Владимир Константинович смачно затянулся сигаретой и сжал в руках телефон. Посмотрел в экран, где был открыт список контактов. Пробегая глазами по столбику имен, остановился на одном. «Сейчас вот докурю и напишу», — подумал он, сверля глазами имя.
Отложив телефон, снова глубоко затянулся. Наблюдая, как рассеивается дым, понял, что с трепетом ожидает, когда сигарета закончится. А написать сразу не мог: хотел собраться с мыслями и с духом.
Он смотрел перед собой, прямо в деревянное окно, завешенное какой-то старой тряпкой. Ткань, висевшая на ржавых гвоздях, закрывала только часть окна, а в промежутках — темнота. Время позднее, за окном уже была ночь.
Докурив, наконец, сигарету, Владимир Константинович потушил ее об стол и равнодушно кинул бычок себе под ноги.
О чистоте дома он уже давно не заботился, если это полуразвалившееся жилище вообще можно было назвать домом. Затеяв ремонт двадцать лет назад, но так его и не закончил. Только разломал стены между комнатами, разобрал ванную, а вот привести ремонт к логическому завершению так и не удосужился.
Ко всему прочему, дом уже давно не отапливался — у Владимира были долги за коммуналку.
В общем, дом, доставшийся от матери, ветшал и зарастал хламом день ото дня.
Владимир Константинович поправил воротник куртки, сдвинул очки на нос и напечатал сообщение:
«Нужно поговорить, серьезно, выбирай способ общения».
Посидел с минуту и добавил:
«Только не переписка. Долго и неэффективно».
Отправил и вновь закурил.
В душе тлел огонек ожидания, и он то и дело с беспокойством ненароком бросал взгляд на телефон. «Сегодня может и не ответит, уже поздно».
Просидев около часа в неотапливаемом помещении, выкуривая одну сигарету за другой, Владимир Константинович так и не получил ответа и решил пойти спать.
Спал он в единственной комнате, где был обогреватель. Шаркающей походкой прошел сквозь темный и обветшалый дом прямо к своей каморке, завешенной старым пледом.
Только отодвинув его, почувствовал, как в лицо ударил теплый воздух. Владимир Константинович вдохнул и закашлялся.
Сняв куртку, кинул ее на стул рядом, заваленный горой вещей, и повалился на скрипучий диван. Нажал кнопку на пульте телевизора, выбрал канал, где шел старый советский фильм про войну, и сам не заметил, как погрузился в глубокий сон.
Наутро Владимир Константинович первым делом схватил телефон и проверил сообщения.
«Мне не до серьезных разговоров с тобой, своих дел по горло», — был ответ.
Он нахмурился, занес было палец над клавиатурой, но отложил телефон. Сердце ускорило ритм, а дыхание утяжелилось. Выключив бубнящий телевизор, схватил телефон и набрал номер старшей дочери. Пока слушал гудки, глазами искал сигареты.
— Да, привет, — бодрый голос Нади, как колокольчик, прозвучал в трубке.
— Привет, — немного растерянно начал Владимир Константинович. — Ты давно с Лизой разговаривала? Не знаешь, все у нее в порядке?
Надя задумалась:
— В порядке вроде, в столицу собиралась на следующей неделе. А что?
— Д-да я вот написал вчера, поговорить хотел, думаю, вдруг что случилось… — запинаясь, начал объяснять Владимир Константинович.
Надя тяжело вздохнула.
— Папа, оставь уже ее в покое. Не хочет она с тобой разговаривать.
— Ну, может, ее кто в заложниках держит, недоброжелатели.
— Чего?..
— Ну, может, кто настраивает ее против меня, и она поэтому не хочет разговаривать, видеться?
— Пап, давай усмирим свою фантазию, хорошо? Я, конечно, понимаю, что сложно принять, когда близкий человек не хочет с тобой общаться, но это не повод выдумывать всякие глупости.
Владимир Константинович недовольно цокнул.
— А ты, краса, смотрю, тоже самостоятельной стала. Все на ее сторону становишься, не то, что раньше. Вот я живу и думаю: а с тобой что стало?
«Прозрела», — подумала Надя. Но вслух не сказала. Хотелось поскорее закончить разговор, пока отец не начал выносить ей мозги.
