Впервые Россия и Китай столкнулись в XVII веке, когда русские казаки-первопроходцы стали осваивать Приамурье, в непосредственной близости от китайских границ. Тогдашние маньчжурские правители Цинской империи посчитали это угрозой. Началась российско-китайская (т. н. «Албазинская») война, которая завершилась подписанием Нерчинского договора 1689 года. Согласно ему, Приамурье объявлялось находящимся в совместном владении России и Китая. Город Албазин должен был быть срыт. России пришлось на это согласиться из-за того, что развернуть на Дальнем Востоке армию, которая могла бы противостоять армии маньчжурской, она просто физически не могла. С логистикой не поспоришь.
Ну а кроме того, интересы России тогда были далеки от этого региона. Наша страна готовилась воевать за выход к Балтийскому и Черному морям. Так что самое главное, что русским надо было, — мир и взаимовыгодная торговля. Что мы, вообще-то говоря, и получили. Россия покупала чай, фарфор, шелковые ткани, украшения, а продавала пушнину, ножи и хлопчатобумажные ткани. Вопрос об окончательном разграничении не поднимался. Торговля была слишком выгодна обеим сторонам, чтобы конфликтовать из-за пустых земель, которые были в общем-то не очень нужны ни России, ни Китаю.
Ситуация изменилась в середине XIX века. И это было связано с несколькими аспектами. Во-первых, провел свои исследования капитан Геннадий Иванович Невельской. Его экспедиция выяснила, что в Приамурье постоянное китайское население там отсутствует, что река Амур (как минимум устье) доступно для морских судов и что Сахалин не полуостров, как считалось до этого, а остров, и что он отделен от материка не заливом, а проливом, который, в свою очередь, доступен для прохода морских судов.
А во-вторых, произошла Первая опиумная война 1839–1841 годов, когда Великобритания силой оружия добивалась для себя открытия китайского рынка. Эту войну, как мы хорошо помним, Цинская империя благополучно проиграла. И вот всё это заставило Российскую империю пересмотреть свою дальневосточную политику. Потому что в Петербурге очень опасались, что Британская империя не остановится на Китае, а полезет и в Приамурье, воспользовавшись тем, что там не было чётко проведенной границы. Тем более, что англичане после Первой опиумной войны как-то резко увеличили свой интерес к реке Амур. Неудивительно, что правящие круги Российской империи всё больше и больше склонялись к включению Приамурья в состав Российской империи.
В 1850 году русский путешественник, капитан 1 ранга Невельской поднялся по Амуру и основал пост Николаевск (ныне это город Николаевск-на-Амуре).
Сделал это он на свой страх и риск. Более того, в Петербурге единой точки зрения на то, что делать с Приамурьем не было. Министр иностранных дел граф Нессельроде категорически возражал против подобных действий, так как считал, что в условиях тяжелейшего Ближневосточного кризиса (который потом приведет к Крымской войне) России нужно избегать действий, которые могут привести к внешнеполитическим осложнениям. Он даже предлагал разжаловать Невельского. А вот генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьёв капитана Невельского, наоборот, поддержал.
Он считал, что Россия должна присоединить приамурские земли, в противном случае их заберут Великобритания или Франция. Всё зависело от того, какую точку зрения поддержит император Николай I. А вот он стал на сторону Невельского и Муравьёва. Царь сказал: «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен» и наградил храброго капитана орденом Владимира IV степени.
Мало того, после начала Крымской войны Николай I утвердил предложение Муравьёва - разрешить Геннадию Невельскому сплав по Амуру войск и боеприпасов, чтобы защитить тихоокеанское побережье России от флотов Великобритании и Франции. Утвердил разрешение с единственным условием – сохранить мир с Китаем, «…чтобы и не пахло пороховым дымом»
После окончания Крымской войны руки у Росси оказались развязаны, и её дальневосточная политика резко активизировалась. В 1858 году был подписан Айгунский договор, согласно которому Приамурье было признано территорией России, а земли к востоку от реки Уссури оставались неразграниченными и находились в общем владении России и Китая.
