Запах жареного мяса смешался с ароматом свежих огурцов, когда Настя поставила последнее блюдо на стол. Воскресный обед у свекрови — традиция, которую она соблюдала уже семь лет. Семь лет терпеливо накрывала на стол, улыбалась и молчала, когда хотелось кричать.
— Опять пересолила, — буркнул Илья, даже не попробовав салат.
Его мать, Раиса Николаевна, поджала губы в знакомой гримасе неодобрения. Сестра мужа, Светлана, многозначительно переглянулась с собственным супругом Олегом. А Настя села на свое обычное место в углу стола — словно гостья в собственной семье.
Когда это началось? — думала она, механически раскладывая салфетки. Может, с самой свадьбы? Или позже, когда поняла, что никогда не станет для них своей?
— Настя, а где твоя знаменитая запеканка? — ехидно поинтересовалась Светлана. — Та, что ты так хвалила на прошлой неделе?
— Я готовила то, что просила Раиса Николаевна, — тихо ответила Настя.
— Вот именно! — Илья стукнул вилкой по тарелке так, что все подпрыгнули. — Всегда найдется оправдание. Всегда кто-то виноват, только не она.
Настя почувствовала, как внутри что-то сжимается в тугой узел. Семь лет она старалась угодить этой семье. Учила их рецепты, перенимала привычки, даже голос изменила — стал тише, незаметнее. А они... они словно ждали момента, чтобы напомнить ей: ты здесь чужая.
— Илюша прав, — вздохнула свекровь, театрально положив руку на сердце. — Мы же не враги тебе. Просто говорим, как есть.
Как есть... Настя опустила глаза на свою тарелку. В последнее время эти воскресные обеды превращались в пытку. Каждое ее слово взвешивали, каждый жест оценивали. И находили недостойным.
— А помнишь Дашу? — внезапно оживилась Светлана. — Моя подружка из института. Такая хозяйка была! И готовила божественно, и дом у нее всегда как с картинки.
— Да, Даша... — мечтательно протянула Раиса Николаевна. — Вот это была девочка! Жаль, что не сложилось тогда у вас.
Илья усмехнулся, и в его глазах мелькнула та самая искорка, которую Настя научилась бояться. Та, что появлялась перед самыми болезненными ударами.
— Да уж, — он откинулся на спинку стула, разглядывая жену с холодным любопытством. — С Дашей точно было бы проще.
Настя сглотнула. В горле пересохло, словно она проглотила горсть песка. Олег неловко кашлянул, видимо, понимая, что разговор зашел слишком далеко. Но остальные будто не замечали, как их слова разрывают на куски сидящую рядом женщину.
— Илья, может, не стоит... — начал было Олег.
— Что не стоит? — Илья резко повернулся к шурину. — Говорить правду? А что, по-твоему, мне молчать до гробовой доски?
Он встал, высокий, массивный, заполнил собой все пространство маленькой кухни. Настя невольно подалась назад — в последние месяцы в его голосе все чаще звучали нотки, которые заставляли ее инстинктивно сжиматься.
— Вот что я тебе скажу, — Илья наклонился над женой, и его голос стал тише, но от этого еще опаснее. — Ты не вписываешься в нашу семью. Совсем. И никогда не впишешься.
Слова повисли в воздухе, тяжелые как свинцовые гири. Раиса Николаевна кивнула, словно муж озвучил то, о чем она думала годами. Светлана смотрела на Настю с плохо скрытым удовлетворением.
Не вписываюсь... Настя почувствовала, как что-то внутри начинает трещать. Семь лет она пыталась стать частью этой семьи. Семь лет подстраивалась, менялась, отказывалась от себя. И все впустую.
— А знаешь, почему? — продолжал Илья, явно наслаждаясь моментом. — Потому что ты слишком... другая. У нас тут все простые люди, понятные. А ты... ты со своими заморочками, со своими книжками.
— С какими книжками? — хрипло спросила Настя.
— Да с любыми! — махнул рукой Илья. — Вечно что-то читаешь, вечно о чем-то думаешь. Нормальные женщины о доме думают, о семье. А ты... черт знает о чем витаешь.
Настя медленно встала. В ушах шумело, перед глазами плыли лица родственников мужа — чужие, враждебные. Семь лет, — думала она. Семь лет я была для них никем. Хуже чем никем — помехой.
— Сиди, сиди, — небрежно бросил Илья. — Доедай свой пересоленный салат.
Но Настя не села. Она стояла посреди кухни, и впервые за все эти годы не чувствовала необходимости извиниться. Не чувствовала желания сгладить острые углы, промолчать, стерпеть.
— А ты знаешь, Илья, — тихо сказала она, — возможно, ты прав.
