— Раз я плохая мать, забирай детей и уходи! — голос Катерины звенел на грани срыва, но в нём не было ни капли той истерики, к которой Виктор привык за их совместные пятнадцать лет. Была лишь стальная, ледяная решимость.
Тишина обрушилась на Виктора, глуша даже его дыхание. Он смотрел на Катерину — на сжатые губы, на глаза, затуманенные странной пеленой. Ей тридцать шесть, ему тридцать девять. Пятнадцать лет брака, двое детей — восьмилетний Сашка и шестилетняя Настя. Пятнадцать лет, когда разговоры сменились упреками, а забота — контролем.
— Что ты сказала? — выдавил Виктор. Его голос был шершавым. Он ждал привычных слёз, криков, но не этого.
Катерина медленно кивнула.
— Ты ведь полгода твердишь: «плохая мать», «плохая мать», «плохая мать». Как заезженная пластинка. Не так кормлю, не туда вожу, не так дышу. Ну, так забери их! Ты же знаешь, как надо. Как лучше. Забери и уходи.
Виктор моргнул. Несколько месяцев их быт был полем битвы. Он устал от беспорядка, от детского шума, от её вечной усталости. Он работал, обеспечивал. Его терпение лопнуло, и ядовитые слова о «плохой матери» вырывались, раня супругу. Он говорил их в порыве, не всерьёз.
— Это... шантаж? — Лицо Виктора горело.
— Нет. Констатация факта, — Катерина пожала плечами. Жест был обыденным, но зловещим. — Ты сам поставил диагноз, Витя. Я его приняла. И предлагаю решение.
Холод пронзил Виктора. Они стояли в гостиной, мир за окном шумел, их собственный — погружался в тишину. Катерина всегда была несгибаемой. Но согласиться без борьбы с таким обвинением? Это было за гранью.
— Чушь, Кать. Обычная ссора.
— Повод, Витя. Ты обрубал мне крылья, а потом удивлялся, почему я не летаю. Говорил, что я не слышу детей — а сам оглох. Не видишь, что я делаю для них, для нас. Так делай сам!
Её слова камнями падали в колодец его самодовольства. Он понял: он перестал видеть. Просто говорил, наказывал словами, надеясь на чудо.
— Что это значит? Ты хочешь уйти? — Страх омыл его.
— Разве не ты предлагал? Если я «никакая мать», зачем мне здесь оставаться? Зачем мучить детей? Зачем мучить тебя? — Она шагнула к нему. — Забирай их. Ищи идеальную мать.
Виктор сглотнул. В её глазах — не злость, а всепоглощающая усталость. Та самая, что он так критиковал. Он понял, что перешёл черту. Но уже нет пути назад... Это не ссора, что развеется к утру. Это было началом конца. Или чего-то нового.
***
Спустя год
Тот вечер миновал, словно туманный сон. Катерина не ушла, Виктор не забрал детей. Но её слова выжгли пустыню. С того дня Катерина изменилась. Нет, она не стала «идеальной матерью». Она стала... отстранённой.
— Мам, помоги с уроками? — Сашка, первоклассник, подходил с тетрадкой.
— Сын, ты взрослый. Попробуй сам. Или спроси папу, он у нас спец по точным наукам, — отвечала Катерина, не отрываясь от ноутбука.
Виктор был в замешательстве. Он хотел её участия, а она перекладывала обязанности на него, работающего допоздна.
— Кать, ты не могла бы... — начал он, глядя на неё с книгой, пока дети требовали внимания.
— Что, Витя? — она подняла глаза, без тени обиды. — Ты снова хочешь сказать, я плохая мать? Недостаточно играю? Ты сам так сказал. Я согласилась. Ты справишься лучше. Ты же у нас хороший отец!
Ответ застрял в горле. Он ненавидел эту её манеру — принимать его гневные слова за истину. Чувствовал себя загнанным в угол. Приходилось брать на себя всё: секции, кружки, уроки, сказки. Его дни стали марафоном.
— Пап, а мама раньше мне тоже сказки читала, — заметила Настя.
— Мама уставала, — пробормотал Виктор. Он не мог открыть детям правду, что это он разбил хрупкий сосуд. Раздражение росло, но теперь Виктор направлял его на себя. Понимал, что сам заварил эту кашу.
Катерина же расцветала. Йога, курсы дизайна, поездки с подругами. Выглядела свежей, отдохнувшей. Счастливой. Без него. Без них.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, скучая по их прежней близости.