— Пап, мне некогда. Игорь будет звонить из Дубая. Не хочу занимать линию.
Владимир Константинович усмехнулся.
— А зять все в Дубае отдыхает, хорошо устроился.
— Он не отдыхает, а деньги там зарабатывает, — спокойным тоном ответила Надя.
— И шо он там хоть зарабатывает? Нормально? — в голосе послышалась издевка.
Надя молча повесила трубку.
Владимир Константинович со злостью отбросил телефон. Кровь начинала закипать у него в жилах. В голове не укладывалось, как старшая дочь позволяет себе с ним разговаривать. И где это видано так трубку бросать, когда сам отец звонит? Но больше недоумевал оттого, как за последние годы изменилось ее к нему отношение.
Раньше Надя всегда была на его стороне. Поддерживала в любой ситуации, была готова выслушать и поддержать добрым словом. А главное, всегда слушалась и соглашалась. Он ее так и называл про себя: «удачный ребенок».
Да, Надя была «удачным ребенком», не то, что младшая дочь. Младшую, Лизу, Владимир Константинович всегда считал непутевой, непослушной, витающей в облаках и, наверное, слишком смелой… И не упускал случая пожаловаться на нее Наде. И до определенного момента Надя всегда с ним соглашалась.
Ситуация изменилась, когда Лиза, оборвав все связи с родственниками, с отцом и старшей сестрой, уехала в другой город.
Тогда Владимир Константинович не переживал. На младшую он давно махнул рукой. Непутевая, одним словом, пусть едет, куда хочет. Ничего у нее не получится. А если получится? Об этом думать не хотел. В любом случае, всегда при нем была старшая, «удачная» дочка.
Он так и говорил старшей про Лизу, когда разговаривали по телефону:
— Мозгов у нее нет. Пусть едет куда вздумается, не хочет общаться — и не надо. Жизнь научит уму-разуму, когда хапнет своего — так и сразу прибежит к отцу: что да как, папа, расскажи. Да только мне уже не надо будет.
— Да, — только вздыхала Надя.
Но после окончательного разрыва с младшей отношения со старшей тоже стали стремительно портиться. Сначала Надя просто отвечала односложно и не участвовала активно в разговоре, потом вдруг стала говорить все резче и, наконец, уже пренебрежительно.
Теперь дошло до того, что Надя могла просто не взять трубку, бросить посреди разговора, а иногда даже в открытую огрызалась и предъявляя претензии.
Сам Владимир Константинович считал себя жертвой ситуации. Когда жена, с которой он был уже в разводе, умерла, он полностью взял на себя опеку над детьми. Что не все получалось в воспитании — это бывает. Но сам он считал себя героем. Разве часто отцы в одиночку воспитывают детей? Тем более девочек? Поэтому совершенно справедливо требовал почитания, уважения, благодарности, а, главное, заботы. И хотя был еще не такой старый, проблемы со здоровьем давали о себе знать. Денег катастрофически не хватало, дом разваливался, многомиллионные долги, аресты — все навалилось. Но самое главное то, что никто ему не звонил.
По молодости был резок и самоуверен, все вокруг были не правы, он-то знал лучше, что да как. В выражениях не стеснялся и легко обрывал связи, чуть что было не по его. Люди исчезали из его жизни, но он никогда ни о ком не жалел. Считал, что в итоге жизнь расставит все по своим местам, где он окажется прав. Было в нем едва заметное ощущение грядущего триумфа, словно в конце концов все несогласные с ним, увидят его правоту.
Как именно они должны были это увидеть — он и сам не знал. Только воображение рисовало сценки, где его «враги» будут посрамлены или поражены.
Вот только сейчас дела обстояли по-другому.
Владимир Константинович и сам не мог понять, когда ситуация приобрела такой оборот. Жизнь словно пролетела и в какой-то момент сделала крутой поворот. И теперь он оказался старым, никому не нужным и совершенно одиноким.
Сам он до жути боялся этого осознания, и как только эта мысль слишком явно появлялась в мозгу — был склонен нырять в бутылку. Только бы не думать, что где-то допустил ошибку.
Но только глоток горячительного попадал внутрь, сразу все становилось на свои места — жизнь была к нему несправедлива, его окружали одни идиоты, поэтому он тут не при чем.
