Пожалуй, я давно так не тряслась. Руки до сих пор дрожат, хотя прошло уже… сколько же прошло? Неделя? Две? Кажется, целая вечность с того дня, когда я стояла в своём любимом, слегка тесноватом сиреневом платье, а по сердцу разливалось не столько радость, сколько какая-то звенящая, едкая горечь. И всё из-за этой… этой свадьбы!
А ведь начиналось всё так просто, так обыденно. Ольга, моя кровинушка, единственная доченька, влетела в нашу скромную двушку, где я коротала свои нескучные, но порой слишком уж тихие вечера. С порога, не сняв даже туфли, затараторила, глаза горели, а щёки раскраснелись, словно летние маки:
— Мамочка, мамочка! Илья мне предложение сделал! Мы решили, решили! — Она прыгала вокруг меня, как девчонка, которой ещё нет и десяти.
Я аж всплеснула руками. Ну, наконец-то! Я ждала этого дня, кажется, дольше, чем сама Ольга. Илья мне всегда нравился – спокойный, работящий, без вредных привычек. Мой покойный Семён Петрович, царствие ему небесное, всегда говорил: «Людка, главное, чтобы человек был хороший. Остальное – наживное». А Илья был хороший, тут и спорить нечего.
Я тогда расплылась в счастливой улыбке, обняла её крепко-крепко. Запах её духов – нежный, весенний – смешался с запахом моих пирожков, которые я только что из духовки вынула. Ну, прям идеальная картина. Аж слезы на глаза навернулись.
— Ну, что ж ты, доченька! Радость-то какая! Вот тебе счастье-то привалило! Илья-то наш, он… он ведь такой замечательный! Я всегда знала, что он именно тот, кто тебе нужен, вот сердцем чуяла!
Мы тогда долго сидели на кухне, пили чай, ели мои пирожки с яблоками. Ольга рассказывала, как Илья всё подстроил – ресторанчик уютный, свечи, потом он опустился на одно колено, достал коробочку, а в ней… ну, классика, в общем. Я слушала, умилялась, строила в голове грандиозные планы. Свадьба – это ведь не просто так! Это событие! Это же для всей родни праздник! Надо всё по высшему разряду, как у людей! Как у нас принято! Чтобы потом не сказали, что Людмила Семёновна пожалела для дочери!
А потом, когда чай допили и пирожков не осталось ни крошки, Ольга как-то неуверенно, чуть запинаясь, сказала:
— Мам, мы тут с Ильёй… мы дату уже выбрали.
У меня аж сердце ёкнуло. «Дату выбрали»? Дату выбирают совместно! А как же я? Ведь я ж главный организатор! У меня опыт! Я же на трёх свадьбах в качестве свахи была! Да на семи по деревне помогала! Я ж все эти нюансы знаю! Где что дешевле, как кого позвать, чтобы не обидеть!
— Ну, и какая же дата, деточка? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, без намёка на недовольство.
— Мы решили… на 23 июля, — произнесла Ольга.
Вот тут я и села. Руки мои, только что радостно сжимавшие чашку, застыли в воздухе.
— На 23 июля?! – переспросила я. — Доченька, да ты что? Какое 23 июля?! Да это ж разгар сезона отпусков! А тётя Зина? Она же в это время всегда на даче! Она её и так не бросает, а тут свадьба! А кузина Маша? Она в санаторий в Ессентуки в этот день уезжает! Да это же… это же вообще не по-людски!
Ольга тяжело вздохнула. Вижу, вижу – понимает, к чему я клоню.
— Мам, ну мы же с Ильёй именно эту дату хотим! Это наш день знакомства. Для нас это символично. И потом, это единственный день, когда ресторан, который мы хотим, свободен. И бюджет… — она начала перечислять свои доводы.
Я даже слушать не стала. Символично! Бюджет! А мнение родни? А как же я буду потом перед ними краснеть?! «Что люди скажут?» – этот вопрос, он у меня словно гвоздь в мозгу засел. Мне всегда было важно, чтобы всё было правильно. По порядку. По традиции. Чтобы никто не мог пальцем показать и сказать: «Вот, Людмила Семёновна, а у неё дочка – и свадьбу провела, как попало, никто из родни приехать не смог!»
