Ольга любила дачу почти так же сильно, как квартиру, в которой они жили с Игорем. Старый небольшой домик с крыльцом, облупленными ступеньками и деревянным забором был не из тех, что публикуют в красивых статьях про загородную жизнь. Но там было тихо, слышны были птицы и запах травы, и никто не мешал ей пить утренний чай в халате.
— У тебя тут рай, — говорила подруга Вера, когда они в мае выезжали жарить шашлыки. — Тебе бы только забор заменить и дом покрасить — и можно в Инстаграм фотки выставлять. А природа какая.
Ольга только смеялась в ответ. Она не для Инстаграма держала домик. Дача досталась ей от тёти, единственного человека, который когда-то прижимал её к груди без условий, без фраз "а ты не слишком много себе позволяешь?".
Когда Ольга вышла замуж за Игоря, дача уже была оформлена на неё. Муж относился к этому месту ровно. Раз в год приезжал постоять с мангалом, раз в три года — забить гвоздь в скрипучую дверь.
Но её это устраивало. Там она хозяйничала сама. Ничего не обсуждала, не согласовывала, не объясняла. Там она выдыхала.
Весной, как только снег сошёл, она начала гоаорить Игорю:
— Надо бы съездить посмотреть, как там крыша, не протекла ли.
— Угу. У нас на работе аврал. Может, на выходных.
Выходные проходили, Игорь не торопился. То у его сестры Маринки день рождения, то свекровь просила помочь с холодильником.
— А ты что не съездишь одна? — удивился он как-то. — У тебя же машина.
Ольга съездила. Только ключа от дома не нашла. Обычного старого ключа, что всегда висел у них в кладовке, рядом с секатором и мотком верёвки.
— Игорь, а где ключ?
— А, мама вроде брала. Или Маринка. Спросим у них.
— А ты зачем давал?
— Ну чего ты опять начинаешь. Они просто попросили, решили посмотреть на участок. Заодно беседку или там забор хотел её муж отремонтировать.
Она тогда только вздохнула. Подумала — может, и правда хотели помочь. Хотя знала по опыту: если свекровь куда-то лезет — значит, жди последствий.
На дачу она не ездила почти два месяца. Закрутилась с отчётами, потом заболела племянница, потом сама свалилась с температурой. Но в голове всё время крутилась мысль: надо съездить. Надо проверить.
— В июне съездим обязательно, — пообещал Игорь. — Там же праздник какой-то у них был, кто-то из наших хотел шашлыки. Я спрошу, кто, может, они и были.
Июнь подходил к концу. В одну пятницу Ольга рано вышла с работы, села за руль и решила поехать. Без звонков. Без предупреждений. Просто проверить.
Её что-то тревожило. Не тревога — предчувствие. Ольга не могла объяснить, но по пути у неё дрожали пальцы на руле.
И всё стало понятно, как только она свернула к повороту.
У калитки стояла чужая машина — минивэн, весь в пыли. На верёвке вдоль забора сушились детские шорты, полотенца, какие-то халаты. У крыльца валялась надувная акула.
Ольга притормозила. Подошла к калитке и позвонила в звонок, который сама же и прикручивала.
На крыльцо вышел мужчина. С футболкой на шее. Лет тридцати пяти. Лицо незнакомое.
— Добрый день, — он прищурился от солнца. — Вам кого?
— Мне — никого, — ответила Ольга и сделала шаг вперёд. — Это моя дача. Я хозяйка.
Мужчина замер. Потом крикнул в дом:
— Таня! Тут какая-то женщина говорит, что она хозяйка!
Из дома вышла женщина, в купальнике и длинной рубашке. За ней — два ребёнка.
— Здравствуйте, — женщина выглядела растерянной. — Нам сказали, что дача сдается. Мы оплатили за два месяца. Нас же не выгонят? Мы уже тут неделю живём.
Ольга опустилась на ступеньки крыльца. Её трясло.
— Кто вам сдал эту дачу?
— Мужчина. По документу. У него была копия свидетельства на участок. И доверенность. Сказал, что он — муж хозяйки. Показал паспорт.
— Имя.
— Игорь. Фамилию не помню. Но вот договор — хотите, покажу. Мы же ничего не нарушили. Мы честно платим.
Ольга закрыла глаза. Всё встало на свои места.
Странное поведение Игоря. Потерянный ключ. Уходы от разговора. И вот теперь — чужие люди в её доме с договором, подписанным её мужем.
— Покажите, пожалуйста, этот договор, — тихо попросила она.
Женщина метнулась в дом, вернулась с папкой. Ольга дрожащими пальцами развернула лист.