В ее голосе было что-то новое. Что-то, что заставило всех за столом насторожиться.
— Возможно, я действительно не вписываюсь в вашу семью, — продолжала Настя, и с каждым словом ее голос становился тверже. — Потому что я не привыкла унижать близких людей на семейных обедах. Потому что я не считаю нормальным превращать каждую встречу в судебный процесс.
— Ты что себе позволяешь? — взвился Илья.
— Я позволяю себе быть честной, — спокойно ответила Настя. — Впервые за семь лет.
Она окинула взглядом стол — недоеденные салаты, остывший суп, напряженные лица. Как же я устала от всего этого, — подумала она. Как же я устала прогибаться под их представления о том, какой должна быть "правильная" жена и невестка.
— Знаешь, что меня удивляет больше всего? — Настя посмотрела прямо на мужа. — То, что ты считаешь себя вправе решать, кто достоин твоей семьи, а кто нет. Словно ты какой-то царь, а не обычный мужчина, который даже носки за собой убрать не может.
Раиса Николаевна ахнула. Светлана уставилась на невестку с открытым ртом. А Илья побагровел так, что стал похож на переспелый помидор.
— Как ты смеешь! — рявкнул он.
— Смею, — улыбнулась Настя, и ее улыбка была печальной и одновременно освобождающей. — Потому что мне больше нечего терять. Ты уже отнял у меня все — самоуважение, радость, способность верить в себя. А теперь публично объявил, что я не достойна называться частью этой семьи.
Она медленно обвела взглядом всех присутствующих.
— И знаете что? Я с вами согласна. Я действительно не вписываюсь в семью, где считается нормальным унижать друг друга. Где любовь нужно заслуживать постоянными поклонами и самоотречением.
Настя сняла с себя передник, аккуратно сложила его на стул.
— Поэтому я ухожу, — просто сказала она. — Не из дома — из этой комедии. Больше не буду играть роль неудачной невестки в вашем семейном театре.
— Ты куда? — растерянно спросил Илья.
Впервые за весь вечер в его голосе не было агрессии. Только удивление — словно он не ожидал, что у его жены может быть собственное мнение и собственные границы.
— Домой, — ответила Настя. — В свой дом. К своей жизни. К себе настоящей.
Она развернулась и пошла к выходу. В спину ей неслись возмущенные возгласы, но она больше не слушала. Впереди была дверь, за которой начиналась новая жизнь. Жизнь, где ей не нужно было постоянно доказывать свое право на существование.
На пороге Настя обернулась.
— А еще знаете что? Даша, о которой вы так мечтательно вспоминали, вышла замуж за бизнесмена и живет в Америке. Счастливо живет. Потому что нашла мужчину, который видит в ней не проблему, которую нужно исправить, а женщину, которую нужно любить.
Дверь закрылась за ней с тихим щелчком. А Настя шла по вечернему городу и впервые за много лет чувствовала себя легко. Впереди было множество неизвестностей, но одно она знала точно — больше никогда не позволит никому решать за нее, достойна ли она любви и уважения.
Потому что теперь она знала ответ на этот вопрос. И ответ был: да. Безусловно да.
Первые три дня Илья не появлялся дома. Настя знала — он ждет, что она первая позвонит, извинится, приползет на коленях просить прощения. Как делала всегда. Но телефон молчал, а она не торопилась его доставать.
Странно было просыпаться без привычного комка тревоги в желудке. Без мыслей о том, в каком настроении сегодня муж, что приготовить на ужин, чтобы не вызвать очередных нареканий. Настя варила себе кофе — настоящий, ароматный, а не растворимый, который предпочитал Илья. Читала книги допоздна, не боясь услышать: "Опять со своей макулатурой возишься!"
На четвертый день позвонила Раиса Николаевна.
— Настенька, — голос свекрови сочился медом, но в нем слышались злые нотки. — Ты где пропадаешь? Илюша места себе не находит.
Конечно, не находит, — подумала Настя. Некому теперь рубашки гладить и борщ варить.
— Дома я, Раиса Николаевна.
— Так приезжай! Что за глупости! Ну поругались, с кем не бывает. Зато теперь и помирились красиво.
— А кто сказал, что мы помирились?
Пауза. Долгая, напряженная.
— Настя, ты что, совсем ума лишилась? Он же твой муж! Семья превыше всего.
Семья... Настя усмехнулась. Какая же это семья, где один человек имеет право топтать остальных?
— Знаете, Раиса Николаевна, а ведь вы правы. Семья действительно важна. Только вот семья — это когда люди поддерживают друг друга, а не разрывают на части при каждом удобном случае.
— Ты что себе позволяешь? — голос свекрови стал жестким. — Я тебе как мать говорю...
