Валентину было сложно назвать продавцом продуктового отдела. Она мало походила на продавца колбасы и курицы-гриль. Такие продавцы отлично смотрелись бы в букинистическом магазине. А еще лучше ей подошла бы библиотека, где благоговейная тишина, запах старых книг и волшебный шорох страниц, перелистываемых интеллигентными читателями. А еще лучше – у доски, в старой, доброй советской школе.
Высокая, худая, прямая Валентина умела держать красивую осанку. И профиль у нее был аристократический. И нос – римский, на котором уютно примостились элегантные очки. Опрятная, в чистенькой униформе, она хорошо поставленным голосом, излучая доброжелательность, общалась с покупателями и таким образом располагала к себе и внушала доверие.
Народ наш, особенно пожилые люди, толком еще не отвыкшие от прежнего, советского, часто высокомерного образа продавца, тянулись к Валентине, терпеливой, участливой, очень милой женщине.
С ней было уютно и легко. Ей можно было пожаловаться на тяжелую жизнь, на конские цены, на неблагодарных, нечутких детей. Валентина умела выслушать человека, особенно старушек, одиноких и никому не нужных, кивая в такт. Она умела сочувствовать и сопереживать. И в конце беседы, размягчив закосневшее от вечного грубого обращения старенькое сердце, посоветовать, что бабушке выбрать из продуктов, свеженькое и не очень дорогое.
Безупречная, человечная, замечательная женщина. Ни разу голос не повысила. А ведь сколько через нее народу за день проходило, разного, отнюдь, не ангельского! Бабули ведь тоже всякие бывают. Одни душу изливают, а другие могут помоями облить ни за что, ни про что. Продавец стоит, обтекает, а им, гадюкам – хорошо!
Некоторые специально в магазин ходят, чтобы на пустом месте создать давку или сообразить небольшой, но весьма эффектный «скандальерро». Они разряжаются таким образом. Типичные вампиры. «Питаются» негативными эмоциями. Такие частенько пасутся на почте, в поликлинике, в пенсионном и прочих казенных учреждениях, где скапливаются очереди, и в воздухе висит электрическое напряжение. Достаточно любого катализатора, чтобы случился эмоциональный взрыв. И такими катализаторами являются вампирши и вампиры, коих много попряталось в темных уголках городских улиц и переулков российских городов.
И Валя достойно держала удар, непостижимым образом выворачиваясь из любой щекотливой ситуации, нейтрализуя скандалистов, обращая самых заклятых упырей в нормальных людей, просто очень одиноких и несчастных по своей сути.
Я тогда уже поняла, как тяжело ей среди нас, живых и разных. Ведь любую беду она пропускала через себя, искренно, всем сердцем жалея каждого, искренне, всем сердцем принимая горести и проблемы всякого, обратившегося к ней. Не научилась Валентина надевать на лицо непроницаемую маску, чтобы сохранить, в первую очередь, свою душу, закрыться от потока чужих эмоций, чтобы не утонуть, не захлебнуться чужим горем. Нельзя так. Непрофессионально!
Так она и не была профессионалом. Лихое время (тьфу на эти девяностые – ненавижу их вспоминать, да деваться некуда, они сами о себе напомнят) прошлось катком по Валиной жизни, раздавив эту жизнь, расплющив, изуродовав, изломав. И Валентине пришлось оставить любимую профессию, встать к прилавку, торговать, хотя поначалу было ужасно стыдно и больно – ведь обязательно находились товарищи, без злобы даже, просто, от глупого праздного любопытства, брякающие:
- А чего это, Валентина Михайловна, вы тут стоите? Вы же педагог? За что вас из школы поперли?
О! Знакомо! Мне в свое время задавали такие же вопросы, когда я, молоденькая совсем, учителка начальных классов, в законном декретном отпуске, стояла на рынке и торговала, простите, трусами. Потому что, зарплату (копеечную) задерживали месяцами. А дома маленький сын. И после, когда удалось устроиться в госучреждение, (с обеспечением на федеральном уровне), очередная вампирша, коллега, приревновав к молодости и незамыленному отношению к работе, шипела по углам, как меня «из всех школ повыгоняли» за «прос*итучью» натуру, разумеется!
Ну я-то молодая была. А еще с опытом работы в торговле, умела уже за себя постоять и любую вампиршу задавить еще в начальной «вампирской» стадии. Валентина не могла – часто плакала и страдала от глупости человеческой и глупого человеческого злорадства. Потом привыкла. Ей надо было выживать самой и помочь выжить единственному своему ребенку, дочери Эле.
Элеонора, Элечка, поздняя доченька, (мама родила ее в тридцать три года) была для Валентины радостью и утешением. Как это бывает у педагогов, всю свою жизнь Валя отдавала ученикам, дни проводя рядом с ними, вечера – за тетрадями, а, бывало, и ночью никакого покоя – то и дело, подростки, не поладившие с родителями, убегали из дома к ней, любимой Валентине Михайловне.
Неблагополучные семьи были во все времена, и во все времена в таких семьях царил произвол, граничащий с издевательством. Куда бежать ребенку? В подвал, к таким же, как они, несчастным друзьям или к родственникам? Кто-то – в подвал. Там пробовали впервые алкоголь, клей «Момент», и прочую смертельную отраву. Кто-то – к бабушке под крыло. А Валины ученики – к ней. Знали – накормят. Знали – выслушают и поймут. Знали – защитят!