Отыскав сигареты, Владимир Константинович закурил. Кровь все еще кипела в жилах после разговора с Надей. Он злился и одновременно обижался. Чувствовал себя одиноким и брошенным.
Вновь подумал о Лизе. До недавнего времени не испытывал серьезной потребности восстановить связь с ней, только ждал, когда Лиза сама прибежит за советом. Себя считал мудрым и знающим жизнь. Вообще считал, что вопрос времени, когда у младшей дочки жизнь пойдет под откос, и она придет к нему за советами и наставлениями, и он с высоты возраста и авторитета начнет поучать. Уж тогда она узнает свое место и поймет, что была неправа. А главное, начнет активно участвовать в жизни отца, приедет, может, даже поможет с ремонтом, деньгами… Их Владимиру Константиновичу катастрофически не хватало, а у младшей дочки, по слухам, они были.
Да, Владимир Константинович не стремился восстанавливать контакт с Лизой, пока не узнал, что она общается с Надей, да и с другими родственниками. Отставку дали только ему, родному отцу.
И это еще больше злило и обижало Владимира Константиновича. Где это видано, что даже с крестными общается, а с родным отцом нет!
В общем, тогда-то Владимир Константинович и решил выйти на связь с Лизой. Не учел он только одного: Лиза совсем этого не хотела.
Вчера он в который раз написал ей, пытаясь создать интригу сообщением о серьезном разговоре, но дочка снова отреагировала в своей привычной манере.
Владимир докурил сигарету и тяжело встал. Выключил обогреватель, гоняющий горячий воздух, и вернулся на диван. В комнате наступила тишина.
Владимир Константинович ненавидел тишину, она словно напоминала об его глубоком одиночестве.
Снова включил телевизор и сделал громче. На самом деле, маленький старый телевизор работал практически круглосуточно.
Он смотрел на мелькающие перед глазами кадры, но думал о своем. В голове родилась мысль, что он во что бы то ни стало должен поговорить Лизой. В конце концов, хотя бы чтобы понять, с чем связано такое вопиющее неуважение.
Он взял телефон и набрал номер Лизы. Слушая гудки, думал: «Буду звонить, пока трубку не возьмет. А если не возьмет, завалю сообщениями».
Но, на его удивление, Лиза все же ответила:
— Да.
Владимир Константинович даже растерялся от неожиданности.
— П-привет… Я поговорить хотел…
— А о чем нам с тобой говорить?
— Ну, подумал, может, тебе помощь какая нужна или что еще, все в порядке?
Предлагая помощь, Владимир Константинович всякий раз хотел замаскировать свое открытое желание общаться с дочерью. Поэтому такой прием использовал не раз. Сам понимал, что на самом деле помощь требовалось ему.
— Помощь? От тебя? С чем?
— Ну, ты совсем на связь не выходишь, столько лет не виделись… кто знает, может, тебя просто настраивают против отца.
Лиза вздохнула, и в ее голосе Владимир Константинович почувствовал улыбку.
— Папа, хватит нести эту чушь про то, что меня держат в заложниках. Я уже наслушалась от Нади. Что за идиотизм? А когда я еще не уехала и все равно не хотела с тобой общаться и видеться — тогда, видимо, меня тоже в заложниках держали, и кто-то против тебя настраивал, так надо понимать?
Нет, вот что за тон? Она как с родным отцом разговаривает?!
— Ты, краса, совсем берега потеряла, я смотрю…
— Ничего я не потеряла, — не смутилась Лиза. — И не общаться с тобой — мое решение, никто меня в заложниках не держит.
— Так, значит… — засопел Владимир Константинович в трубку. — Твоя позиция понятна, считай, что с этого момента я забыл о твоем существовании.
— А ты о моем существовании вспомнил, только когда один остался.
— Как ты смеешь, дрянь малолетняя, так разговаривать с тем, кто занимался твоим воспитанием!
— Моим воспитанием? — усмехнулась Лиза. — Разве что по лицу дать, поорать под водку и сказать, какое я дерьмо. Ах, да, еще крикнуть «ты мне не дочь» — тоже всегда пожалуйста. Наверное, это воспитание и забота в твоем понимании? Ну ладно.