В 1859 году заключен Тяньцзинский договор, который давал российским дипломатам возможность временного пребывания в Пекине, а также распространил на Россию условия морской торговли, которыми были навязаны Китаю силой оружия Великобританией, Францией и США. Самое интересное, что эти условия Россия были, в общем-то особо и не были нужны, потому что нам продавать морем было просто нечего. Для российско-китайской торговли вполне хватало сухопутного пути. Но в Петербурге, видимо, действовали, исходя из принципа: «Чтобы было, вдруг потом пригодится!». Вот такая обстановка сложилась на Дальнем Востоке перед приездом туда Игнатьева.
А про самого героя статьи, и чем он занимался до этого своего назначения, написано здесь:
А мы продолжим
Посольству Николая Павловича Игнатьева было поставлено несколько задач. Во-первых, добиться от китайского правительства подтверждения Айгунского договора. Во-вторых, продолжить процесс разграничения территорий между Российской и Цинской империями. Приамурье, как мы уже писали выше, уже было разграничено между Россией и Китаем. Теперь нужно было разграничить Уссурийский край — добиться от китайской стороны признания права России над землями от реки Уссури до Тихого океана. А ещё решить вопрос возобновления разрешения от китайской стороны прав русским торговым караванам ходить в Пекин через Монголию, получить разрешение на учреждение русских торговых факторий в ряде китайских городов. Ну и прочее по мелочи. Главным было разграничение Уссурийского края. Поскольку без этого самого разграничения выход русского флота из Амура в открытое море мог быть затруднен, и наш флот большую часть года был бы заперт в амурских льдах.
К моменту прибытия Игнатьева в Пекин обстановка в Китае была очень веселая. Шла опиумная война под порядковым номером три, очень неудачная для китайцев, и, для полного счастья, происходило восстание тайпинов. Ситуация была такова, что Игнатьеву давались инструкции насчет того, как действовать, если Цинская империя распадется и её отдельные провинции (Монголия, Маньчжурия, Джунгария и Кашгар) захотят присоединится к России. Впрочем, все эти соображения о судьбе Китая носили чисто гипотетический характер. Для Российской империи было выгодно сохранение Китая единым государством.
Путешествие Игнатьева в Китай могло бы стать сюжетом для авантюрного приключенческого романа, или для сценария приключенческого фильма. Николай Павлович выехал из Петербурга 6 марта 1859 года. Ехать нужно было через Сибирь. До постройки Транссиба оставалось ещё несколько десятилетий, до постройки БАМа ещё больше. Так что сибирские дороги тогда заставляли желать лучшего. А тут ещё начиналась весенняя распутица. В общем, реки Обь и Енисей послу и его спутникам приходилось переходить по движущимся льдинам, пешком, с риском для жизни.
Так что в Иркутск наш герой прибыл только через месяц, 4 апреля. Там он познакомился с известным революционером, теоретиком анархизма Михаилом Бакуниным, который находился там в ссылке. Игнатьев обещал Бакунину похлопотать перед Александром II о помиловании и слово своё сдержал. Николай Павлович передал просьбу в Петербург, там не возражали и теоретика анархизма помиловали. Но это было уже не актуально, потому что к тому времени Бакунин из ссылки благополучно сбежал и продолжил свою революционную борьбу в гораздо более комфортных условиях.
Из Иркутска к китайской границе Игнатьев передвигался по потрескавшемуся льду Байкала. Прибыв 19 апреля 1859 года на русско-китайскую границу, он почти месяц прождал разрешение на проезд в Пекин, прежде чем оно было получено.
Переговоры шли трудно, очень трудно. Разграничивать Уссурийский край китайцы отказывались категорически. Они заявляли, мол, что необходимо отправиться в Уссурийский край, исследовать, что там да как, а потом уже там же, на месте, вести переговоры. То есть просто затягивали время. Короче, в один не прекрасный момент дошло дело до угроз. Китайцы так сказать расчехлились и заявили, что не уступят без войны ту землю, которую считают своею. Игнатьев в ответ, в своем стиле, пообещал им эту самую войнушку организовать.
