Тоня пришла домой после тяжелого рабочего дня. В прихожей пахло картошкой с луком — сковородка дожаривала последние ломтики. Галя Федоровна стояла у плиты, в домашнем халате и с платком на голове.
— О, пришла, — без приветствия протянула свекровь. — Я уж подумала, опять задержишься, как в пятницу.
— Я же не гуляла, — отозвалась Тоня, бросая ключи на тумбу. — Сами знаете, в отделе я одна.
— Когда в доме у тебя еда нормальная появится. Пришлось сыну самой приготовить, — свекровь поджала губы.
— А разве он маленький? Сам не знает где у нас что? — Тоня заглянула в холодильник..
— Разве это еда? — Галя Федоровна брезгливо махнула рукой. — Тут же масла почти нет. Всё на воде да на пару. Экономия твоя...
Тоня сглотнула раздражение. Эта тема всплывала с завидным постоянством. Еда, покупки, поездки — всё казалось свекрови «неправильным». Жили они последнее время все втроём: Тоня, её муж Антон и его мать, которую Антон никак не решался отправить обратно в её двушку «в соседнем доме, но с отвратительными соседями», как любила повторять Галя Федоровна.
— Где Антон? — спросила Тоня, наливая себе воды.
— Пошёл за пивом. Ты же опять все деньги в копилку запрятала. А сын у меня не монах — хочет вечером расслабиться, — голос свекрови был громкий, на публику, будто в комнате сидела не только Тоня.
— Он сам мне сказал отложить — на отпуск, — спокойно напомнила Тоня.
— Да какой отпуск, вы сначала на жизнь заработайте! — с досадой махнула рукой свекровь. — Вон, у Ирины седьмой айфон, а ты всё с этим... как его? — она ткнула пальцем на старенький телефон Тони. — Позорище.
Тоня проигнорировала. Переобулась и прошла в комнату. Хотелось тишины. Спокойствия. Но дверь не успела закрыться, как за ней уже шуршали тапки свекрови.
— У меня к тебе разговор, — начала Галя Федоровна, усаживаясь прямо на кровать, даже не спросив. — Срочный.
— Что случилось?
— Деньги нужны.
Тоня подняла взгляд от кофты, которую уже привычно гладила ладонью по складкам.
— Сколько?
— Ну… немного. Ты же знаешь, я не прошу без причины. Просто сейчас такая ситуация...
— Конкретнее, Галина Федоровна.
— В аптеке нужно кое-что взять. И вообще, я зубы собираюсь вставлять. У тебя премия на днях. Антон говорил.
— Да, но я планировала половину перевести маме. Она в этом месяце в больницу легла.
— Да ты что, — свекровь округлила глаза. — А что с ней?
— Варикоз обострился. Операция.
— Ну операция — это же не смертельно! Ей в больнице помогут. А я тут, под боком. Разве не логично помогать тем, кто рядом?
Тоня почувствовала, как у неё дрогнуло в груди.
— Вы считаете, что раз я жена вашего сына, то и ваша кормилица?
Галя Федоровна чуть отпрянула, но быстро оправилась.
— Ну надо же! А кто же ещё? Антон у меня без работы уже два месяца, ты одна получаешь. Всё на тебе держится.
— А вы что-то делаете, чтобы он работу нашёл? Или чтобы самой переехать?
— Да как ты с матерью разговариваешь? — повысила голос свекровь. — Да я ночами не сплю, всё думаю, как вам помочь! Вот квартиру сдала.
— Помочь хотите? — Тоня встала. — Вы живёте на всём готовом. Едите, не убираете, не работаете. Но постоянно требуете. У меня ощущение, что у вас какой-то план: медленно вытянуть из меня всё до копейки.
— Антон — мой сын! Я его обижать не дам!
— Он вырос давно. Пусть он теперь сам за свою жизнь отвечает.
В дверях появился Антон. В руках — пакеты. Услышал последние фразы.
— Что тут за скандал? — насторожился.
— Спроси у своей жены, — свекровь вскинула подбородок. — Ей, видите ли, не нравится, что я хочу вставить зубы.
— Антон, — Тоня повернулась к нему. — Ты правда считаешь, что я обязана помогать твоей матери, игнорируя собственную?
— Ты не так всё поняла…
— Ты молчишь, когда она каждый месяц просит деньги. Ты молчишь, когда она командует в нашей квартире. Ты молчишь, когда она говорит, что я обязана ей.
Антон замялся, опустил глаза.
— Мам, давай потом обсудим. Устал. Работы никакой. Голова трещит.
— Вот и всё, — свекровь обиженно поднялась. — Сын у меня всегда мягкий. А ты — как кремень. Себе на уме.
В этот вечер Тоня легла раньше обычного. В груди всё ещё пульсировало раздражение. И тревога — за мать, за накопления, за то, что в этой квартире всё перекосилось. Когда-то она думала, что с Антоном всё получится. Но теперь, похоже, она единственная, кто продолжал держаться за общее «будущее».
