Ключи от новенького «Мерседеса» лежали на кухонном столе, словно змея, готовая ужалить. Красные, как кровь. Как помада на губах жены, которую Виктор увидел вчера в салоне, целующую своего любовника.
— Так... значит, тебе нужна была машина? — голос его звучал странно тихо, почти шепотом.
Елизавета замерла над раковиной, не поворачиваясь. Тарелка выскользнула из рук и разбилась о кафель звонко, как выстрел.
— Откуда ты знаешь? — она медленно обернулась, и он увидел в ее глазах не стыд. Удивление. Словно поймали ребенка за кражей конфет, но он не раскаивается, а лишь досадует, что попался.
Двадцать лет брака. Двадцать лет он думал, что знает эту женщину как себя. Ее привычку кусать нижнюю губу, когда нервничает. Способность превратить любую комнату в уют одним движением руки. Ее смех — искренний, заразительный, который заставлял его влюбляться снова и снова.
Но сейчас перед ним стояла незнакомка.
— Я видел вас, — сказал он просто. — Вчера. В автосалоне. Вы выбирали цвет обивки. Вместе.
Лицо Елизаветы словно окаменело. Потом — медленно, как тающий лед — проступила правда. Не стыд. Облегчение.
— Наконец-то, — выдохнула она. — Знаешь, как тяжело прятаться?
Слова ударили его сильнее пощечины. Он ожидал слез, оправданий, мольбы о прощении. Но не этого спокойного признания, словно она обсуждала меню на ужин.
— Тяжело прятаться? — он медленно поднялся из-за стола. — Тебе было тяжело?
— Не строй из себя святого, Витя. — Елизавета вытерла руки кухонным полотенцем, движения резкие, раздраженные. — Когда ты в последний раз смотрел на меня? Не просто видел, а именно смотрел?
Он хотел возразить, но слова застряли в горле. Когда? Месяц назад? Полгода?
— Когда ты в последний раз дарил мне цветы не по календарю? Когда говорил, что я красивая? Когда... — она замолчала, покачала головой. — Да что с тобой говорить. Ты даже сейчас не понимаешь.
— Я работаю! — взорвался он. — Я содержу дом, плачу за твои походы в салоны красоты, за отпуска!
— За отпуска? — она рассмеялась, но смех был колючий, злой. — Ты имеешь в виду те два дня в Сочи три года назад, когда ты половину времени провел в телефонных переговорах?
Виктор почувствовал, как внутри что-то холодеет. Неужели он действительно...?
— А он... этот... — он не мог произнести слово «любовник». — Он что, лучше?
Елизавета подошла к окну, оперлась о подоконник. За стеклом моросил дождь, и капли стекали по стеклу, как слезы.
— Он видит меня, — сказала она тихо. — Когда я вхожу в комнату, его лицо освещается. Он помнит, какой чай я люблю. Знает, что у меня аллергия на лилии. Спрашивает о моих мечтах...
— А машина? — перебил он. — Красная машина за два миллиона — это тоже про мечты?
Она обернулась, и он увидел в ее глазах что-то новое. Жестокость? Или просто усталость?
— Знаешь, что он сказал, когда я призналась, что боюсь ездить на твоей старой развалюхе? Что она может сломаться посреди дороги, и я останусь одна? — голос ее стал мягче, мечтательнее. — Он сказал: «Моя девочка не должна бояться». И на следующий день мы пошли выбирать машину.
«Моя девочка». Когда он в последний раз называл ее ласково? «Лиза», «Лизок», «солнышко»... Все эти слова остались где-то в прошлом, растворились в быту, счетах, усталости.
— Сколько ему лет? — спросил он вдруг.
— Тридцать два.
Младше на восемнадцать лет. Конечно. Виктор посмотрел на себя в отражении холодильника — поредевшие волосы, первые морщины, живот, который уже не скроешь под рубашкой. А она... Елизавета в свои сорок выглядела на тридцать. Йога, правильное питание, уход за собой. Все то, на что он не обращал внимания.
— Ты его любишь? — вопрос вырвался сам собой.
Она долго молчала. Дождь за окном усиливался, барабанил по карнизу навязчиво, как мысли в голове.
— Не знаю пока, — ответила честно. — Но с ним я чувствую себя живой. А с тобой... с тобой я уже давно просто существую.
Существую. Это слово резануло острее ножа. Неужели он превратил их брак в простое сосуществование? Утром — работа, вечером — диван, телевизор, дежурное «как дела?» и молчание за ужином.
— А дети? — он сыграл последнюю карту. — Что скажем Кате и Мише?
— Дети уже взрослые, у них своя жизнь. — Елизавета подошла к столу, взяла ключи. — И потом... может, лучше честно развестись, чем притворяться счастливой семьей?