Однако, несмотря ни на обмен «любезностями», Николай Игнатьев с китайцами переговоры продолжил. Он держал в уме, что идет третья опиумная война и надеялся на то, что поражения от англичан и французов, заставят китайскую сторону быть сговорчивее. Забегая вперед, скажем, что так и получилось.
Но это было потом, а в тот момент для Игнатьева всё было очень непросто. Особенно очень непросто стало после того, как китайцы смогли нанести поражение объединенной англо-французской эскадре, пытавшейся войти в устье реки Байхе. Тогда китайцы стали отвергать вообще все предложения русских. Даже открытия новых консульств.
Так что Николай Павлович оказался в очень затруднительном положении. С одной стороны, китайская сторона отказывается идти на какие-либо уступки, а с другой — торопит Петербург. Он требует, чтобы договор о разграничении Уссурийского края был заключен как можно скорее. Почему? Очень была высока вероятность того, что на оспариваемой территории может появиться английский флот. Игнатьев даже советовал Муравьёву ещё до заключения договора, превентивно, занять наиболее важные пункты, подняв русский флаг. Русский флаг должен был, с одной стороны, предотвратить там появление англичан, а с другой — поставить китайцев перед свершившимся фактом.
Видя, что переговорный процесс забуксовал, Николай Павлович решает покинуть Пекин и отправиться в Шанхай, где уже были иностранные интервенты. Только как это сделать? Ведь китайские власти выпускать русского посла из Пекина категорически не хотели.
И вот в один прекрасный день на улицах Пекина появился кортеж русского посла. Правда, парадные носилки, на которых обычно передвигался по городу глава дипмиссии, были пустыми, чего китайцы не знали. Во время проезда кортежа через городские ворота две повозки внезапно сломались. У них были подпилены оси, чего китайцы тоже не знали. В результате движение через ворота было заблокировано, поднялась суматоха. Чем воспользовался Николай Павлович, чтобы тайно, верхом на коне, покинуть Пекин.
После прибытия в Шанхай он первым делом связался с командованием англо-французских войск. Игнатьев направил им циркуляр, где уведомлял, что его основная цель пребывания в месте размещения англо-французских войск — это наблюдение за происходящими событиями и оказание дипломатического содействия «для ускорения развязки внешних ситуаций». Что в переводе с языка дипломатического на язык нормальный означало предложение посредничества в заключении мира между Китаем и интервентами.
Свой отъезд из Пекина в глазах англичан и французов он представил как протест против отношения китайского правительства к союзникам. А ещё… ещё Николай Павлович попытался посеять рознь между англичанами и французами, сообщив «по секрету» французам, что китайцы в основном недовольны англичанами, а к французам расположены. В качестве ответной любезности за предоставление «ценной» информации он попросил французов оградить его от излишнего внимания англичан.
А с англичанами случалось всякое. Однажды, при передаче дипломатической почты на корвет «Светлана», на котором в тот момент находился сам Игнатьев, корвет английский отсалютовал не семнадцатью, как полагалось по дипломатическому этикету, а только тринадцатью выстрелами. Русский корвет на приветствие не ответил, ответив, что не понимает, к кому относится салют. А чтобы англичанам окончательно всё стало ясно, экипаж русских занял свои места согласно боевому расписанию, как перед началом боевых действий. И англичанам волей-неволей, но пришлось извиниться.
С французами же, наоборот, русские старались поддерживать хорошие отношения. Например, русская миссия очень торжественно, с иллюминацией и артиллерийским салютом, отметила именины французского императора Наполеона III. В отличии, кстати, от англичан, которые ограничились только лишь подъемом французского флага на нескольких судах. Что, конечно же, симпатий к англичанам со стороны французов не прибавило.
А тем временем боевые действия возобновились, и складывались они далеко не в пользу Китая. Очень скоро для китайцев дело запахло разгромом, капитуляцией и свержением правящей династии Цин. И тогда произошло то, чего Николай Павлович так ждал — китайская сторона обратилась к нему с просьбой о посредничестве.
Игнатьев предложение о посредничестве принял, и… И ничего не изменилось. Переговоры между сторонами шли трудно. Китайцы ещё надеялись победить захватчиков, а англичане хотели нанести китайцам полное поражение и занять Пекин.