— Спасибо, Витя. — Она улыбнулась. — Чувствую себя хорошо. Сбросив груз чужих ожиданий, дышать легче. Ты был прав. Я не «мать года». Зато я хороший дизайнер. Или просто счастливая женщина.
Его пронзило. «Чужие ожидания» — его ожидания. Он не просто обидел, он сломал. Она возродилась Фениксом, но уже другим человеком. Стала рекой, что сменила русло.
***
Спустя три года
Сашке одиннадцать, Насте девять. Дети привыкли: папа — «главный по всему», мама — «для поговорить». Катерина была дома, но присутствовала как полупрозрачная тень. Её присутствие — автоматическое. Все мысли заполняли клиенты, проекты. Она жила в своей вселенной, куда вход был по приглашениям.
— Кать, почему ты не спросила про Сашкину контрольную? Он так переживал! — возмутился Виктор.
Катерина медленно повернулась.
— Это твоя зона ответственности, Витя. Ты эксперт. Занимался, проверял. Моя задача, как ты объяснил, — не мешать.
Он задохнулся.
— Ты издеваешься? Ты же его мать!
— А ты отец, — парировала Катерина. — Ты взял главную роль. Ты же помнишь, я плохая мать? Твои слова, между прочим. Зачем мне портить всё своей «нерадивостью»?
Насмешка в её голосе выводила его. Он хотел кричать, что не это имел в виду.
— Ты убиваешь меня этой демонстрацией! — прохрипел Виктор.
— Я не убиваю, Витя. Просто живу, — она подняла брови. — Это легче, чем я думала. Не нужно пытаться соответствовать чужим идеалам. Просто дышишь, работаешь. И всё получается. — Она встала. — Завтра встреча. Мне нужно ложиться.
Он смотрел, как она уходит. Стена между ними росла. Он сам строил её — кирпичик за кирпичиком, каждым упрёком. Теперь стена давила, душила. Он потерял любимую женщину. Или она его. Это были два процесса, сошедшиеся в одной точке.
***
Спустя пять лет
Они жили как соседи. Вежливо, без конфликтов. Катерина добилась успеха, стала востребованным дизайнером. Её имя знали, к ней обращались. Календарь ломился от поездок и встреч. Квартира стала убежищем, рабочим пространством, её собственным королевством.
Виктор превратился в симбиоз папы и мамы. Он знал расписание кружков, контролировал оценки, готовил, укладывал. Сашка подросток, Настя вот-вот войдет в этот сложный возраст. Дети любили его, но маму — по-своему. Издалека. Как далёкую звезду.
— Мам, придешь в субботу на мой школьный спектакль? У меня главная роль, — спросила Настя, когда Катерина собиралась на очередную встречу.
Катерина замерла.
— Настенька, по субботам у меня много дел. Созвон с заказчиками. А вот папа обязательно придёт. Он очень гордится тобой.
Настя кивнула, её глаза потускнели. Виктор видел её боль. Он хотел крикнуть: «Пожертвуй работой ради детей! Хоть раз». Но сдержался. Ведь именно он научил её не жертвовать, выписав индульгенцию на отдаление.
Вечером, когда дети уснули, Виктор подошел к Катерине, склонившейся над чертежами.
— Кать, ты не слишком далеко зашла? Дети скучают.
Она подняла голову. В её взгляде — бездонная усталость, оттенок печали.
— Слишком далеко? Хочешь, чтобы я вдруг стала «хорошей матерью»? После того, как ты полгода вбивал мне в голову, что я ни на что не гожусь? Что не способна любить? — Её слова били словно камнями. — Мы отдалялись годами, а теперь ты хочешь в обратный путь? Сейчас?
— Я не говорил, что ты не умеешь любить! — возразил он, сжимаясь внутри.
— Нет, ты сказал: «плохая мать». А плохая мать не может любить, жертвовать. Ты забрал у меня это право. Я приняла. Теперь я живу, как ты хотел. Ты бросил мне упрек — я соответствую твоим обвинениям. Отпустила то, что, по твоим словам, «не получалось».
Он покачал головой.
— Я не этого хотел! Я хотел, чтобы ты взяла себя в руки! Была настоящей матерью!
