Исповедь Меланьи.
Меланья и тайна пропавшего Матвея
«Ушел мой Митяй как сквозь землю провалился», – вздохнула Меланья и продолжила рассказ.
– Не лила я слез, нет… И не убивалась, шепотом заклинаний вслед не посылала. Лишь пожелала от сердца: «Иди с Богом. Пусть Его благодать тебя хранит на всех путях».
Прожили мы с ним тять лет. Детей Господь нам не дал. Видать, не судьба мне, грешнице, материнского счастья вновь познать. А он так детишек хотел…
Однажды, ранним утром, во двор ко мне, словно вихрь, влетела повозка, запряжённая черным как ворон жеребцом.
Из неё, едва не упав к моим ногам, выпорхнула молодая женщина. «Помоги!» – взмолилась она сквозь слёзы, её голос дрожал отчаянием. – «Дочка помирает…»
Не медля ни секунды, я села в повозку, и мы вихрем помчались в далёкую деревню.
Войдя в дом, я замерла, поражённая увиденным: в колыбели лежал младенец, дитя, семи месяцев не более. Синюшный, он задыхался, словно маленькая птичка, попавшая в силки. А рядом, над колыбелькой, склонился мой Митька.
Он заметил меня и, опустив взгляд, неуверенно поздоровался. С трудом сдерживая слезы, он попросил помощи для своей дочери.
«Вот оно что… Ты поэтому ушел и не вернулся? Значит, у тебя здесь ребенок. Мог бы и сказать», — мелькнуло у меня в голове. Но я не стала озвучивать эту мысль.
Молча я подошла к колыбельке. Вижу на правом плечике малышки родинка чернеется, как зловещая отметина в виде ящера, которая и душит малышку.
– Давно ли на вашем дитятке эта отметина? – спросила я, стараясь скрыть тревогу в голосе.
– Да вот, сами понять не можем, откуда взялась, – вздохнула мать девочки.
– Душно что-то у вас. Пить хочется, в горле пересохло от езды, – обратилась с намеком я к женщине. Уж очень мне хотелось остаться на едине с Матвеем.
– Ой, я мигом, – маслянистым голосочком промолвила она и быстро побежала к колодцу за водой.
А Матвей, впившись в меня грозным взглядом, прошептал, словно ядовитую змею выпустил: – Не ты ли порчу на мою дочь навела?..
Я едва не лишилась дара речи от такой нелепости. Хотела развернуться и бежать прочь из этого дома, как от чумы, но опомнилась. Невинное дитя ни в чем не виновато.
– Ты хоть понимаешь, что несешь? – отрезала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Совсем от горя разум потерял. Откуда мне было знать, что у тебя дочь в этом селе родилась? Да и зачем мне было приезжать тогда сюда? Тебя год как след простыл. Я и знать не знала, где ты.
– Чё и не искала даже меня? А вдруг я в болоте утоп?
– Ну, не утоп же. Душа моя спокойна была, а значит ничего с тобой не случилось, – выпалила я. – А потом обед я дала Богу – не творить зла! Не наводила я порчи на твою дочь. Грех это, – шепотом, но строго вымолвила я.
– Прости меня, Меланья! Опомниться не могу, разум затмило горем. Сам не знаю, что несу. Я и ехать-то за тобой не хотел, думал, это твоих рук дело. Но жена, Степанида, тайком от меня сорвалась, даже не спросилась, словно вор. Но, тогда отчего моя доченька угасает?
– Ты скоро узнаешь, – успокоила я его.
В этот момент, запыхавшаяся, словно загнанная птица, жена Матвея влетела в дом, бережно неся ковш, полный хрустальной, колодезной воды.
Протянув его мне, она замерла, с тревогой глядя в глаза. Приподняв повязку, я сделала глоток обжигающе холодной воды, и горечь правды коснулась моих губ:
– На ребенке смертная порча…
– Ох, божечки!– всплеснув руками, запричитала жена Матвея. – Да у кого же язык повернулся навести порчу на моего ангелочка.
Она кинулась к Матвею и уткнулась лицом в его грудь.
– Хватит, хватит голосить-то, – поглаживая по волосам успокаивал жену Матвей. – Ребенка напужаешь.
– Сброс буду делать, – твердо сказала я.