Я начала уговаривать. Просила. Умоляла. Угрожала. Ну, не то чтобы угрожала, а намекала, что «если что, я не виновата буду».
— Олечка, ну подумай! Ну, недельку перенесём, ну две! Вот на август! Там и тётя Зина вернётся, и кузина Маша приедет. Ну что тебе стоит?! А то так… посидите вы там своей маленькой кучкой, а что родня? Они ж обидятся! Да как я им в глаза смотреть буду?!
Ольга молчала, смотрела на меня грустно. Илья, он всегда спокойный, но тут тоже как-то напрягся. Сказал так, тихо, но твёрдо:
— Людмила Семёновна, мы очень ценим ваше участие, но мы приняли решение. Это наш день.
Мой день! А мой день? Я же мать! Я же столько ночей не спала, растила её! А теперь она… она мне говорит, что это её день?!
Мы так и не договорились. Каждый остался при своём. Я звонила тёте Зине, кузине Маше, дяде Мише, которые и в самом деле оказались либо на дачах, либо на курортах, либо «вот только-только приехали, но уже уезжают». И каждый раз я слышала это тяжкое, обречённое: «Ну, Людмила, что ж это Ольга так? Разве можно? Свадьба ведь! Неужели не понимает, что люди обидятся? А мы ждали, готовились…»
Я чувствовала себя оплеванной, униженной. Словно это не её свадьба, а моя, и я, Людмила Семёновна, не смогла её нормально организовать! Словно я сама виновата!
Вот с таким настроением я и пришла на саму свадьбу. Ольга выглядела ослепительно, Илья сиял. А я… я сидела за столом, старалась улыбаться, но внутри всё дрожало. И каждый раз, когда кто-то из малочисленной, действительно малочисленной родни, присутствовавшей на торжестве, подходил ко мне и шептал: «А тётя Галя не смогла, вы знаете, Людмила, вот это да…», или «Ой, а Лидочка так ждала, хотела…», меня словно током пробивало. Казалось, все взгляды устремлены на меня, и в каждом взгляде – немое осуждение. Словно я – виновница всего этого «непотребства».
Свадьба прошла. Ольга и Илья уехали в своё свадебное путешествие – на две недели. Мне было не до отдыха. Я только и думала о том, как мне теперь с этим жить. Как я людям в глаза смотреть буду? Ведь все знают, что у меня дочка замуж вышла, а многих и не было! Обида грызла меня изнутри, как шашель старое дерево.
А потом они вернулись. Пришли в гости на первый семейный обед после путешествия. Я наготовила всякой вкуснятины – борщ, котлеты, салат «Оливье», моё фирменное желе из вишни. Дом наполнился ароматами домашней еды и… такой знакомой, тягучей тишиной. Ольга выглядела немного уставшей, но счастливой. Илья всё такой же спокойный, сосредоточенный.
Они рассказывали о своём отдыхе, о море, о солнце. А я всё слушала и чувствовала, как в груди что-то набухает, словно нарыв. Я смотрела на Ольгу, такую весёлую, такую беззаботную, и думала: «Вот она! Сделала по-своему, а мне теперь расхлёбывать!»
Мы сидели за столом, и Ольга в какой-то момент, пытаясь разрядить обстановку, сказала:
— Мам, ну как тебе кажется, ничего ведь, что так получилось?
И тут я не выдержала. Сорвалась. Слова сами полетели, словно горох из прохудившегося мешка. Горячо. Горько.
— Я же просила перенести свадьбу, а вы сделали по-своему! – Мой голос дрожал от слёз и гнева. – Из-за вас на меня вся родня обиделась! Вся! И тётя Зина! И кузина Маша! И дядя Миша! Они все звонят, все спрашивают, все недовольны! А я что?! А я что им скажу?! Скажу, что моя родная дочь мне отказала?! Что не послушала свою мать?!
Я почти кричала. У меня внутри всё горело. Обида, отчаяние, страх.
Ольга побледнела. Илья напрягся, его челюсти сжались.
— Мама, — тихо, но твёрдо начала Ольга. — Ну что ты такое говоришь? Мы никого не хотели обидеть! Это наша свадьба!