А тут ещё Игнатьев от русской духовной миссии в Пекине получает информацию, что Китай ведет переговоры только с целью затяжки времени и готовит новое войско.
Узнав об этом, Игнатьев срочно выехал из Тяньцзина, занятого английскими и французскими войсками, в Пекин. Кстати, выехал вовремя. Потому что в тот же день пришло известие, что китайская армия потерпела поражение, путь на Пекин для союзников был открыт, китайский император бежал на север. Англо-французские войска остановились на расстоянии нескольких километров от Пекина и предъявили ультиматум китайским властям, потребовав освободить английских и французских пленных чиновников, угрожая в противном случае взять Пекин.
А вот это, то есть захват Пекина, в планы Игнатьева не входило. Потому что в таком случае отпала бы надобность в его посреднической миссии. Короче, он убедил союзников не штурмовать Пекин, а обойти его с севера. Что союзники и сделали. Впрочем, это объяснялось не только даром убеждением Николая Павловича, но и тем, что у союзников тупо не хватало войск для штурма такого огромного города, как Пекин.
Англичане и французы заняли летний императорский дворец и разграбили его. Власть правящей в Китае императорской династии Цин зашаталась. Она буквально повисла на волоске.
Николай Игнатьев 3 октября 1860 года прибыл в Пекин. Прибыл с триумфом, к нему сразу же обратились китайские чиновники с просьбой спасти Пекин от штурма, разрушения и грабежа. И не только чиновники. Простые китайцы видели в русских защитников от грабителей-интервентов. «Замечательно, что жители селений, лежавших по пути на берегах реки, встречали нас как избавителей, как только распознавали судно русское, почитая нас людьми мирными и приязненными к Китаю, и просили покровительства от грабящих и разоряющих их союзников», – писал Игнатьев.
В ответ Николай Павлович согласился с просьбой китайцев взять на себя роль посредника в переговорах, но поставил ряд условий — контроль за переговорным процессом, ратификация Айгунского договора, разграничение территорий России и Китая по р Уссури до Японского моря. Цинская империя эти предложения приняла.
Переговоры китайцев с европейскими колонизаторами проводились на территории Русской миссии. Игнатьев лично в переговорах участие не принимал, чтобы его не обвинили во вмешательстве, но стороны консультировал.
Николай Павлович должен был добиться того, чтобы заключенный договор соответствовал интересам России. Каким интересам? А таким, что Российской империи совсем не улыбалось чрезмерное ослабление Китая и чрезмерное усиление Франции и Великобритании у своих границ.
Договор между Китаем, с одной стороны, и Англией и Францией с другой, был заключен. И теперь наступило время переговоров по заключению другого договора, российско-китайского.
И тут возникла одна проблема, договор нужно было заключить как можно быстрее, времени на ведение бесконечных переговоров у Игнатьева не было. Потому что в Пекин должны были прибыть миссии англичан и французов и они неминуемо бы начали мутить, вмешиваться в русско-китайские переговоры. Так что Николаю Павловичу нужно было принять меры.
И он их принял. Игнатьев, с одной стороны, уговорил англичан и французов отложить отправку своих миссий до весны, обращая внимание на зиму и холод, а тех французских и английских дипломатов, кто был в Пекине, убедил Пекин покинуть, а с другой стороны, старался добиться от китайской стороны как можно более быстрого заключения договора, угрожая им… вводом в Пекин англо-французских войск. Короче, Игнатьев блефовал. Если бы информация о русско-китайских переговорах дошли бы до союзников, то всё могло бы закончиться очень печально, и подписание такого важного для Российской империи договора могло быть сорвано. Но у Игнатьева все получилось.
Договор, известный в отечественной историографии под названием Пекинского, был заключен 2(14) ноября 1860 года и формально считался дополнительным, уточняющим Айгунский договор, но фактически это был самостоятельный договор. Он касался множества важных вопросов — вводил свободную торговлю русских купцов в Китае, а китайских купцов в России, вводил консульскую юрисдикцию в отношении подданных Российской империи в Китае, то есть они несли ответственность только по российским законам и не несли ответственности по китайским, даже если они и совершили преступление на территории Китая. То есть этот договор для Китая равноправным считать никак нельзя.
