неизбежность?