— Вы мне никто, — спокойно перебила Настя. — И никогда не были. Мать — это тот, кто защищает, а не нападает.
Она положила трубку и выключила телефон. На душе стало удивительно легко.
Через несколько дней к Насте зашла соседка, Елизавета Семеновна.
— Слышала, что-то у вас не ладится, может поговорим? — сказала она.
И Настя рассказала. Все — про семь лет унижений, про воскресные пытки, про последний обед. Елизавета Семеновна слушала молча, лишь изредка кивая.
— Знаешь, — сказала она наконец, — у меня тоже был такой муж. Тридцать лет прожила, думала — судьба такая. А потом поняла: судьба — это то, что мы сами себе создаем.
— И что вы сделали?
— Ушла. В пятьдесят семь лет собрала чемодан и ушла. Все говорили — сумасшедшая. А я впервые за много лет почувствовала, что дышу полной грудью.
Настя посмотрела на эту женщину — спокойную, уверенную в себе, излучающую внутренний свет.
— А не жалели?
— О чем? О том, что перестала быть прислугой в собственном доме? — Елизавета Семеновна улыбнулась. — Девочка моя, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на тех, кто не ценит.
Илья вернулся через две недели. Пьяный, растрепанный, с красными глазами. Ворвался в квартиру как ураган.
— Ну что, натерпелась? — крикнул он с порога. — Хватит дурить! Собирайся, едем к маме мириться.
Настя сидела на диване с книгой. Подняла глаза, спокойно посмотрела на мужа.
— Нет.
— Как это нет? — опешил Илья.
— Очень просто. Я не поеду к твоей маме. И мириться мы не будем. Потому что мириться нечего — я не виновата.
Илья сделал шаг вперед, и Настя увидела в его глазах ту самую вспышку агрессии, которая раньше заставляла ее сжиматься. Но теперь она не сжималась. Она просто смотрела.
— Ты моя жена! — рявкнул он. — И будешь делать то, что я говорю!
— Была, — тихо сказала Настя. — Была твоей женой.
Она встала и достала из ящика документы.
— Заявление на развод уже готово — сказала Настя.
Илья стоял с открытым ртом, словно не понимая, что происходит.
— Ты что, шутишь?
— Никогда не была более серьезной.
— Да кому ты нужна! — заорал он. — Кто тебя такую возьмет? Тебе уже тридцать четыре!
— Не знаю, — пожала плечами Настя. — И знаешь что? Уже мне все равно.
Илья ушел, хлопнув дверью.
Развод прошел быстро. Квартиру они разделили по справедливости, и Настя купила себе небольшую однушку в тихом районе.
Первое время было непривычно. Семь лет она жила чужой жизнью, и теперь нужно было учиться жить своей. Но это было волнующе — словно она заново открывала для себя мир.
Настя записалась на курсы флористики — всегда мечтала работать с цветами. Познакомилась с интересными людьми, которые не считали ее "слишком сложной" или "неправильной". Она была просто собой — и этого оказалось достаточно.
Через полгода ей позвонила Светлана.
— Настя, как дела? — голос золовки звучал неуверенно.
— Прекрасно, спасибо.
— Слушай, а Илья... он совсем с катушек съехал. Пьет, работу бросил. Мама в панике.
— Мне жаль это слышать, — искренне сказала Настя.
— Может, вы помиритесь? А? Ну что за глупости! Все семьи ругаются...
— Светлана, — мягко перебила ее Настя, — я желаю Илье всего хорошего. Искренне. Но моя жизнь с ним закончена. И знаешь что? Я счастлива. По-настоящему счастлива. Впервые за много лет.
Прошел год
Настя стояла у окна своей маленькой, но уютной квартиры и смотрела на город. На столе лежали эскизы букетов для завтрашней свадьбы — она уже работала флористом и была востребованным мастером.
В дверь позвонили. На пороге стоял мужчина лет сорока, с добрыми глазами и букетом полевых цветов.
— Владимир, — представился он. — Мы познакомились на выставке цветов. Помните? Вы рассказывали про язык роз...
Настя улыбнулась. Вспомнила.
— Помню. Проходите.
Они пили чай и много говорили. Он просто принимал ее такой, какая она есть.
— А знаете, что меня в вас удивляет больше всего? — сказал он, уходя.
— Что?
— То, как вы светитесь изнутри. Будто в вас горит какой-то особенный огонь.
Когда за ним закрылась дверь, Настя подошла к зеркалу. Да, в ее глазах действительно был свет. Свет женщины, которая знает себе цену и не позволяет никому ее принижать.
Я нашла себя, — подумала она. Наконец-то нашла.
И это было только начало. Начало настоящей жизни, где она была не чужой среди своих, а своей среди тех, кто умел ценить и любить.