Но самое главное, что сделал Пекинский договор, — это установил границу между Россией и Китаем по рекам Амур, Уссури, Туманган до берегов Тихого океана. Да, этот договор был несовершенным — граница была проведена приблизительно, по китайскому берегу рек. Также выяснится, что эти самые дальневосточные реки меняют свои русла. Да ещё потом, по нормам международного права, границы стало положено проводить по фарватерам рек. И это в дальнейшем аукнется и России, и Китаю. В общем, бумеры помнят название острова Даманский. Граница там тоже проводилась согласно Пекинскому договору.
Но в то время и в тех условиях заключение другого договора было невозможно. Именно после заключения Пекинского договора Россия стала великой тихоокеанской державой, наш флот получил незамерзающие порты на берегу Тихого океана, и смог выйти с реки Амур, которая была покрыта льдом шесть месяцев в году, на оперативный океанский простор. Для примера, город и порт Владивосток стоит на земле, полученной Россией по Пекинскому договору.
И ещё… Игнатьев добился учета интересов России от Пекина, но в тоже время смог сохранить хорошие отношения с Китаем. Ведь он предотвратил разграбление Пекина англо-французскими войсками, русская армия не участвовала в грабительском походе западных стран — это китайцы оценили и запомнили. В общем, Россия на Тихоокеанских берегах стала твердо.
В Петербурге вернувшегося из Китая Николая Игнатьева встретили как национального героя и осыпали наградами. Ему было присвоено звание генерал-адъютанта, Николая Павловича наградили орденом св. Станислава I ст., орденом св. Владимира II ст.
В августе 1861 года Николай Игнатьев был назначен на должность руководителя Азиатского департамента МИД России. В ведении Азиатского департамента находились «дела политические, касающиеся Востока», то есть всех стран Ближнего Востока, Османской империи и «всех азиатских стран вообще, Африки и Дальнего Востока»
Исполнение своих обязанностей Игнатьев начал как обычно, с путешествия за границу. Он побывал в Гамбурге, Париже, Вене… 8 июля 1861 года он писал своему отцу: «Пребывание моё здесь было ни бесполезно ни для меня, ни для будущего моего поприща и хода дел, потому что я довольно близко ознакомился с венгерскими и славянскими делами и вообще с положением дел в Австрии»
Из Вены Игнатьева отправили в Константинополь с особым заданием — он должен был привести письмо Александра II турецкому султану с поздравлением с восшествием на престол. Понятно, что министр иностранных дел России князь Горчаков мог найти сотрудника для этой миссии и в Петербурге, но он хотел, чтобы Николай Павлович на месте ознакомился с регионом, которым он должен был заниматься на должности руководителя Азиатского департамента. А Османская империя была самой важной из стран, относящихся к ведению департамента.
Этой миссией были довольны оба, и Игнатьев, и турецкий султан. Турецкий султан был очень доволен, потому что это письмо было первым подобным письмом после окончания Крымской войны и означало нормализацию отношений между Российской и Османской империями. Ещё султан был доволен тому, что с письмом приехал не какой-то мелкий клерк, а высокопоставленный дипломат, имя которого гремело по всей Европе. А Игнатьев был доволен тем, что он получил возможность посетить не только Стамбул, но и находящиеся тогда в составе Османской империи Сербию, Болгарию, а также принадлежавшие тогда Австрии славянские земли.
В своих воспоминаниях Игнатьев так охарактеризовал те основные задачи, которые он пытался, в меру своих возможностей, решать на посту руководителя Азиатского департамента:
- Отмена нейтрализации Черного моря (как мы помним, по завершившему Крымскую войну Парижскому договору России было запрещено иметь военный флот на Черном море), возвращение Южной Бессарабии, Измаила. Причем если его шеф Горчаков хотел добиться этого мирным дипломатическим путем, через переговоры с ведущими европейскими державами, то Игнатьев выступал за то, чтобы решить этот вопрос с позиции силы — создать Черноморский флот, и уже потом, поставив европейские державы перед фактом, с позиции силы, провести переговоры.