Она погасила свет и долго смотрела в потолок. Завтра — новый день. И он точно не должен начаться с просьбы: «Одолжи ещё немного денег…»
Но начался он именно так.
— Тонечка, — голос свекрови в коридоре прозвучал нарочито ласково. — Ты не спишь, солнышко?
— Уже нет, — отозвалась Тоня сквозь зубы, вылезая из-под одеяла.
На кухне Галя Федоровна суетилась у чайника. Рядом на столе — записка с названиями препаратов и ценами. Тоня сразу поняла, к чему идёт дело.
— Вот, — свекровь передала ей бумажку. — У меня давление с утра, сердечко колотится. Без таблеток — никуда. Я уже и в аптеке узнавала: восемь с половиной тысяч. Ну не хочешь деньги давать мне в руки тогда лекарства принеси.
— А вы в поликлинику не пробовали сходить?
— Там очереди! Я два часа сидела, а потом сказали, чтобы в другой день пришла. Не могу я так. Возраст.
Тоня вздохнула.
— У меня нет сейчас такой суммы. Всё распределено: часть маме, остальное на коммуналку и продукты.
— Ну ты же разумная девочка. Что-нибудь придумаешь, — с нажимом произнесла свекровь.
— Я не собираюсь ломать свои планы, — твёрдо сказала Тоня. — Извините.
Свекровь прищурилась, подняла бровь.
— Значит, маме ты помочь можешь, а мне — нет?
— У моей мамы — операция. А у вас новые таблетки каждый месяц по завышенной цене.
— А я тебе посторонняя, да?
Тоня промолчала. Ответ был очевиден, но вслух произносить его не хотелось. Слишком остро.
Свекровь хлопнула ладонью по столу.
— Ладно. Посмотрим, кто в этой семье кого уважает.
Тоня ушла. Щёки пылали от злости. Что бы она ни делала — всё было не так. Ни благодарности, ни понимания. Только упрёки и давление.
На работе она тоже не могла сосредоточиться. Мысли всё время возвращались домой. К этой кухне, к записке с лекарствами, к сказанным словам и о чем промолчала.
К вечеру пришла смс от мужа:
«Ты сегодня поздно будешь? Купил к чаю. Мама захотела тортик. Деньги с карточки, я снял».
Тоня застыла с телефоном в руке. Что? Как он мог? Она не пополняла общую — специально, чтобы держать контроль. Значит, он взял с её личной. Проверила — списано три тысячи.
Когда вернулась домой, в кухне было шумно. Галя Федоровна резала торт, Антон наливал сок, громко смеясь над очередной шуткой матери.
— Ты чего такая? — обратился он к Тоне. — Опять начальство достало?
— Ты снял деньги с моей карты? — спокойно спросила она, снимая пальто.
— Мама просила. Не думал, что ты будешь против. Там же немного.
— Я не давала согласия. Это мои личные сбережения.
— Да ты что, — вмешалась свекровь. — Семья у вас, а деньги твои, так не бывает! Всё общее.
— Нет. У меня работа, у меня карта, у меня план. А у вас — желание жить за чужой счёт.
— Ах вот как! — свекровь отложила нож. — То есть мы для тебя обуза?
— Для меня — да. Когда человек ничего не даёт взамен, только требует и манипулирует — это обуза.
— Ты ей ответь, сынок! — свекровь повернулась к Антону. — Пусть знает, где её место!
Антон потупился. Потом, не глядя, сказал:
— Может, ты действительно перегибаешь. У нас семья. А ты с этими копейками… Как будто на себя всё тянешь.
Тоня почувствовала, как у неё перехватило горло.
— Потому что так и есть, Антон. Я тяну. Всё. Одна. И даже не жалуюсь. Но знаешь что? У меня лимит исчерпан. Я больше не буду.
— И что ты предлагаешь?
— Чтобы твоя мама съехала. Она не помогает, она давит. Я устала.
— Да как ты смеешь! — вскинулась Галя Федоровна. — Я тебе не мешаю! Я, между прочим, готовлю, стираю!
— Готовите редко для сына. Вы только критикуете. И просите.
— Ну, тогда, может, ты сама съедешь? — спросил Антон, глядя в сторону.
Тоня смотрела на него и не верила. Не в слова. В тон. В чужое, безразличное лицо.
— Значит, ты выбираешь — не меня.
Он пожал плечами.
— Ты усложняешь. Это временно. Мама потом сама переедет. Не дави.
— Временно? — переспросила Тоня. — Она живёт с нами уже третий год.
— Ну а ты что хотела? Ты ж знала, что у меня одна мама. Надо поддерживать.
— Я не против поддержки. Но я против воровства. И против перекладывания обязанностей на одного человека.
Свекровь смачно отпила сок и усмехнулась.
— Господи, драму устроила. Кто тебе мешает перевести маме свою премию? А нам хоть что-то оставь. Мы же не чужие тебе. Или всё, что твоё, — это только твоё?
Тоня поднялась из-за стола.
— С сегодняшнего дня — да.