— Ваша свадьба! – передразнила я. – Ваша свадьба! А по мне – так и не свадьба вовсе! Так, посиделки! Даже Семёна Петровича память не почтили как следует! Он бы такого не одобрил! Никогда!
После этого обеда начался наш личный ад. Ольга и Илья стали приезжать реже. Звонили только по праздникам, и то, как будто через силу. А я, конечно же, продолжала свою линию. Ведь я была права! Я, а не они! Я же хотела, как лучше! Для них! Для их репутации! А теперь что? Теперь вот это!
Каждый мой звонок Ольге начинался с дежурного: «Ну, как дела, деточка?». А заканчивался обязательно каким-нибудь намёком: «Вот вчера с тётей Зиной говорила, она спрашивает, почему её не было на самом главном дне в жизни племянницы…». Или: «Представляешь, Машка из Ессентуков звонила, так и не поняла, почему её не позвали…».
Ольга сначала пыталась оправдываться. Объясняла по десять раз. Про их дату, про ресторан, про символичность. Потом стала просто молчать. А потом и вовсе начала отвечать: «Мам, ну давай не будем об этом. Проехали». Проехали?! А как же мне проехать, если внутри всё кипит?!
Наконец, она стала просто бросать трубку. Или говорить: «Мама, я занята, перезвоню позже». И не перезванивала.
А я… а я сидела одна в своей двушке, словно в четырёх стенах собственного одиночества. Да, родня звонила. Да, спрашивала. Но их-то я редко видела. А Ольга… она моя дочь! Моя кровинушка! И она теперь со мной так холодно. Избегает меня. Словно я чужая.
Меня это, конечно, задевало. Ну как же так! Я же для неё столько сделала! Всю жизнь ей посвятила! А теперь что? Забыла мать родную из-за какой-то даты? Из-за какой-то прихоти?!
Внутри всё переворачивалось. Я ведь всегда была сильной. Людмила Семёновна, хозяйка, столп семьи. А тут… а тут вдруг я стала чувствовать себя слабой. Ненужной. И даже какой-то… одинокой. После смерти Семёна Петровича я хоть Ольгой жила. Её жизнью. Её будущим. А теперь и этого будущего у меня нет. Она его отняла. Своей свадьбой. Своим «по-своему».
Прошёл почти год в такой натянутой тишине. С Олечкой мы общались урывками. Звонки по праздникам, короткие, вежливые, без души. Мне казалось, я стала чахнуть. Даже соседки, тётя Валя да Зинаида Павловна, начали замечать: «Людмила, что ж вы такая бледная? С лица спали совсем! Не болеете ли?» А я только отмахивалась: «Да так, старость, Валюша, старость…»
На носу был мой день рождения. Юбилей, 65 лет. Я, честно говоря, и отмечать не хотела. Думала, закажу что-нибудь скромное в кафешке, посидим с девчонками – подружками, с кем в молодости на танцы ходили. А тут вдруг Ольга позвонила. Нежно так, будто ничего и не было.
— Мамочка, мы решили! Мы тебе юбилей закатим! Большой! В ресторане! Всех твоих подруг позовём! И родню, конечно, тех, кто захочет приехать.
Сердце у меня ёкнуло. «Всех, кто захочет приехать»… Сразу вспомнилась та злосчастная фраза про родню, которая обиделась.
— Ну, не знаю, доченька, — сказала я, сдерживая внутри этот крик отчаяния. — Разве это обязательно?
— Обязательно, мама! – твёрдо сказала Ольга. — Ты у нас одна! И юбилей у тебя! Это наш тебе подарок.
И я согласилась. Почему-то. Может, от этой своей усталости, а может, от какой-то глупой, но такой сильной надежды, что всё вот-вот изменится.
Приготовились к празднику. Я волновалась. Ольга, видно, тоже. Она сама выбирала ресторан, заказывала торт, обзванивала всех. Илья, как всегда, был её надёжным тылом. Помогал, поддерживал.