— Как бы там ни было, такого отношения я не заслужил!
— Не заслужил? А ты вспомни, как ты себя раньше вел, и подумай — заслужил или нет.
— Твоя позиция понятна, — повторил Владимир Константинович, — живи, как хочешь, больше тебя тревожить не буду. Мне осталось не так много, хоть на старости лет поживу для себя.
Лиза только усмехнулась. Уловка с чувством вины, которую часто использовал отец, когда что-то шло не так, как он хотел, на нее не подействовала.
— А ты и так всю жизнь жил для себя, делал то, что ты хотел. Все вокруг всю жизнь были для тебя идиоты, и дочь была не такой. Теперь остался один и без дочери — так, поди, лучше будет. Наслаждайся. Это результат твоих решений.
Владимир Константинович не находил, что на все это ответить, слова словно застряли в горле. А Лиза продолжила:
— Как бы там ни было, действительно будет лучше если ты будешь жить для себя, решать свои проблемы самостоятельно, а общаться мы с тобой не будем. Поэтому не нужно мне больше писать и звонить, пожалуйста.
— Вот и договорились, — зло сказал Владимир Константинович и повесил трубку.
Оставшись наедине с собой, он долго сидел и смотрел в одну точку. Сам не знал, что в этот момент чувствует. То ли обиду, то ли злость. Но что он точно не чувствовал — так это раскаяния. Да, хоть и не был он идеальным отцом, но, в конце концов, отцом же он был! У кого-то и такого нет!
Рука сама потянулась к бутылке под кроватью. Откупорил, сделал глоток, почувствовал приятное тепло, растекшееся по телу. Полегчало.
Владимир Константинович сделал телевизор погромче и продолжил пить. С каждым глотком становилось все лучше. Когда на дне оставалось совсем чуть-чуть уже был уверен, что жизнь к нему несправедлива, все вокруг идиоты, но ничего, его еще обязательно ждет триумф! Все еще увидят!
— Ничего, придет время, и жизнь все расставит по своим местам, — сказал он вслух.
* * *
Надя позвонила Лизе после того, как поговорила с мужем по видеосвязи и отвела дочку в школу.
Расположившись на кухне в кресле у окна, набрала номер. По-быстрому обменявшись новостями, сестры не могли не перейти к обсуждению отца. Теперь это случалось часто.
— Он считает, что тебя там в заложниках держат, поэтому ты не хочешь с ним общаться, — усмехнулась Надя.
— Да, слышала эту байку, — без смеха в голосе ответила Лиза. — Как только у тебя еще сил хватает с ним разговаривать.
— Да и сама не знаю. С одной стороны, жалко его, с другой — уже у самой сил нет, и думаю: а чего жалеть? Недавно мы с Игорем в такую переделку попали, просили у него помощи, так он мало того, что не помог, еще и злорадствовал. Теперь насмехается над тем, что Игоря за границу отправили.
— У него? Помощи просить? Да ему самому помогать надо. Там же все счета арестованы и долги. Это еще мы с тобой будем платить.
— Это да. Но отец все-таки. Всякий раз думаю: а вдруг изменился? Но всякий раз получаю оплеуху. И как я раньше ему верила — ума не приложу.
Надя говорила это, но сама прекрасно помнила тот момент, когда ее отношение к отцу кардинально изменилось. В тот момент она оказалась ровным счетом на месте младшей сестры — изгоем и отщепенцем — и услышала до боли знакомую фразу «Ты мне больше не дочь!», только теперь не Лизе, а себе. А причина всей этой драмы была незначительная. Надя всего лишь впервые посмела не согласиться с отцом и, того хуже, высказать свое мнение вслух. В общем, стала той, кем всегда в их «семье» была Лиза. И в ответ — такое! Тогда-то глаза ее открылись. Но сестре она этого никогда не говорила.
— Ладно, побегу, — сказала Лиза. — У меня выставка близится, и я вся на нервах, столько еще всего нужно сделать!
— Да, уже через неделю же?
— Нет, это только помещение будем подбирать, а сами картины поедут позже, к самой выставке.
— Ясно, желаю удачи! Но ты, когда в Москве будешь, заедешь хоть в гости?