Она пошла в комнату и закрыла дверь. Спать той ночью она не могла. В голове прокручивались все разговоры, ситуации, моменты, когда она молчала. Когда пыталась быть удобной. Спокойной. «Разрешающей».
Пришло сообщение от мамы Тони, написанное тёплым, заботливым тоном:
«Доченька, я дома. Врачи сказали, нужно просто отдохнуть и следить за режимом. Пока тяжеловато, ноги отекают, но полегче, чем в больнице. Ты не переживай. Всё обойдётся. Главное — не нервничай там. Если совсем тяжело, приезжай. Потеснимся, но зато в тишине. Я тебя понимаю, Тонюш. Важно, чтобы рядом был кто-то свой, не с претензиями, а с добром. Так что думай не только о других, подумай и о себе. Я всегда рада тебе. Обнимаю.»
Утром она встала раньше всех. Собрала документы, вещи, взяла ноутбук и ушла к матери. Там было тесно, да. Но спокойно. И тепло — в самом важном смысле.
Телефон молчал до вечера. Потом пришло сообщение от Антона:
«Ты перегнула. Возвращайся. Мама извинилась».
Тоня не ответила. Пока не знала, что скажет. Знала одно — назад просто так она не вернётся.
Мама встретила её с тёплой манной кашей и без лишних вопросов. Просто усадила за стол, укрыла пледом, включила любимый сериал. В этой простой заботе Тоня чувствовала то, чего давно не было дома с Антоном: уважение. Её здесь не заставляли выбирать между любовью и обязанностью. Здесь не считали деньги в её кошельке, не делили её премии.
Через день пришёл ещё один звонок от Антона. Потом — голосовое от свекрови: «Тонечка, ты уж прости старую д у р у. Просто всё навалилось. И давление, и одиночество. А ты — как родная. Возвращайся, всё будет по-другому».
Тоня слушала и не верила. Не потому что не хотела прощать — а потому что знала: по-другому не будет. Всё вернётся. Просьбы, обиды, перекладывание вины. Они не изменятся. А она больше не готова быть той, на ком всё держится.
— Ты ведь не собираешься к нему? — осторожно спросила мама вечером.
— Не знаю. Мне надо подумать.
— Доченька, ты всё уже обдумала. Ты просто боишься сделать шаг.
Тоня молча кивнула. В груди сжалось от правды.
Прошло ещё три дня. Ни звонков, ни сообщений. Тишина. И Тоня впервые ощутила, как это — жить без постоянной тревоги. Просыпаться без тяжести. Не прятать зарплатную карту. Не проверять, не сняли ли с неё очередную «немного для мамы».
Она зашла в личный кабинет банка. Перевела оставшуюся часть премии на накопительный счёт. А ещё через неделю написала Антону короткое сообщение: «Я не возвращаюсь к тебе. Мне нужен развод».
Ответ пришёл через час.
«Ты серьёзно? Может обсудим?»
Тоня долго смотрела на экран. Потом удалила сообщение и положила телефон в ящик. Объяснять больше не хотелось. Те, кто хочет понять, поймут без слов.
Развод оформили. Никаких детей. Никто не выдвигал требований не выполнимых. В той квартире, Тоня больше не хотела жить, решено было продать. Судья даже не стал задавать лишних вопросов. Антон пришёл без свекрови, с усталым лицом и потухшими глазами. Он не смотрел ей в глаза. Не пытался что-то вернуть. Лишь один раз, на выходе из зала, бросил:
— А ведь всё могло быть по-другому.
— Да, — тихо ответила Тоня. — Если бы ты хоть раз выбрал меня.
Она ушла первая.
Тоня взяла отпуск, чтобы передохнуть и подумать. Вечерами они с мамой пили чай, смотрели фильмы, вспоминали, как Тоня в детстве рисовала проекты домов и говорила: «Когда вырасту, куплю себе самую тёплую квартиру. Без сквозняков. И без чужих людей».
Мама улыбалась.
— Значит, пора.
— Пора, — кивала Тоня.
Она не спешила. Сначала оформила вклад, потом начала просматривать варианты жилья. Искала не дорогое, не престижное. Солнечное. Простое. С чистыми стенами и тишиной. Через два месяца она нашла то, что откликнулось внутри. Маленькая однушка на окраине, но с хорошими окнами, чистым подъездом и ясным ощущением — это моё.
В день сделки она вышла из нотариальной конторы с папкой документов и не верила. Сначала рассмеялась. Потом заплакала. Сдержанно, но от души.
— Ну что, дочка, — сказала мама, встречая её у двери. — Теперь точно всё по-другому. Теперь только ты хозяйка.
Тоня только обняла её. Без слов.
В квартире ещё не было мебели. Но там было легко. Там не пахло чужими претензиями. Не звучали обвинения. Там можно было молчать — и чувствовать себя в безопасности.
На третий день после переезда ей снова написал Антон.
«Тоня, мама винит меня. Говорит, я всё разрушил. Знаешь, может, она права».
Тоня не ответила. Не от злости. А потому что не было смысла писать. Она выбрала себя. А не тонуть в том болоте.