Объяснила родителям, какие атрибуты потребуются для обряда. Они, словно искры, метнулись исполнять мои просьбы, доставая все необходимое.
На закате солнца, с последними закатными лучами, провела я особый обряд на выздоровление малышки, и на наславшего проклятие, который неминуемо себя вскоре выдаст.
К пол ночи болезнь отступила. На щеках девочки заиграл нежный румянец, дыхание стало ровным и чистым, словно весенний ветерок, что наполнило сердца родителей безмерной радостью.
А отцу и матери я тихо промолвила, словно раскрывая древнюю тайну:
– Скоро узнаете, кто навел на дочку порчу. Ждите гостя. Придет к вам человек, с виду приветливый, просить горсть гвоздей, будто порог у него развалился. Но знайте, за этой личиной скрывается тьма.
– Так вы отдайте ему гвоздей, не жалейте. Да мысленно попросите у Бога спасения для его души, ибо весь сотворенный им негатив вернется к нему в троекратном размере, – назидательным тоном оставила указания для Матвея и его жены. – И вот ещё, – я протянула Матвею пузырек. – Не забудьте на ночь дать малышке этот настой. Он укрепит ее силы и вернет ей безмятежный сон. Кстати, как зовут девочку?
– Мелания, – с тихой гордостью ответил Матвей.
Имя, словно солнечный луч, коснулось моего сердца. Мелания… Матвей назвал свою дочь моим именем! Теплая волна разлилась по душе, согревая каждый уголок.
Не ведал Матвей, что имя мне – Марфа. Не открывала я ему своей судьбы, да и он не расспрашивал… – прервала нить повествования мать Аглаи и вновь заговорила. – В благодарность за столь душевный подарок, я вкратце предрекла родителям судьбу, уготованную имени Мелания.
– Сильной будет твоя дочь, Матвей. Хворь ее не тронет, боле, – тихо промолвила я, – вырастет дивной красоты девица – на загляденье родителям. Взгляды поклонников будет ловить, словно солнце в зеркале. Куда ни ступит – все взоры к ней, как к диковинной птице. Изберет себе мужа видного да богатого. Женой станет доброю, хозяйкой рачительной, а детям – матерью любящей, но строгой. Милость и добросердие в имени ее сокрыты. – И, помолчав, добавила: – А теперь мне домой пора.
Степанида, словно завороженная, не отрывала взгляда от Меланьи, внимая пророчеству с улыбкой, сияющей тихой, неземной радостью.
– Ах, Меланьюшка, да будет тебе благодарность моя вечной за судьбу светлую, что ты доченьке моей нарекла. Успокоила ты душу мою, – запричитала жена Матвея и, преисполненная благодарности, кинулась руку мне целовать.
– Перестань, Степанида! К чему эти излишние почести! – строго вымолвил смущенный Матвей.
Степанида, покорно склонив голову, отошла и поспешила на кухню, торопливо наполняя корзину снедью до самых краев, а Матвей вызвался отвезти меня до самой лесной хижины.
***
Всю дорогу Матвей вымаливал прощение, сбивчиво рассказывая о встрече со Степанидой, о внезапно вспыхнувшей страсти, о скорой беременности.
– Ты же знаешь, как я мечтал о детях… Не гневись на меня. Я перед тобой в неоплатном долгу. Ты вырвала меня из лап смерти, а я отплатил тебе обманом и предательством.
– Не вини себя, Матвей. Ни в чем ты не виноват. Это моя плата за прошлые грехи. Так было предначертано, – тихо успокаивала я его, стараясь скрыть щемящую боль в груди.
Тайна Степаниды
Через день снова ко мне приехал Матвей с мешком картошки, муки, да яиц полной корзины. Благодарит слезно, за то что помогла.
Он поведал, что на следующий же день после моего отъезда, словно тень, в дверь постучался сосед, пришедший, как и было уговорено, за злополучными гвоздями.
Отсыпал Матвей горсть гвоздей с лихвой, да помолился Богу о спасения его души заблудшей. В миг сосед выронил гвозди на пол и за голову схватился. Плохо ему стало.
