Фонарь покачивался в руке, отбрасывая дрожащие тени на прибрежные камни. Маргарита шла по знакомой тропе, где каждый булыжник был ей словно старый друг. Ветер с моря нёс запах водорослей и что-то ещё — то ли свободу, то ли тоску. Трудно сказать.
Дома её ждала привычная тишина. Рыжий кот Борис дремал на подоконнике, изредка приоткрывая один глаз — проверить, не принесла ли хозяйка что-нибудь вкусненького. На комоде стояли фотографии: она с Василием на свадьбе, он в морской форме, они вдвоём на даче у тёщи. Сорок лет вместе пролетели как один день.
— Ну что, Борис, опять одни? — Маргарита погладила кота за ухом. Тот мурлыкнул в ответ, но не проснулся окончательно.
В углу комнаты стояла стопка писем, перевязанная синей лентой. Василий писал их ей из рейсов, когда работал на торговых судах. Каждое письмо она помнила наизусть, но всё равно перечитывала. Особенно когда на душе становилось совсем тоскливо.
Сегодня такой день и был. Завтра приедет Елена — дочь Василия от первого брака. Маргарита никак не могла к ней привыкнуть, хотя знала её уже двадцать лет. Девочка всегда держалась отстранённо, будто Маргарита была не мачехой, а какой-то случайной тётей.
Женщина заварила чай, села у окна. За стеклом маячил силуэт старого маяка — давно заброшенного, но всё ещё красивого. Василий любил на него смотреть, говорил, что когда-нибудь обязательно туда поднимется. Не успел.
— Завтра будет трудный день, — прошептала Маргарита и отхлебнула горячего чая. Борис открыл глаза, посмотрел на хозяйку с пониманием. Животные всегда чувствуют, когда человеку плохо.
Стены дома хранили столько воспоминаний. Здесь Василий чинил старый радиоприёмник, здесь они встречали Новый год, здесь он читал ей вслух газеты, когда у неё болели глаза. Каждая вещь была пропитана их общей жизнью.
Но завтра всё может измениться.
Удар за поминальным столом
Елена приехала утром, в чёрном пальто и с букетом хризантем. Выглядела усталой, но решительной. Поздоровалась сухо, почти не глядя в глаза.
— Как дела, как здоровье? — спросила Маргарита, накрывая на стол.
— Нормально всё, — отозвалась Елена, оглядывая комнату взглядом оценщика. — Дом-то в каком состоянии? Крыша не протекает?
Странный вопрос для поминального обеда. Маргарита поставила на стол кутью, блины, селёдку под шубой — всё, что любил Василий. Елена ела молча, иногда кивала, но было видно, что мысли её совсем о другом.
— Мне нужно с тобой поговорить, — наконец сказала дочь Василия, отодвигая тарелку. — Серьёзно поговорить.
— Слушаю.
— Дом этот... он же папин был ещё до вашей свадьбы. И участок тоже. По закону я имею право на наследство.
Маргарита медленно поставила чашку на блюдце. Сердце заколотилось, но голос остался спокойным:
— Елена, мы же это уже обсуждали. Василий оставил завещание...
— Завещание можно оспорить! — Елена повысила голос. — У меня есть документы, что дом принадлежал папе до брака. А ты... — она запнулась, потом продолжила жёстче: — Мы тут всё родное — только ты лишняя.
Слова ударили больнее пощёчины. Маргарита почувствовала, как внутри всё сжалось в комок. Сорок лет она прожила в этом доме, двадцать лет была Елене не просто мачехой, а почти матерью. И вот что получается.
— Лишняя, — повторила она тихо.
— Ну не обижайся ты так, — Елена явно пожалела о резкости. — Просто я считаю, что справедливость должна восторжествовать. Дом достанется кровным родственникам, а ты... ты ещё молодая, найдёшь себе жильё.
Маргарита встала из-за стола. Руки не дрожали, но внутри всё переворачивалось. Лишняя. В доме, где прожила полжизни. В семье, которую считала своей.
— Мне нужно подумать, — сказала она.
— Конечно, конечно. Только долго не тяни. Риелтор уже оценивает участок.