Пришли и мои подруги, и даже кое-кто из дальней родни, которых я сама давно не видела. Даже тётя Зина из деревни приехала, хоть и не без вздохов о «такой уж нынче молодёжи». Пришли все, кроме, конечно, кузины Маши, которая опять уехала в санаторий. Ну да, судьба, видно, такая у неё – вечно в санаториях, когда что-то важное происходит. Я старалась быть весёлой, улыбаться. Но ком в горле стоял. Натянутость чувствовалась в воздухе, словно перед грозой. Ольга металась, Илья выглядел серьёзным.
После третьего тоста, когда все немного расслабились, кто-то из дальней родни, сидевшей рядом со мной, тихонько, вроде бы невзначай, спросил:
— А вот скажите, Людмила Семёновна, как же Ольга так? Без нас, без родни… Ну, понятно, дело молодое, но всё же…
И меня прорвало. Снова. От усталости ли, от подступивших слёз, от того, что меня снова поймали за больную струну.
— Я же просила перенести свадьбу! – сказала я, стараясь не кричать, но голос предательски дрогнул. — А они сделали по-своему! Вот вам и результат! Теперь вся родня обиделась, а я… я за них перед всеми краснею! Как я людям в глаза смотреть буду?! – И тут я не выдержала. Слезы сами потекли, и я закрыла лицо руками, пытаясь сдержать подступающие рыдания. – Я ведь для них хотела, как лучше! Всю жизнь для них! А теперь что? Я им не нужна?! Я, что ли, вам всем обуза стала?! Старуха, которая только ноет?!
В зале повисла мёртвая тишина. Люди за столами, до этого весело болтавшие, замолкли. Ольга и Илья, которые сидели напротив, вскочили. Ольга подбежала ко мне, опустилась на колени прямо у моего кресла.
— Мамочка! – голос её дрожал. – Что ты такое говоришь?! Ты нам нужна! Больше всех на свете!
Я отстранилась.
— Не нужна я вам! Раз вы так поступили! Моей родне не дали приехать! А теперь меня же и обвиняете! Что ж я не так сделала?
Я почувствовала, как Илья сел рядом. Он положил руку мне на плечо.
— Людмила Семёновна, — начал он так спокойно, так твёрдо, что я даже удивилась. — Мы понимаем, что вы обиделись. И мы, наверное, не всегда хорошо это показывали. Мы любим вас. И мы никого не хотели обидеть. Просто… это наш день был. И мы очень хотели, чтобы он был именно таким. И для нас важно было именно то, что мы вместе, что мы теперь семья. А не то, сколько человек сидит за столом.
Ольга вдруг подняла на меня свои заплаканные глаза, и в них я увидела не раздражение, не вину, а какую-то такую бездонную, детскую боль, что моё сердце сжалось.
— Мама, — прошептала она. — Я… я очень скучала по тебе. По нашим разговорам. По всему… я так страдала, что ты так далеко. Но я не могла по-другому. Мы не могли. Пойми.
И тут до меня дошло. Не про родню я горевала. Не про тетю Зину и кузину Машу. Я горевала про себя. Про свою потерянную власть. Про свой страх оказаться ненужной. Всю жизнь я была в центре, решала, организовывала, контролировала. И мне казалось, что только так я могу быть важна. И если что-то идёт не по моему плану – значит, я плохая. Недостаточно хорошая. Недостаточно авторитетная. И, конечно, очень, очень одинокая. Ведь Семёна нет. А Ольга… она выросла. И у неё теперь своя жизнь. И своё счастье. Которое она строит сама. Без моей указки. И это… это было для меня страшно.
Я посмотрела на Ольгу, потом на Илью, который всё так же спокойно и надёжно держал мою руку на плече.
— Простите меня, — еле слышно проговорила я. — Простите, деточки мои. Я… я боялась. Что вы меня бросите. Что я вам стану не нужна, когда вы свою семью заведёте. Что я… что я останусь совсем одна. И этот ваш отказ… он мне показался таким предательством.
Ольга всхлипнула, обняла меня крепко-крепко. Я чувствовала тепло её тела, запах её волос, и в этот момент все обиды, все недовольства, вся эта напускная гордость – всё это растаяло, как мартовский снег под весенним солнцем.
