В то время, как американский опыт мультикультурализма — знаменитый «плавильный котёл» — считается примером успешной миграционной и интеграционной политики, за Российской империей с лёгкой руки советских идеологов закрепилась характеристика «тюрьмы народов», разрушить которую планировалось с помощью превращения империалистической войны в войну гражданскую, закрепления права народов на свободное самоопределение и установления коммунистического интернационализма. Не вдаваясь в подробности бесспорно существовавших ограничений по национальному признаку и столь же бесспорно функционировавших (но не институционализированных) «социальных лифтов», а также не увлекаясь перечислением тех иностранцев, без которых сегодняшние российские реалии были бы попросту невозможны (чего стоит хотя бы вклад Д. Э. Розенталя и М. Фасмера в орфографию, синтаксис и этимологию русского языка), хотелось бы чуть более подробно остановиться на личности менее известного «иноземца» — Ф. Ф. Мартенса.
Фёдор Фёдорович Мартенс (Friedrich Fromhold Martens) родился в г. Пернове Лифляндской губернии (ныне г. Пярну в Эстонии) в 1845 г. в семье балтийских немцев. Уже во время обучения на юридическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета он открыл в себе влечение к проблемам международного права. Вероятно, предчувствуя скорое крушение Вестфальской системы миропорядка, основывавшейся на примате государственного суверенитета и принципе внешнеполитического невмешательства, Мартенс поступил на службу в Министерство иностранных дел, где принимал активное участие в разработке международно-правовых актов, например, в подготовке текста Конвенции о законах и обычаях войны – основополагающего свода правил, образовавшего правовой каркас ведения боевых действий во время Первой и Второй Мировых войн и поныне остающегося одним из столпов системы международного гуманитарного права. Имя этого выдающегося правоведа вошло в историю и благодаря т. н. «оговорке Мартенса» — субсидиарное правило ликвидации гуманитарно-правовых пробелов, согласно которому члены военных формирований и мирное население остаются под защитой общих принципов международного права и в тех случаях, когда юридические предписания для разрешения конкретных конфликтных ситуаций отсутствуют; тем самым был установлен запрет бесправия и произвола в многочисленных «серых зонах» войны.
Мартенс не мог не воспринять дух эволюционизма, который охватил буквально все научные и общественные сферы пост-просвещенческой эпохи (здесь можно вспомнить и цивилизационный эволюционизм Шпенглера, и эпистемологический эволюционизм Конта, и многих других). Открытие законов поступательного приспособления организмов к условиям окружающей среды практически сразу породило мнение об эволюционном развитии науки, культуры, политики, экономики, и, конечно, права. В своём труде «Современное международное право цивилизованных народов» Мартенс формулирует свой «закон прогрессивного развития международных отношений», согласно которому международное право представляет собой «правовое общение цивилизованных народов», к которому правосознание человека следовало постепенно и тщательно подготовить (т. е. «цивилизовать»). При этом цель международного права определяется вполне утилитарно: оно должно создать юридические рамки для «достижения народами своих жизненных целей». Индикатором цивилизованности народов Мартенс определяет степень уважения человеческой личности.
Особый интерес в этой связи представляют характеристики Мартенса относительно цивилизационного уровня «глобальных игроков» Античности — греков и римлян. И те, и другие поставляются в начало течения международно-правовой эволюции, то есть в то время, когда уважения к человеческой личности «совершенно не существовало». Непрекращающиеся войны между греческими полисами и захватнические походы Рима, таким образом, представляются логическим следствием низкого уровня международно-правового сознания. Согласно Мартенсу, и греки, и римляне не усматривали никакой необходимости учитывать интересы даже соседствовавших с ними народов; все они рассматривались как совокупный естественный враг, который должен быть «завоёван, порабощён или уничтожен». Это утверждение порождает вывод о том, что древние философы считали войну «нормальным порядком международных отношений», причём указанием конкретных произведений или хотя бы авторов Мартенс себя не утруждает. Вместо этого он пишет о том, что «лучшие греческие писатели и мыслители», а именно Дионисий Галикарнасский, Фукидид и Аристотель — Платона для Мартенса не существует, во всём «Современном международном праве» он не упомянут ни разу — обосновывали превосходство греков над всеми остальными народами и являлись сторонниками рабовладения, что исключало уважение человеческого достоинства и равноправие. Интересно, что Мартенс будто сожалеет о юридической «несознательности» греков, в среде которых, по его мнению, должна была возникнуть, но не возникла «колыбель сознания о необходимости права, определяющего сношения народов». По всей видимости, ответственным за такое плачевное состояние дел он считал политиков и… философов. Более снисходительным оказывается его «приговор» в отношении римлян, которые хотя бы выполнили своё «историческое назначение, соединив все существовавшие тогда государства под своей верховной властью». Однако и у этих основоположников юридического регулирования отношений Мартенс отказывается усмотреть наличие даже зачатков международного права.
Нельзя не признать, что выводы Мартенса вполне логичны: обнаружить в Древнем мире даже зачатки равноправного отношения и безусловного уважения личности и человеческого достоинства не представляется возможным. Ни платоновская ἀρετή, ни цицероновская dignitas не имеют юридической коннотации: в первом случае это этическая категория, во втором — (преимущественно) общественно-политическая. Однако вся заботливо выстроенная Мартенсом концепция международного права обрушилась вместе с опровержением её эволюционистской посылки, когда в XX в. достигшие «цивилизованной» стадии развития народы с энтузиазмом вверглись в такую пучину варварства, бесчеловечности и тирании, которую не могли даже представить себе «нецивилизованные» греки и римляне. Вряд ли мог вообразить себе подобное развитие событий и родоначальник современного международного права. Формула, вынесенная им в эпиграф своего монументального труда — suum cuique — оказалась, таким образом, не только программным высказыванием, как задумывал это автор, но и горькой иронией истории: если бы Фёдор Фёдорович только знал, где впоследствии можно будет увидеть этот лозунг на языке его предков…
Юрий Сафоклов (ю.с.)