– Так и лежит он с вечера, не поднимается у себя дома. Говорят, кровь ударила в голову. Теперь ни двинуться, ни слова вымолвить не может. Только одного я понять никак не могу, в чем мое дитя-то ему виновато стало? – недоумевал Матвей.
– Не в твоей дочери дело. На жене твоей вина лежит, – окинув Матвея холодным взглядом ответила я.
– В чем же провинилась моя жена перед Григорием, соседом моим? – не мог понять Матвей.
– В Степаниду твою он был безумно влюблен. Еще задолго до вашего знакомства просил ее руки, а она лишь одаривала его насмешливым взглядом. Ни в какую не соглашалась.
Страшным он ей казался, да злым, хоть и ластился как уж. Не любила его она.
Как –то отправилась Степанида в лес по грибы, а Григорий, охваченный страстью, подстерег ее, скрывшись за густыми кустами. И как только она приблизилась, он, словно дикий зверь, вырвался из укрытия и, схватив ее в объятия, силой овладел ею.
Он был уверен, что после содеянного ей не останется иного выбора, кроме как стать его женой. Ему казалось, она должна была осознать и понять, что обесчещенная, она никому не будет нужна. Как же жестоко он ошибся!
После этого гнусного акта Степанида возненавидела его всем сердцем еще больше.
А через два месяца Степанида с ужасом осознала, что носит под сердцем его дитя. Не в силах больше хранить эту страшную тайну, она открылась своей подруге, Лукерье.
Не медля ни дня, отправила та Степаниду к знахарке, что на окраине деревни жила и ведала, как от греха нежеланного дитя избавиться. Приготовила она отвар, да велела выпить, дабы бремя тяжкое сбросить.
Зелье, выпитое Степанидой в ту же ночь, извергло дитя из ее чрева.
А Лукерья, язык которой был острее бритвы, не смогла удержать тайну. Шепнула она Григорию, что возлюбленная его от кровиночки их избавилась. Чуть не задушил Григорий Степаниду за грех такой, за душу погубленную. Месть черной смолой залила его сердце. А тут, как гром среди ясного неба, ты появился.
А когда до него дошли слухи, что Степанида под сердцем твою кровинушку носит, так и вовсе рассудок помутился.
Воспалённый местью, он решил обрушить погибель на твою дочь, словно эхом повторить ту давнюю трагедию, когда Степанида лишила жизни его неродившееся дитя.
Выслушав леденящий душу рассказ Меланьи, от которого по спине пробежали мурашки, Матвей нахмурился.
– Откуда тебе ведомо всё это?
– Много будешь знать, скоро состаришься, – лукаво отозвалась я, пряча усмешку в уголках губ. – Виденье прошлой ночью мне было. Не веришь? Так поди и сам у своей женушки спроси, – добавила я бархатным голосочком.
Матвей напрягся, словно натянутая струна, кулаки побелели от напряжения. «Ох, чует мое сердце, не к добру», – промелькнуло в голове. Нужно унять его гнев, пока не разгорелось пламя.
– Да не гневись ты на свою жену, Матвей, – прошелестела я тихо и ласково. – Она ж ни в чем не повинна. Любит тебя до беспамятства, да и тебе, вижу, без нее свет не мил. Судьбою вы навек повязаны. Пожалей ее, сними с ее души тяжкий груз тайны, что она, боясь потерять тебя, от тебя хранит.
Всё… Иди с Богом, – закончила я.
Матвей ласково обнял меня за плечи и побрел к своей жене и дочери, а в душе моей, словно в пустой избе, вдруг тишина наступила.
Так и осталась я одна жить в лесу, с моими бедными прихожанами и их бесконечными заботами. Живу, доченька, в лесной глуши, людям служу, добро в мир несу.
Всё выложила как на духу, теперь тебе судить — простить ли горемычную мать твою, воля твоя.
А я, как увижу, что полегчало тебе, в свой родной лес подамся. Огород там мой, да и Бурёнка, поди, измаялась без меня. Степанида с Матвеем да с дочуркой их за ней присматривают, — тихо улыбнулась Меланья и глубоко вздохнула, словно скинула камень с души.
Проснется ли в сердце Аглаи жалость к матери? Простит ли она её? Об этом вы узнаете в следующей части.
Продолжение здесь👇
Спасибо за внимание.😊🌼🌼🌼