— А ты не думал, что я и была ею? По-своему. Ты не видел. Не слышал, — она вздохнула. — Когда говоришь человеку, что он безнадёжен, он верит. Либо ломается, либо учится жить без того, что у него «не получилось». Я выбрала второе. Стала скульптором из руин, что ты оставил.
Её слова пронзили его. Он осознал глубину её отчаяния. Не просто ссора, а приговор, вынесенный им. Он уничтожал её самооценку. Теперь пожинает плоды. Горек урожай его слов.
***
Спустя восемь лет
Сашка учился в университете, Настя готовилась к выпускным. Семья жила в одной квартире, но раскололась надвое: отец-мать и мать-карьера. Две параллельные вселенные, пересекающиеся лишь изредка.
— Мам, а если я захочу детей... Каково это? — спросила Настя, когда они остались вдвоем.
Катерина оторвалась от телефона.
— Сложно. Очень важно. Целый мир. Нужно отдать ему всю себя. До конца.
Настя кивнула, посмотрела с грустью.
— А ты... рада, что мы есть?
Катерина замерла. Взгляд скользнул по дочери, ушел в окно.
— Я очень вас люблю, Настюша. Всегда любила. Но... любовь требует таких жертв, на которые не все способны. Как дерево, что не может плодоносить в чужой тени.
Настя посмотрела на неё с пониманием, с печалью.
— Папа говорит, ты лучшая в своём деле. Он гордится.
Катерина слабо улыбнулась.
— Да. В профессии у меня все задуманное получилось. Есть чем гордиться.
Виктор, пришедший с работы, услышал обрывок.
— Конечно, я тобой горжусь, — сказал он, входя на кухню. И повернулся к дочери. — Твоя мама — человек, добивающийся своего. Если решила, то пойдёт до конца.
Катерина посмотрела на него. В глазах мелькнуло что-то неуловимое: нежность, боль, ирония.
— Да, Витя. До конца.
Вечером, дети спали. Виктор сел рядом с Катериной. Она читала.
— Кать, я... хочу кое-что сказать, — начал он, язык онемел.
Она отложила планшет.
— Слушаю.
— Я очень жалею. О тех словах. — Он пытался поймать её взгляд. — Ты не плохая мать, Кать. Ты просто другая. А я был глуп. Эгоистичен. Я провалился. Как мужчина, как муж. Как отец, не защитивший жену от собственного безрассудства.
Катерина молчала. Лицо было непроницаемо. Время не стерло следов, лишь сделало их незаметными внешне.
— Я хотел, чтобы ты вернулась. Чтобы всё стало как раньше, — продолжил он, голос дрожал. — Чтобы ты снова была той Катей, которая...
— Той Кати нет, Витя, — заговорила она ровным голосом. — Ты её убил. Тогда. В тот вечер. Сказав, что я плохая мать.
Его пронзило. Он просил её стать призраком, вернуться к уничтоженной им версии себя.
— Ты не видишь, как это ранит детей? — Они тянутся к тебе, а ты...
— А я не могу, — перебила она, голос дрогнул. — Не могу наступать на те же грабли. Пытаться быть той, кем хотят видеть. Это всегда закончится тем, что я «недостаточно хороша».
Она встала, подошла к окну, за которым мерцали огни города.
— Я живу. Работаю. Добиваюсь. Это всё, что осталось. Всё, что ты мне оставил, Витя. Я стала другой. Той, кто свободен от чужих оценок. Мой мир — мой замок, я в нём королева.
Он смотрел на её силуэт. Хотел сказать, что ошибся. Что любил её, а не её функции. Был растерян, глуп. Мечтал об идеальной семье, не поняв: идеальность — иллюзия. Потерял главное, ища несуществующее. Хотел умолять вернуться.
Но знал, что не сможет. Он сам научил её не возвращаться, выжег это желание.
— Я... я тебя отпускаю, Кать. — Выдавил он. Шёпот прозвучал приговором.
Она обернулась. Глаза сухие, но в них — глубокая, давняя боль.
— А разве ты когда-нибудь меня держал, Витя? Ты просто требовал. А потом... отпустил.
Она повернулась к окну. Солнце поднималось. Новый день. Новая жизнь. Без него. Без них. Он стоял в опустевшей квартире, понимая: десять лет назад, сказав «Раз я плохая мать, забирай детей и уходи!», она уходила не от детей. Она уходила от него. Ушла. Навсегда. А он остался на пороге, погрязший в своих словах, в созданной им тишине.
🎀Подписывайтесь на канал💕