Муж Валю давно бросил. Ему не нравилась Валина беспокойная жизнь. Ему нужна была оседлая, домашняя, простая баба, которая должна любить и обожать только его одного. Ничего не поделаешь – так устроены мужчины. Им необходим домашний тыл, где они – цари, боги и единоличные владельцы своего мизерного царства. А тут никакого покоя, да еще всякие малолетки сопливые, с которыми жена вечно нянчится. А своего родить не сподобится никак! Ну и ушел к обычной, не особо замороченной чужими проблемами. И прожил счастливо до самой пенсии, а потом помер, в жару, на собственной даче, меняя старый шифер на дачной крыше на новый модный, никчемный андулин. Перегрелся.
И так получилось, что уходя, муж «совершенно случайно» оставил брошенной супруге памятку в виде ребеночка. Ну совсем нечаянно! Как так получилось – он не понимает! Они ведь, эти мужчины, (я не обо всех мужиках, а лишь об отдельных препротивных элементах) доказывающие новым своим избранницам, что разлюбили бывшую и даже спать с ней не могут, открещиваются от брошенок своих ногами и руками, клянясь и божась, что «ничего не было, она все врет». Ну и Бог им судья. Да тест ДНК в помощь.
Тогда тесты еще пока никто не делал. Валентина же, решив, что такой предатель ей точно не нужен, потихоньку побывав в унизительном положении «старородящей», радовалась новому, собственному, уже бесконечно любимому человечку, с удивлением обнаружив в себе такой мощный материнский инстинкт, что даже испугалась: неужели она не сможет больше любить своих маленьких учеников так, как любила до родов?
Ничего! Любила, как и прежде. И эти ее ученики оказались главными помощниками, выручающими Валентину Михайловну из всяких разных ситуаций – прибегали каждый день, возились с мелкой Элькой, как с родной сестрой, на молочную кухню носились по очереди, за хлебом, за кефиром – куда современной доставке! Ныли, что им до смерти надоела училка, поставленная вместо любимой Вальмихаловны, спрашивали, когда она вернется в школу, ну когда-а-а-а-а-а? И чуть не дрались за право погулять с коляской, красной такой, высокой коляской с вечно дыхнувшей в ней кругленькой и хорошенькой, как пупсик, только живой, Элькой.
Валя же, поняв, что дети ее совсем «просевшие» по успеваемости, незаметно и легко, вела тонкую игру по работе с треклятой неуспеваемостью. Сотворив из ничего угощение для шестиклашек: блины или оладьи с вареньем или целую гору обожаемого всеми «хвороста», или нажарив две сковороды картошки, или сотворив тазик пирожков с капустой; она усаживала ребятню за стол в комнате. Пока те уминали нехитрые вкусности, Валя открывала очередную книгу очередного классика, заданного программой образования, и читала вслух что-нибудь из произведений этого самого классика, но обязательно «не програмное».
И что же? «Не програмное» произведение запросто и со вкусом усваивалось вместе с пирожками. Валентина умела подать книгу так же аппетитно, как и угощение, с ее-то воображением, артистизмом и безупречной дикцией! После читали отрывки из книги по ролям, стараясь передать суть характеров главных героев. Позже спорили, обсуждая прочитанное, даже ругались, не разделяя мнение товарищей, ибо мнений и оценок было множество – потому что прочувствовали, приняли, пропустили через сердце то, что так ненавязчиво предлагала учительница литературы и русского языка, талантливая, прекрасная, добрая Валентина Михайловна.
Практически у всех «питомцев» Валентины не было проблем с русским языком. Сочинения – на ять! Она была уверена в простой истине – кто много читает, тот пишет грамотно и без ошибок. А правила… Зачем зубрить правила грамотному человеку? Потому и не наседала, когда ребенок забывал формулировку какого-нибудь заковыристого правила про причастные обороты, сложносочиненные предложения, деепричастия, наречия, и прочее, и прочее, и прочее. Узнали, обсудили, закрепили – запомнили. Зубрить – не надо! Лучше как следует попрактиковаться, придумывая на ходу веселые тексты с этими самыми причастиями, деепричастиями, наречиями, и прочими, и прочими, и прочими премудростями.
Элька росла в прекрасной атмосфере. В полной гармонии. Ее все любили и баловали. Особенно, Димка Кузнецов, самый способный ученик Валентины Михайловны. И самый несчастный. Мама его, Тамарка Кузнецова, обращению по отчеству так и не заслужила.
Диковато красивая, жилистая Тамара приехала из Молдавии. Приехала за молодым мужем, бросив все на Родине. Родила Димку, посидела с ним с годик и заскучала. Муж работал посменно. Времени у Тамарки – вагон. Она его убивала по-своему: привечала мужчин. То ли натура такая чувственная у Тамарки, то ли пригляда строгого не хватало – но факт, Томка гуляла от своего благоверного со страшной силой. Не помогали ни увещевания, ни откровенные побои оскорбленного супруга.
Тот вскоре ушел, оставив Томке практически все. Дурак! Надо было Тамарку отправлять домой, одну. Без ребенка! Но гуманный суд оставил сына матери. И на жилье она имела право. И понеслась… Муж думал, что бывшая, хоть и б…., но мать хорошая. А потому преспокойно переехал на севера, строить новую жизнь. Тоже хороший был гусь, летун-перекати поле! Не больно-то и душа у него, видимо, о Димке болела.
И началась у Димы настоящая каторга…
Автор: Анна Витальевна