Холод. Непроглядная, беззвёздная тьма. Гадалка падала сквозь неё, ощущая лишь леденящий ветер в лицо и жгучую боль стыда, что пылала ярче любой физической муки.
Первая часть
Образы дня – плевок в бомжа, равнодушие к мальчишке, слезы Лены, искаженное болью лицо бабушки Марии – кружили перед внутренним взором калейдоскопом осуждения. И голос из тьмы, тот самый, из сна и из последнего мгновения перед ударом:
"За кулисами, Алиса. Видишь?"
И гадалка увидела.
Не картинки, а связи. Тонкие, как паутина, светящиеся нити, тянущиеся от каждого ее поступка, каждого слова, каждого заработанного обманом рубля. Нити боли, идущие от отвергнутого бомжика (его звали Николай, он потерял документы в пожаре), от униженного мальчишки (его звали Петя, он нес лекарства бабушке), от плачущей Лены (ее отец умер через два дня после ее отказа, не дождавшись операции), от бабушки Марии, у которой потухли глаза.
И эти нити обвивали ее саму, сжимаясь в мертвый, черный узел в груди. Она увидела свою жизнь – искусную, циничную, одинокую – как ловушку, которую сплела себе сама.
"Выбор, Алиса. Сгнить в этом узле... или распутать его. Нити сильны, но они – твои. Только ты можешь их перерезать или... переплести заново."
Голос принадлежал не демону и не ангелу.
Он был голосом Хранителя Порога – древней сущности, стоящей на грани миров, наблюдающей за теми, кто играет с тонкими материями, не веря в их существование. Он был Совестью города, его Памятью, его Зеркалом для таких, как она. Он пришел не за душой, а за пробуждением. Он показал ей истинную цену ее "прагматизма".
"Время..." – прошептал Голос, растворяясь в темноте.
Некоторое время спустя.
Солнечный луч играл на кристаллах, лежащих теперь не для антуража, а просто потому, что Алисе нравился их свет. Та же "келья", но воздух стал другим – легче, чище. Пахло не ладаном, а свежими травами в горшках на подоконнике. Черные шторы убраны. На столе – не карты Таро, а стопки книг по психологии. На стене весит сертификат о начале курсов психологического консультирования.
Дверь открылась. Вошла молодая женщина с заплаканными глазами – Аня, та самая, с "неразделенной любовью".
– Алиса... Марилена... Я не знаю... Он женится. На другой. – Аня сглотнула комок в горле.
Старая Алиса уже бы доставала "карты таро" и говорила о "вмешательстве и порче от завистников". Новая Алиса пододвинула коробку салфеток и мягко спросила:
– Аня, что ты чувствуешь сейчас? Самое главное?
– Больно. Унизительно. Я... я столько сил вложила...
– Вложила в него? Или в иллюзию о нем? – Алиса говорила тихо, без мистических интонаций. Человечно.
– Давай поговорим о тебе. О твоей ценности, которая не зависит от его выбора. О том, что ты хочешь, кроме него?
Сеанс бывшей гадалки длился час.
Аня уходила не с "любовным зельем", а с планом действий: записаться на танцы, ведь она давно мечтала научиться танцевать, встретиться с подругой, поговорить с начальником о повышении. И с ощущением, что ее услышали и поддержали искренне.
Алиса не взяла с нее ни рубля. На стене висел скромный прайс: "Психологическая поддержка – пожертвование по возможностям". В прозрачной коробочке лежало несколько тысячных купюр и мелочь – от тех, кто мог и хотел заплатить.
Уставшее солнце укрывалось горизонтом.
Алиса шла тем же маршрутом, что и тогда, когда её сбила машина. Врачи чудом спасли её. Клиническая смерть, кома и долгая реабилитация. Но бывшая гадалка выжила и... и изменилась. Теперь ее сумка была легче – в ней не было толстых пачек купюр, зато были бутерброды и термос с чаем. У парапета сидел Николай – тот самый бомжик. Он узнал ее, насторожился.