- Добиться контроля Российской империей над черноморскими проливами — Босфором и Дарданеллами. Либо мирным путем — через подписание соглашения с Османской империей, либо силой, если Турция подписать соглашение откажется.
- Объединить славянские народы в оборонительный союз, чтобы противодействовать Австрии. Как считал Игнатьев, только в этом случае Россия «…может приносить в их пользу жертвы, заботиться об их освобождении и усилении. Жертвовать же исключительно русскими интересами, принимая средства за цель, то есть имея в виду лишь освобождение славян, предоставляя им затем служить враждебной нам политике и удовлетворяясь собственным гуманитарным успехом, безрассудно и предосудительно».
Эти предложения в полной мере реализованы не были. Почему? На то были как объективные, так и субъективные причины. Объективные причины были в том, что на многие предложения Игнатьева у России просто не было ресурсов. Опоздав с буржуазными реформами, Российская империя сама задвинула себя на периферию мировой капиталистической системы, где и оставалась, несмотря на все усилия, вплоть до Октябрьской революции 1917 года. Что касается субъективных причин, то руководство Российской империи часто просто боялось проводить активную внешнюю политику, опасаясь военного столкновения с Западом. Призрак Крымской войны витал над нашими высшими чиновниками.
Впрочем, Игнатьев всё равно смог многого добиться. Например, в делах балканских. Это было время национального возрождения славянских народов. Россия им всячески пыталась помогать, улучшая положение балканских славян, в то же время стараясь не допустить вооруженного столкновения с Турцией.
А ещё Игнатьев хотел резко активизировать среднеазиатскую политику. Он предлагал, ни много ни мало, поход русских войск в Индию, с целью насолить англичанам, главным нашим геополитическим противникам. Чтобы обезопасить тыл наступающей армии, он предлагал подчинить среднеазиатские ханства Российской империи и договориться о присоединении к походу в качестве союзников с Персией и Афганистаном. Выглядит это, конечно, несколько утопично. Но насчет того, чтобы создать англичанам проблемы на их территории — в этом какое-то здравое зерно было.
Не оставлял своим вниманием Николай Павлович и дальневосточное направление российской внешней политике. Был подписан Чугучакский протокол между Россией и Китаем, по которому в Средней Азии была проведена граница между двумя империями, Российской и Цинской. Именно при Игнатьеве расширилась русско-китайская торговля. Была проведена граница между Россией и Японией. Правда, русско-японский Петербургский договор был подписан в 1875 году, когда Игнатьев департаментом уже не руководил, но фундамент этого договора заложил именно он.
В 1869 году Игнатьев перестал быть директором Азиатского департамента и получил назначение послом в Османскую империю. Таким образом, Николай Игнатьев руководил департаментов менее 3 лет. Почему так мало, спросите вы? Ну, тут есть разные причины. Во-первых, напомню ещё раз, Игнатьев всегда тяготился спокойной кабинетной работой. Он ещё в момент назначения на должность предупредил императора и Горчакова, что засиживаться в кресле директора департамента не собирается.
Но была и ещё одна причина. И у этой причины была фамилия, имя и отчество. Это Александр Михайлович Горчаков — министр иностранных дел Российской империи, «железный канцлер», обессмертивший себя фразой: «Россия не сердится — Россия сосредотачивается!» При всех его заслугах он точно знал, что на каждый вопрос есть две точки зрения — одна точка зрения его, Александра Михайловича Горчакова, а другая точка зрения неправильная. Так что он очень не любил, когда ему противоречили. А Николай Павлович Игнатьев противоречил. Так что отставка нашего героя с должности директора Азиатского департамента Горчакова вряд ли расстроила.
Впрочем, справедливости ради сказать, карьера Игнатьева практически не пострадала. 5 июля 1864 года он был назначен на пост посла в Османской империи, один из самых важных в русской внешней политике.
Автор: Николай Ганчук
Автору на книги
Сбер 2202 2023 2828 3621