Елена ушла, оставив после себя запах дорогих духов и горечь обиды. Маргарита убирала со стола и думала: неужели и правда была здесь чужой все эти годы?
Письма из прошлого
Сергей, сосед, зашёл на следующий день. Принёс молока от своей козы и помог донести с чердака старую коробку — Маргарита искала документы на дом.
— Что это такое? — спросил он, увидев пачку писем с морскими марками.
— Василий мне писал из рейсов, — Маргарита бережно перебирала конверты. — Вот это из Мурманска, а это из Норвегии...
Сергей взял одно письмо, развернул. Читал медленно, шевеля губами:
— "Маргоша, видел сегодня старый маяк у берегов Финляндии. Красота неописуемая! А знаешь, что я подумал? Надо бы и наш маяк в порядок привести. Сделать там музей какой-нибудь, для людей. Чтобы помнили моряков, что в море сложили головы..."
— Он всегда мечтал об этом, — тихо сказала Маргарита. — Говорил, что маяк — это память. Что нельзя дать ему просто рухнуть.
Сергей читал дальше:
— "Представляешь, Маргоша, приходят туда школьники, туристы. Рассказываем им про море, про тех, кто не вернулся. А наверху, в фонарной комнате, можно сделать смотровую площадку. Будет красиво!"
Маргарита взяла письмо в руки. Василий писал его двадцать лет назад, но слова звучали так, будто он произнёс их вчера. Мечта осталась мечтой — работа, дом, повседневные заботы не давали воплотить задуманное.
— А ключи от маяка у кого? — спросил Сергей.
— У меня. Василий был смотрителем последние годы, формально. Зарплату не платили, но ключи оставили.
— Так что ж ты сидишь? — Сергей посмотрел на неё с удивлением. — Давай делать музей! Дело-то хорошее.
Маргарита перечитала письмо ещё раз. В груди что-то заболело — не от обиды, а от предчувствия. Будто Василий сам подсказывал ей, что делать дальше.
— Думаешь, получится?
— А что не получится? Ты же умная, начитанная. Про море знаешь не меньше любого капитана. И главное — есть цель.
Цель. То, чего у неё не было после смерти мужа. Маргарита сложила письма обратно в коробку. Сердце билось чаще обычного.
— Пойдём к маяку, — сказала она. — Посмотрим, что там и как.
Свобода без борьбы
Через неделю к дому подъехала машина риелтора. Елена вышла из неё с деловым видом, держа в руках папку с документами. Но дом встретил их тишиной.
— Тётя Рита! — крикнула Елена, стуча в дверь. — Я с оценщиком приехала!
Никто не отвечал. Дверь была заперта, окна закрыты. На столе в кухне лежала записка, написанная ровным почерком:
"Елена! Забирай дом, если он тебе так нужен. Документы в верхнем ящике комода. Я живу теперь у маяка. Не ищи меня — найду тебя сама, когда захочу. Береги себя. Маргарита."
Риелтор почесал в затылке:
— Странно как-то. Обычно люди до последнего цепляются за жильё.
— Она всегда была странной, — буркнула Елена, но голос у неё дрогнул.
Дом был убран до блеска. Никаких следов поспешного сбора вещей. Маргарита ушла спокойно, планомерно, словно давно к этому готовилась. Забрала только самое необходимое: одежду, фотографии с Василием и коробку с письмами.
— Может, стоит с ней поговорить? — неуверенно спросил риелтор. — Всё-таки человек прожил здесь сорок лет...
— Не надо, — отрезала Елена. — Она сама решила. Значит, так лучше для всех.
Но когда риелтор ушёл, она долго сидела на кухне, перечитывая записку. Почерк у Маргариты был красивый, старомодный. И ни капли злости в словах — только усталость и какое-то странное спокойствие.
Елена открыла ящик комода, достала документы. Всё было в порядке, аккуратно разложено по папкам. На самом верху лежала ещё одна записка: "Борис остался у Сергея. Он любит сметану и не переносит громких звуков."
— Даже про кота подумала, — прошептала Елена и неожиданно для себя заплакала.
В доме стало холодно и пустынно, хотя отопление работало исправно. Будто вместе с Маргаритой ушло что-то тёплое, живое, домашнее.
