Это был самый обычный вечерний рейс. Плацкарт, почти полный вагон, люди возвращались домой — кто с чемоданом, кто с авоськой. Пахло булочками, курицей в фольге и немного потом. Уставшие пассажиры устраивались на своих полках, включали сериалы, читали или уже спали под стук рельсов.
Я ехала одна, в середине вагона, нижняя боковая. Купила билет за два дня — не люблю лезть наверх, особенно с рюкзаком. Всё было спокойно: чай от проводника, шепоток соседей. Устроилась, достала книгу, наушники, плед.
До самой странной встречи в моей жизни оставалось минут пятнадцать.
Сказала: "Красавица, дай руку"
Поезд замедлился у какой-то промежуточной станции. Двери открылись, кто-то вышел, кто-то зашёл. Среди новых пассажиров — женщина в пёстрой юбке, с платком на голове и тяжёлой сумкой через плечо. Она шла неспешно, будто выбирала, где присесть, и при этом оглядывала каждое открытое купе с внимательным, прищуренным взглядом.
Я сначала не обратила внимания — такие люди время от времени встречаются в поездах. Но она остановилась прямо напротив меня, чуть склонив голову на бок.
— Красавица, — сказала она мягко, с тягучим акцентом, — у тебя глаза добрые. Дай ручку, я скажу тебе правду. Всё расскажу. Порчу сниму, любовь верну, счастье открою.
Я слегка отодвинулась на своей полке:
— Нет, спасибо. Мне ничего не нужно.
Она сделала шаг ближе, её голос стал ниже, как будто заговоренный шёпот:
— Боишься? Зря. У тебя тяжёлый крест. Тебя кто-то сглазил. Мужчина … я вижу. Ты чувствуешь?
Она не спрашивала — утверждала.
И в голосе было что-то такое, что заставляло вздрогнуть.
В вагоне вдруг стало как-то слишком тихо. Кто-то обернулся, кто-то отвернулся. А она стояла — глаза в глаза, рука протянута.
— Дай ладошку, красавица. Я покажу, кто тебе завидует.
— Я сказала — нет.
— Дай руку. Или будешь жалеть. Потом поздно будет.
Словно туман накрыл вагон
— Девочка моя, не упрямься, — продолжала она, не моргая. — Рука твоя говорит громче слов. Я уже вижу — у тебя беда. Беда рядом. Только я могу помочь. Дай руку.
Она не кричала. Не истерила. Но говорила так, будто знала что-то страшное.
Слова текли гладко, вязко, как будто стелились в уши — и правда, словно вокруг меня воздух стал гуще.
Я поймала себя на мысли, что не могу сразу отвести взгляд. Что действительно чувствую себя неуверенно. Что ладонь словно начала зудеть — не от страха, а от странного внутреннего напряжения.
— Девушка, — вдруг раздалось с соседней полки. — Всё нормально?
Я обернулась — и это движение будто сорвало с меня оцепенение.
Сосед — мужик лет пятидесяти с газетой и термосом — смотрел внимательно. Не вмешивался раньше, но сейчас заметил, что что-то не так.
— Всё в порядке, — кивнула я, но взгляд цыганки не отрывался.
— Девочка, глупая… Ты не знаешь, что теряешь, — прошептала она. — Сама ко мне потом приползёшь. Только поздно будет.
Она резко повернулась к соседу:
— А ты не мешай. Мужик. У самого жизнь трещит, а сюда лезешь!
— Пошла вон отсюда, — резко ответил он. — Здесь не рынок. Здесь поезд. Мы платили за билеты, не за твои представления.
— Злой ты, — цыкнула она. — Проклятый. Так и помрёшь с газетой в руке. Только не ной потом.
Она повернулась ко мне в последний раз:
— Ещё пожалеешь, красавица. Ещё во сне увидишь.
И пошла дальше по вагону.
Люди расступались. Кто-то крестился. Кто-то отворачивался, как будто боялся взгляда.
А я сидела, прижимая к себе руку, и чувствовала — до сих пор дрожат пальцы.
Не верила — пока не началось
Я всегда относилась к таким вещам скептически. Гадалки, сглазы, «порча на любовь» — всё это казалось чем-то из дешёвых ток-шоу.
Но спустя полчаса после того, как она ушла… всё пошло не так.
Сначала — ощущение комка в горле. Будто застряло слово, воздух не идёт глубоко. Я сглотнула — не проходит. Подумала: внушила. Ну бывает. Переволновалась.
Пошла за кипятком, отвлечься. На полпути споткнулась на ровном месте, едва не упала, рюкзак с плеча съехал.
Вернулась на полку — нет пледа. Напротив спросила — никто не брал. Исчез.
Телефон, который держал заряд сутки, сел в ноль за десять минут. И не включается.
Наушники, которые я проверяла перед поездкой, шипят, как будто трек играет задом наперёд.
— Совпадения, — шепчу себе. — Просто совпадения.
Но внутри уже холодок. Неприятный, липкий.
Как будто ты всё ещё под её взглядом.
Как будто он в тебе остался.
И вот я снова вспоминаю, как она стояла у моей полки, протягивала руку, и этот её голос:
«Ты не знаешь, что теряешь. Поздно будет.»
И впервые за поездку я не могу уснуть.
Сосед вмешался ещё раз
Я сидела на своей полке, завернувшись в куртку вместо пледа, с пустым телефоном и шумом в голове, который глушил даже стук колёс. Заснуть не получалось. Закрываешь глаза — и снова этот голос: «Ты ещё ко мне приползёшь…»
И тут кто-то тихо тронул меня за плечо.
— Эй, девушка. Не вы ли плед искали?
Сосед с соседней полки, тот самый с газетой, протягивал мой плед.
— Он у меня оказался, видно когда упал, кто-то поднял и кинул на мою полку, — сказал он. — Я не сразу заметил, а потом вы уже напряжённо сидели, не стал мешать.
Я взяла плед. Поблагодарила. Он задержался на секунду:
— Слушайте… не берите в голову. Она на таких, как вы, и охотится — спокойных, одиноких, которые в дороге. Сначала словами зацепит, потом голову начнёт мутить. Но никакой магии нет. Есть только психология. И страх.
Я молча кивнула. А потом вдруг выдохнула. Как будто чей-то крючок изнутри вытащили.
Он сел на своё место.
Я — отвернулась к окну.
Закуталась в возвращённый плед, достала запасной пауэрбанк, включила книгу. Телефон — заработал.
Шум ушёл. Рельсы снова стали просто рельсами.
А голос — обычным.
Цыганка ушла, а я осталась
Утром я вышла на своей станции. Цыганки в вагоне уже не было — сошла где-то ночью, тихо, как и появилась.
Следа не осталось.
Кроме одного: я поняла, как тонко может действовать страх, если его правильно подать.
Она не колдовала. Она не гипнотизировала. Она просто играла голосом, словами, интонацией — и знала, куда бить. В одиночество. В неуверенность. В тревогу, которая прячется глубоко, но живёт в каждом.
Теперь я знаю — не всё нужно воспринимать всерьёз, даже если звучит пугающе уверенно.
И самое главное — в поезде, на рынке или на улице:
если кто-то требует твою руку, чтобы "помочь" тебе разобраться в себе —
лучше не давать.