— Глупенькая моя, — прошептала она мне в макушку. — Ну, как же так можно? Мы ведь семья! Ты наш самый дорогой человек! И никто никогда не скажет, что ты нам не нужна!
После того дня рождения что-то изменилось. Не сразу, конечно. Скрипело поначалу, как старые несмазанные петли. Я всё ещё иногда ловила себя на мысли: «Ну вот, опять они без меня решили». Или: «А вот если бы тогда…». Но теперь эти мысли не терзали меня так сильно. Они приходили и уходили. Словно тучи на летнем небе – проплывут и исчезнут.
Я перестала говорить про «обиженную родню». Мне стало как-то… неважно. Ну, обиделись и обиделись. У них своя жизнь. А у меня своя. И, самое главное, у меня есть моя Оленька и мой Илья.
Они стали чаще приезжать. Ольга звонила каждый день, уже не по обязанности, а просто так, поговорить. Рассказывала о своей работе, о планах на выходные. А Илья… он оказался на удивление чутким. Однажды приехал, починил кран, потом молча, без всяких слов, прикрутил отвалившуюся полку на кухне. И я увидела в нём не просто зятя, а сына, которого у меня никогда не было. Моего надёжного мужчину, на которого можно положиться.
Помню, как однажды Ольга позвонила и спросила:
— Мам, а ты хочешь с нами в отпуск поехать? Мы на море хотим, на две недельки.
И я подумала: «Раньше бы я начала: «Ой, а как же огород? А соседки? А дом?!»». А теперь?
— Хочу, доченька, — сказала я. – Хочу.
И мы поехали. Впервые за много лет я по-настоящему отдохнула. Грелась на солнышке, купалась в тёплом море. И главное – рядом были мои дети. Моя семья. Они не тащили меня за собой, нет. Они просто были рядом. Мы гуляли по вечерам, ели мороженое, сидели на берегу и смотрели на закат. И Ольга ни разу не вспомнила про «ту самую свадьбу». И я тоже.
Я стала находить новые интересы. Записалась на кружок по вязанию – сколько же лет я мечтала об этом! Стала чаще ходить на прогулки в парк, познакомилась там с такими интересными людьми. И обнаружила, что жизнь, оказывается, не вертится только вокруг семьи. Что у меня самой есть своя жизнь, своя ценность.
Мои страхи ушли. Понимаете? Они просто ушли, растворились. Я больше не боялась одиночества. Потому что поняла: я не одна. Я окружена любовью. И эта любовь – она не в контроле, не в том, чтобы всё шло по моему плану, а в принятии. В том, чтобы просто быть рядом. Ценить друг друга такими, какие мы есть.
Иногда, конечно, какая-нибудь дальняя родственница, если вдруг увидит меня на рынке или в магазине, обязательно спросит: «Ну, что, Людмила Семёновна? А Ольга-то твоя что? Ну, со свадьбой-то, как там, вся родня так и обижается, говорят…». И раньше бы меня это задело до глубины души. А теперь я просто улыбаюсь.
— Ой, да что вы, — говорю. — Все у нас хорошо. Мы вот недавно с Оленькой и Ильёй на море ездили. А в эти выходные к ним на дачу собираемся. А про обиды… Ну, что теперь об этом говорить? Это было и прошло. Главное, что мы все друг друга любим и живём в мире. А что там люди скажут… Да кто ж им запретит говорить-то? У каждого своя голова на плечах.
И мне хорошо от этих слов. Легко. А им, кажется, и ответить нечего.
Жизнь продолжается. Моя Оленька беременна. Я стану бабушкой. И эта новость – она принесла мне не страх, не тревогу о том, как всё будет «по-правильному», а такую необъятную радость, что и слов не подобрать. Я вяжу маленькие пинетки, распашонки. Ольга спрашивает моего совета – не про то, как пелёнки выбирать, а просто так, по-женски, как справиться с токсикозом, как дышать на родах. И я чувствую, что нужна ей. Не потому, что я что-то решаю за неё. А потому что я просто рядом. Всегда. И всегда буду. С любой свадьбой. И с любым выбором. Просто потому, что я мама. А она моя дочь. И наша любовь, она… она ведь сильнее любой обиды. И любого людского суда.