А у маяка в это время женщина в тёплом платке поднималась по винтовой лестнице, неся в руках керосиновую лампу. Впервые за долгие месяцы на душе у неё было светло.
Первый день музея
Школьники пришли гурьбой, шумные и любопытные. Маргарита стояла у входа в маяк, волнуясь как актриса перед премьерой. Месяц она готовилась к этому дню: чистила помещения, собирала экспонаты, писала рассказы о местных моряках.
— Здравствуйте, дети! — сказала она, открывая тяжёлую дверь. — Добро пожаловать в наш морской музей!
Дети затихли, разглядывая старинные якоря, спасательные круги, пожелтевшие фотографии кораблей. На стенах висели карты морских течений, портреты капитанов, списки погибших экипажей.
— А здесь страшно жить? — спросила девочка с косичками.
— Нет, не страшно, — улыбнулась Маргарита. — Здесь живут воспоминания. А воспоминания — это не страшно, это красиво.
Она рассказывала о торговых судах, что заходили в местный порт, о рыбаках, что не вернулись из последнего рейса, о женах, что ждали мужей на берегу. Дети слушали, затаив дыхание.
— А вот этот якорь, — Маргарита показала на массивный железный предмет, — подняли водолазы с затонувшего траулера "Северная звезда". Экипаж спасти не удалось, но якорь остался. Теперь он здесь, чтобы мы помнили о тех людях.
Мальчишка в школьной форме поднял руку:
— А вы сами плавали на кораблях?
— Нет, но мой муж плавал. Тридцать лет в море провёл. Он и рассказывал мне все эти истории.
На втором этаже маяка Маргарита устроила читальный зал. Здесь лежали книги о море, дневники путешественников, альбомы с фотографиями. Дети рассматривали их с интересом, задавали вопросы.
— Можно мы ещё придём? — спросила учительница.
— Конечно! Приходите, рассказывайте друзьям. Музей создан для людей.
Когда экскурсия закончилась, Маргарита поднялась на самый верх маяка. Отсюда открывался вид на море, на город, на дом, где она прожила сорок лет. Теперь это была просто одна из точек на горизонте.
Ветер трепал её волосы, но холода она не чувствовала. Внутри горел огонь — не тот, что согревает тело, а тот, что даёт смысл жизни.
Безмолвное прощение
Год спустя, в тот же день, когда умер Василий, к маяку подошла женщина в тёмном пальто. Маргарита сразу узнала её силуэт — Елена.
Дочь Василия шла медленно, неуверенно, держа в руках букет белых роз. Остановилась у мемориальной доски, где были выгравированы имена погибших моряков. Среди них — имя её отца.
Маргарита наблюдала из окна второго этажа. Елена читала надпись на табличке: "Капитан дальнего плавания Василий Михайлович Громов. Прослужил на флоте тридцать лет. Мечтал создать музей памяти моряков."
Девушка положила цветы к подножию маяка, постояла молча. Потом подняла глаза вверх — туда, где в окне мелькнула знакомая фигура.
Их взгляды встретились на мгновение. Елена подняла руку — то ли поздороваться, то ли попросить прощения. Маргарита кивнула в ответ, но вниз не спустилась.
Не нужно было слов. Всё было понятно и так.
Елена постояла ещё немного, потом пошла к выходу. У ворот обернулась ещё раз, но маяк молчал. Только ветер шелестел в траве да где-то вдалеке кричали чайки.
Маргарита проводила её взглядом и вернулась к своим делам. Вечером приедет новая группа туристов — пенсионеры из соседнего города. Нужно приготовить чай, разложить фотографии, проверить освещение.
Дом, который она когда-то считала своим, продали через месяц после её ухода. Новые хозяева снесли старую веранду, поставили забор повыше. Теперь это было просто строение среди других строений.
А маяк стал известен на всю область. Сюда приезжали школьники, студенты, туристы. Маргарита рассказывала им о море, показывала экспонаты, заваривала чай с травами.
Она больше не была ничьей мачехой, ничьей невесткой, ничьей соперницей. Она была просто Маргаритой Львовной — хранительницей морской памяти.
И это было намного лучше, чем быть чьей-то родственницей поневоле.