Она направилась к выходу, но у двери остановилась.
— Знаешь, Витя... я не хотела, чтобы ты узнал именно так. Хотела поговорить, объяснить. Но ты так редко бываешь дома, так редко слушаешь...
Дверь закрылась тихо, без хлопка. За окном завел двигатель новый «Мерседес» — низкий, уверенный звук, не то что чихание его десятилетней «Лады».
Виктор остался один на кухне, среди осколков разбитой тарелки и развалин двадцатилетнего брака. И понял, что самое страшное — он даже не может сказать, что она неправа.
Телефон завибрировал. Сообщение от дочери: «Пап, как дела? Давно не созванивались».
Он посмотрел на экран и впервые за много лет подумал не о работе, не о деньгах, не о проблемах. А о том, что значит — видеть людей, которых любишь. Настоящим зрением, а не мельком, между делом.
Набрал номер Кати.
— Привет, солнышко. Как твои дела? Расскажи мне все...
За окном красный «Мерседес» растворился в дожде, но Виктор больше не смотрел туда. Он слушал голос дочери и думал о том, что еще не поздно научиться видеть.
***
Три недели спустя Виктор сидел в том же автосалоне, где увидел жену с любовником. Менеджер — молодая девушка с идеальной улыбкой — показывала ему каталог.
— Для супруги выбираете? — спросила она дежурно.
— Нет, — ответил он. — Для себя.
Дома его ждал пустой холодильник и тишина. Елизавета забрала вещи, пока он был на работе. Оставила только записку: «Ключи от квартиры на комоде. Документы на развод отправлю через адвоката».
Холодно. Деловито. Словно завершала рабочий проект, а не двадцатилетний брак.
Он купил синюю «Тойоту» — скромную, надежную. Не красную и не дорогую. Просто машину, чтобы ездить.
Вечером позвонил сыну.
— Миша? Это папа. Хотел сказать... мама и я разводимся.
Пауза. Потом тяжелый вздох.
— Я знаю, пап. Мама уже рассказала. И знаешь что? Я даже не удивился.
— Почему?
— Да вы же последние годы как чужие жили. Помнишь мой выпускной? Вы даже не смотрели друг на друга. Мама улыбалась для фотографий, а ты все время проверял телефон.
Виктор закрыл глаза. Выпускной сына. Важный день. А он помнил только срочное письмо от клиента и раздражение, что церемония затягивается.
— Прости, сын.
— Пап... а может, оно и к лучшему? Может, теперь вы оба будете счастливее?
Счастливее. Интересное слово. Когда он в последний раз думал о счастье?
Прошел месяц
Виктор научился готовить омлет без подгоревших краев и гладить рубашки так, чтобы не было складок. Дочь приезжала по выходным, учила его пользоваться интернет-банком и заказывать продукты онлайн.
— Пап, а ты маму видел? — спросила Катя как-то вечером, помогая развешивать белье.
— Нет. А зачем?
— Просто... она выглядит моложе. Как будто скинула лет десять.
Виктор представил Елизавету — загорелую, смеющуюся, в новом платье. С этим своим тридцатидвухлетним. И удивился, что ревности почти нет. Есть грусть, есть сожаление. Но не злость.
— Пап, а ты ни о чем не жалеешь? — Катя внимательно посмотрела на него.
— Жалею, — ответил он честно. — Жалею, что не умел любить. Думал, что любовь — это просто быть рядом, обеспечивать, не изменять. А оказалось, этого мало.
— Не поздно научиться.
— В пятьдесят два? — он усмехнулся.
— А почему нет?
***
Судебное заседание было назначено на среду.
— Привет, — сказала она сдержанно.
— Привет.
Неловкое молчание. Двадцать лет вместе, а сказать нечего.
— Как дела? — спросил он наконец.
— Хорошо. — Она помолчала. — А у тебя?
— Тоже нормально. Учусь жить один.
— Извини, — сказала она вдруг. — Извини, что так получилось.
— Я тоже виноват. Может, даже больше.
Судья оказался молодым мужчиной с усталыми глазами. Зачитал стандартные вопросы, получил стандартные ответы. Брак расторгнуть, имущество поделить, претензий друг к другу нет.
— Решение суда... — начал судья, но Елизавета вдруг встала.
— Ваша честь, можно мне сказать?
Судья удивленно кивнул.
— Я хочу, чтобы протоколом было зафиксировано... — голос ее дрожал. — Что мой бывший муж — хороший человек. Он просто... мы просто разучились говорить друг с другом.
Виктор почувствовал, как к горлу подступает комок.
— И еще... — продолжила Елизавета. — Спасибо ему за двадцать лет. За детей. За то, что старался, как умел.