Договор аренды на два месяца. Адрес — её дача. Сторона А — Громов Игорь Олегович. Хозяин, по его утверждению. Роспись — его. Подпись стояла размашисто, как в паспорте.
— Он сказал, что владелица — его жена, но она болеет, — продолжала женщина, — и он всем занимается. Мы не стали сомневаться. Вроде вежливый, всё объяснил. Даже показал дачу.
Ольга слушала её, словно в тумане.
Рядом играл ребёнок, бросая на тропинку мокрые листья. Из открытой двери пахло жареной рыбой. Кто-то в доме смеялся. И это была уже не её дача — её личный домик, не то спокойное место. Это было теперь чьё-то лето. Сдающееся на месяцы.
— Я вас не виню, — произнесла Ольга. — Просто мне нужно поговорить с этим… "мужчиной".
Она достала телефон. Позвонила Игорю.
— Да? — он взял трубку с обычным тоном.
— Я на даче, — сказала она ровно. — Тут арендаторы. Ты что, совсем с ума сошёл?
Молчание. Потом короткий смешок.
— Лён, ну подожди ты, не делай сцен. Там дом пустовал всё равно. Они аккуратные. Я просто хотел немного подзаработать.
— Без моего ведома?
— Ты же всё равно туда редко ездишь. А тут мать предложила… Сказала, люди ищут дом на лето. Мы с Маринкой нашли через знакомых. Всё по-честному.
— По-честному? Ты не имел права подписывать ничего! Это моя собственность. Я не давала разрешения!
— Да что ты как с чужим разговариваешь? — повысил голос Игорь. — Мы — семья! Всё общее. Ты думаешь, твоя дача — это прямо святая земля? Да она сто лет тут стояла никому не нужная. Одни убытки были, а так хоть какая польза.
Ольга медленно опустила руку с телефоном. Её трясло. Но она старалась не показывать виду. Встала. Улыбнулась женщине.
— Я не прошу вас уезжать. Завтра позвоню юристу. С вами, как с добросовестными арендаторами, разберутся. Но предупреждаю — пока что эта сделка была незаконной.
Женщина вспыхнула.
— Мы ничего не знали! Нам правда жаль. Мы думали — всё официально.
— Я понимаю. Всё хорошо. Это не к вам претензии.
Она развернулась и пошла к машине. Звонить Игорю снова не было смысла. Он уже всё сказал. Он не извинился. Он даже не понял, что сделал.
Вечером она ночевала у подруги Веры. Сидели на кухне. Горела одна лампа, от лампы — свет на коробку с печеньем и раскрытый паспорт.
— Я не знаю, что делать, — прошептала Ольга. — Это ведь даже не про деньги. Он решил, что может за меня. Без меня. Что я — просто приложение.
Вера наливала чай. Молча. Потом вдруг сказала:
— Он тебя предал. По-своему, тихо. Но это всё равно предательство.
— А если я уйду? Они же все скажут — "из-за дачи"? Скажут, что я мелочная?
— А если останешься — они скажут, что могут сдать и квартиру, если ты забудешь закрыть дверь.
На следующее утро Ольга поехала к юристу. Там всё объяснили: сделка недействительна. Нужно составить заявление. Была бы воля, она бы написала и на мужа. Но ей было важно другое — поставить точку.
На третий день она поехала к свекрови. Та встретила её с видом человека, который делает одолжение.
— Зачем ты приехала, Оля?
— Просто спросить. Вы знали, что Игорь сдал дачу?
— А что такого? — пожала плечами Надежда Семёновна. — Заработал немного. Сейчас все так делают. А ты и так туда не ездишь. Не привязывайся к вещам.
— Это было моё. Мои деньги, моя земля.
— Да что ты, как неродная… — свекровь махнула рукой. — Мы же не продали её. Просто поделились. Нормальные люди за деньги ещё присмотрят за участком.
Ольга смотрела на женщину и чувствовала, как отступает всякая привязанность. Она вдруг увидела в этой фразе всё: отношение, суть, установку.
Поделиться — без спроса. Отдать — не своё. Решить — за других.
— Вы всё сказали, — тихо произнесла она. — Теперь моя очередь. Я верну себе ключи. Я поговорила с юристами. Игорь не имел права. Всё, что было — отменяется.
— Ну ты подумай… — начала свекровь.
— Я уже подумала, — перебила её Ольга. — До свидания.
И ушла. Не оборачиваясь.
Уже не злилась — как в первые минуты у калитки, не дрожала, не сжимала пальцы в кулаки. Было что-то другое. Как будто с плеч сбросила не обиду, а груз многолетнего молчаливого согласия. Согласия быть удобной, терпеливой, “понимающей”.