– Здравствуйте, Николай, – Алиса назвала его по имени, узнав однажды в социальной службе. – Вот, поешьте. Чай горячий. – Она протянула пакет, не подходя слишком близко, уважая его пространство.
Он удивленно взял, пробормотал: "Спасибо...".
– В центре на Лиговском сегодня ночлег и медосмотр, – добавила она. – Можете туда дойти?
Он кивнул, не поднимая глаз. Он не привык к человеческой доброте. В его кивке не было благодарности, но не было и страха. Было принятие. Алиса двинулась дальше.
Во дворе дома Лены она увидела Петю.
Мальчишка гонял мяч с друзьями. Увидев Алису, он не отвернулся, а неуверенно помахал. Она улыбнулась в ответ. Теперь она знала его бабушку, иногда приносила ей лекарства, которые та не могла купить.
Лена открыла дверь. Ее глаза были еще грустными, но не опустошенными. Они молча обнялись. За чаем Алиса протянула конверт.
– Лен, это не в долг. И не взятка за прошлое. Просто... я хочу помочь. Сейчас могу.
Лена посмотрела на конверт, потом в глаза подруги. Старая обида еще шевелилась, но поверх нее пробивалась благодарность и удивление.
– Ты... другая стала, Аля.
– Стараюсь, – просто ответила Алиса. Они разговаривали долго – не о деньгах, а о жизни, о потере, о том, как жить дальше. По-настоящему.
Бывшая гадалка возвращалась домой.
У подъезда ее ждала бабушка Мария. В руках – корзинка. Алиса замерла, сердце сжалось от стыда за тот ужасный вечер.
– Доченька, – бабушка улыбнулась, и в ее глазах снова был свет. Не наивный, а мудрый, прощающий. – Смотри, кто к тебе тянется!
В корзинке возились два крошечных, еще слепых котенка – один рыжий, как Лучик (который, взрослый и важный, терся о ноги бабушки), другой – черный с белой лапкой.
– Подкидыши, под дверью оставили. Лучик их вылизывает, нянчится, но... мне одной не под силу. Возьми одного? Ты же теперь... добрее стала.
Слова "добрее стала" прозвучали не как упрек, а как констатация факта. Алиса осторожно взяла черного котенка. Он жалобно пискнул и уткнулся носом в ее ладонь. Теплая волна чего-то невероятно чистого и светлого разлилась по ее груди, растворяя последние осколки старого, ледяного узла.
– Возьму, бабушка Мария. Спасибо. И... простите меня. За тогда.
– Бог простит, доченька, и я простила, – старушка погладила ее по руке. – Живи теперь по-новому. С этим малышом. Добро твое ко мне вернулось. Видишь? – Она кивнула на котят. – Жизнь-то продолжается.
Бывшая гадалка вернулась домой.
Черный котенок, названный Тенью (в честь преодоленной тьмы), мирно сопел у Алисы на коленях. Впереди было много трудностей. Малыш рос без мамы и Алисе предстоял нелегкий процесс. Девушка кормила котенка каждые полтора часа из пипетки, грела его грелкой с теплой водой пока он не подрос и не окреп.
И вот в один из дней, когда Тень был уже крепким и озорным котенком, Алиса смотрела в окно на огни города, но уже не с холодным расчетом, а с тихой благодарностью. Хранитель Порога больше не являлся. Его работа была сделана. Он был ее собственной пробудившейся совестью, отражением города, который она наконец научилась видеть и чувствовать.
Она больше не гадала.
Она помогала. Не как святой, а как человек, знающий цену и боли, и доброте. Она училась быть психологом не по притворству, а по призванию. Денег было меньше, но душа была полна. Полна света, который она теперь несла другим, не требуя платы, и тепла маленького существа, доверчиво прижавшегося к ней.
Финал не был сказочно счастливым. Были долги, трудности учебы, память о боли, которую причинила. Но это был финал надежды и искупления. Алиса нашла свое истинное волшебство – не в обмане и картах, а в умении слушать, понимать и протягивать руку помощи без расчета. И в этом была ее настоящая сила и ее счастливое, только начинающееся, "после". Занавес упал над старой жизнью. Начался новый акт – жизни настоящей.