После суда они вышли вместе. На улице моросил тот же дождь, что и три месяца назад, когда все началось.
— Лиза, — сказал он. — Ты счастлива?
Она задумалась.
— Знаешь... я поняла, что счастье — это не только бабочки в животе и красивые машины. Это еще и покой. И доверие. И... — она посмотрела на него. — Извини, но с тобой у меня этого не было. Слишком много лет мы были чужими.
— А с ним есть?
— Пока не знаю. Время покажет.
Красный «Мерседес» стоял у обочины. За рулем сидел мужчина — темноволосый, в дорогом пиджаке. Он вышел, обнял Елизавету за плечи. Нежно, но осторожно, словно она могла сломаться.
— Познакомься, — сказала Елизавета. — Это Виктор. А это Руслан.
Руслан протянул руку. Крепкое рукопожатие, прямой взгляд.
— Мне неловко, — сказал он неожиданно. — Но хочу, чтобы вы знали — я серьезно отношусь к Елизавете. И к тому, что она была замужем за вами.
Странно, но Виктор почувствовал... облегчение? Этот человек не пытался демонстрировать победу или превосходство. Просто был.
— Берегите ее, — сказал Виктор. — Она... особенная.
— Знаю, — Руслан улыбнулся. — Поэтому и влюбился.
Прошел год
Виктор привык к одиночеству. Стал заниматься спортом, учить французский и завел кота Федьку.
Дети приезжали часто. Катя познакомила его со своим молодым человеком, Миша защитил диплом. Елизавета тоже иногда появлялась — на семейных праздниках, днях рождения. Они научились быть вежливыми чужими людьми.
А потом случилось неожиданное.
Виктор стоял в очереди в поликлинике, когда услышал незнакомый голос:
— Простите, а вы не знаете, где здесь терапевт?
Он обернулся и увидел женщину лет сорока пяти — симпатичную, немного растерянную, с пакетом анализов в руках.
— Второй этаж, — ответил он. — А вы тут впервые?
— Да, только переехала в ваш район. Ирина, — она протянула руку.
— Виктор.
Они разговорились. Оказалось, Ирина работает библиотекарем, недавно развелась, живет одна с сыном-подростком. Любит читать, ходить в театры, но давно не была — не с кем.
— А хотите... — начал Виктор и осекся. Когда он в последний раз приглашал женщину в театр? Лет двадцать назад?
— Хочу, — улыбнулась Ирина. — Я хочу послушать, что вы хотели предложить.
— В субботу в филармонии играют Моцарта. Если интересно...
— Очень интересно.
В субботу он волновался, как мальчишка. Купил цветы — не дорогие, просто красивые ромашки. Ирина пришла в синем платье, и он подумал, что давно не видел таких искренних, живых глаз.
Концерт был чудесным.
— Спасибо, прекрасный концерт! Давно мне не было так хорошо — сказала она после.
— Мне тоже.
Они стояли у входа в филармонию, и Виктор вдруг подумал: а ведь это и есть счастье. Не громкое, не яркое. Тихое, теплое. Как этот вечер, как эта женщина рядом, как музыка, которая еще звучит в ушах.
— Ирина... а можно увидеться еще?
— Можно, — она улыбнулась. — Даже нужно.
Через полгода Елизавета встретила их в кафе — случайно, просто так получилось. Виктор и Ирина сидели за столиком и пили кофе.
Елизавета подошла к ним.
— Привет, Витя.
— О, Лиза! — он встал, растерянно. — Познакомься, это Ирина. А это моя... бывшая жена Елизавета.
Женщины оценивающе посмотрели друг на друга. Потом Елизавета неожиданно улыбнулась:
— Очень приятно. И знаете что? Я рада. Витя заслуживает счастья.
— Спасибо, — тихо сказала Ирина.
— Как дела? — спросил Виктор.
— Замечательно. Руслан сделал предложение на прошлой неделе.
— Поздравляю. Искренне.
И он действительно был искренен.
— Знаешь, Витя, я поняла одно, что любовь — это не обладание. Это умение видеть человека таким, какой он есть. И желать ему добра, даже если он не с тобой — сказала Елизавета.
— Всё верно, жаль, что мы не поняли этого раньше — согласился Виктор.
— Не жаль, как случилось, так и случилось — покачала головой Елизавета.
Она ушла, а Виктор остался с Ириной. За окном шел дождь — такой же, как год назад, когда все рушилось. Но теперь дождь не казался холодным и злым. Он был просто дождем. А жизнь — просто жизнью, которую можно прожить по-разному.
— О чем думаешь? — спросила Ирина.
— О том, что научился видеть, — ответил он и поцеловал ее руку.
Красная машина давно перестала ему сниться. Теперь он ездил на своей синей «Тойоте» и был счастлив.