Вечером дома Игорь сидел за ноутбуком и делал вид, что ничего не произошло. Ольга закрыла за собой дверь, повесила куртку, сняла серьги, поставила сумку — молча.
— Привет, — сказал он неуверенно. — Ну что ты обижаешься. Всё уже уладили.
Ольга прошла мимо. Взяла стакан воды. Села за стол.
— Не уладили. Я завтра еду оформлять одностороннюю отмену соглашения. По суду. Потому что ты не просто сдал чужую дачу — ты подделал собственность.
— Да перестань, — фыркнул он. — Никто ничего не подделывал. Это формальности. Я просто договор подписал, ну и что? Ты же моя жена!
Она смотрела на него и не узнавала. Голос тот же. Лицо — знакомое. А внутри — чужой. Человек, который даже не понимает, что не имел права.
— Нет, Игорь, теперь не "жена". Не твоя собственность. И не твоя дача. Это моя граница. Я туда ездила одна, потому что это было единственное место, где я могла быть собой.
Он замолчал. Потом встал.
— Так ты из-за этого разводиться будешь, да? Из-за дома в деревне? Смешно.
— Не из-за дома. Из-за того, что ты перестал меня уважать. А может, никогда и не уважал. Просто пользовался.
Он хотел что-то сказать, но махнул рукой и ушёл в комнату. А она осталась на кухне, с полупустым стаканом и полным ощущением ясности.
На следующий день Ольга снова поехала к юристу. Подала заявление о признании сделки недействительной. Там же попросила оформить официальный запрет на любые действия с её собственностью без личного согласия.
Через неделю арендаторы съехали. Женщина позвонила ей и поблагодарила за человеческое отношение. Сказала, что даже не знала, что так бывает — когда в чужом доме тебе спокойно. В этом месте такая волшебная атмосфера.
— Простите ещё раз, — сказала она. — Если бы знали…
— Вы тут ни при чём, — ответила Ольга. — Это я виновата. Долго позволяла другим говорить за меня.
Когда она вернулась на дачу, всё было почти так же. Но не совсем. Коврик у входа выцвел. Чашка, что всегда стояла на подоконнике, валялась в траве. Цветы на грядке кто-то выдрал, пытаясь, видимо, посадить что-то своё.
Ольга достала старую скатерть, встряхнула её от пыли и постелила на стол. Села. Закрыла глаза. И впервые за долгое время — почувствовала тишину внутри. Не пустоту, не одиночество. Именно тишину.
Никто не звонил. Никто не предлагал “давай сдадим”, “переделаем”, “поделимся”. Это снова было её.
Прошло две недели, прежде чем Игорь начал говорить о “шансах” и “пересмотре ситуации”. Он писал сообщения вроде “ты перегибаешь”, “все ошибаются”, “нельзя же всё разрушать из-за одного глупого поступка”.
Она не отвечала. Он звонил — она не брала трубку. Он приходил — она просила уйти.
А потом просто подала на развод. Без скандалов. Без объяснений. Объяснения были даны в тот день у калитки, когда на её крыльце сидели чужие дети и место казалось чужим. Без доверия не может быть отношения.
Развод оформили быстро. У Игоря не было ни желания, ни ресурсов спорить. Он то оправдывался, то обижался, но вскоре сник.
Свекровь звонила, пыталась давить на совесть, напоминала, как “Оля же всегда была разумной”, как “всё можно было решить по-хорошему”.
Но Ольга больше не хотела по-хорошему. Не с теми, кто путал доброту с безволием.
Она сменила замки на даче. Повесила табличку: “Частная собственность. Без разрешения не входить.” Установила камеры. Поставила новый звонок. Выбросила старую скамейку, что всё время скрипела — и замену которой обещали уже три года.
И впервые за долгое время она пригласила туда только тех, кого действительно хотела видеть: племянницу, подругу, одну соседку по лестничной клетке.
Летом она жарила там шашлыки и рыбу. Любовалась природой. Стригла кусты. Пекла пирог с яблоками.
Иногда приезжала просто на день — попить чаю на веранде и уехать в город. А иногда оставалась на ночь, под шорох деревьев и без единого чужого голоса. Отдохнуть от городской суеты.
Теперь она знала: её границы больше не подлежат сдаче в аренду. Ни за деньги, ни “ради семьи”, ни “потому что ты же не ездишь”. Это было не про дачу. Это было про право жить так, как считаешь нужным. И это право Ольга наконец-то вернула себе — навсегда.