— Заеду, конечно, хотя времени немного.
— Приезжай обязательно!
— Да.
Сестры попрощались, и Лиза положила трубку. Зайдя в свою мастерскую и рассматривая полотна, про себя улыбнулась. Воображение рисовало картинки из прошлого, когда конфликтовала с отцом. Основной причиной его злости было то, что Лиза решила стать художницей. Раньше думала, что отец просто беспокоится за ее будущее, но потом поняла другое.
Он сам когда-то то хотел рисовать, но не получилось. Пошел на поводу у своей матери и поступил в педагогический на физрука, и теперь мысль, что его дочь может исполнить мечту, которой он так страстно желал, была для него невыносимой.
Когда Лиза это осознала впервые, то не поверила. Долго не могла принять, что близкий человек мог испытывать зависть, но теперь сомнений у нее в этом не было. В любом случае, сейчас она была счастлива, что в свое время нашла в себе силы сделать правильный выбор. А теперь для нее жизнь все расставила по своим местам.
Автор: Мария Р.
Просветление по-русски
Короче, дело было так.
Я поругалась с мужем и ушла из дома.
Из-за чего? Из-за ремонта.
Муж придумал затеять ремонт. Мне, как пофигистке от рождения, этот ремонт – до фонаря. Не то что бы я уж совсем конченная свинья, или вечно хиппующая лань, человек мира, совершенно не привязанный к дому. К дому я очень даже привязана. Иногда. Когда съезжу куда-нибудь и устану, как лошадь на свадьбе, от впечатлений и гостиниц. Или хостелов. Или просто добрых людей. Тогда вернуться домой – высшее из удовольствий.
В этот раз мы вернулись из очень интересной страны Индии. Я была готова целовать стены квартиры и соседей за чистоту и тишину. Ну правда, наш подъезд, в котором проживает две обожательницы кошек, один владелец старенькой собачки с недержанием и парочка пьющих, очень пьющих товарищей, после Индии кажутся святыми! Будто их выкупали в священном Ганге, чтобы их души перешли к высшей ступени реинкарнации.
Тихие, милые, приветливые такие. Не мусорят почти. Их песнопения и тантры практически не слышно через стенку! Я их обожаю и готова обнять всех кошек, в количестве шестнадцати голов! И старенькую собачку, которая не виновата в том, что хозяину лень шевелиться быстрее, чтобы не испытывать терпение своей питомицы. А пьющие товарищи не виноваты в том, что пьют. Вот если бы они побывали в Варанаси, так и пить бросили бы. Навсегда.
В общем, все милые. И компактные. Компактней священных коров. Их, кстати, как и коров, тоже обижать нельзя, потому что – грех. Не знаю, что на меня так повлияло: индийский дзен или переосмысление всей жизни. Но я никогда так не радовалась возвращению домой, как в этот раз.
Возвращалась на Родину не одна. С мужем. Мужа зовут Сашей. Хороший парень. Я его люблю. Он меня понимает и принимает такой, какая я есть. Иначе он ни за что не стал бы таскаться со мной по городам и весям в поисках новых впечатлений. Ему хватает ловли плотвы за городом. Наловит, почистит, пожарит, съест, угостит меня, кошек, их любительниц, а также пьющих товарищей, да и успокоится до следующего года.
Он любит отдыхать, лежа на диване. И если бы не его ненормальная женушка, Саша преспокойно бы прожил свою жизнь, днем работая, а вечером – лежа у телевизора. Но он влюбился в меня. Сам виноват.
И вот, повидав священный Ганг, омывающий каменные ступени священного Варанаси, и насмотревшись на священные костры и священных ворон, вьющихся у этих костров, смотавшись на последнем дыхании в священную Агру и обалдев от красоты священного Тадж-Махала, мы, наполненные смыслами и истинами, вернулись в родной городок, на Школьную 34, в квартиру номер 5. Ничего священного, конечно. Кроме беспокойных жителей нашего подъезда.
Тадж Махал
Я, такая, радуюсь. Сашка мрачнеет.
- Что, - спрашиваю его, - муж мой, отец моих будущих детей? Что ты, луна моего сердца и солнце моей души, печален ликом? Мой вечерний карри не так вкусен, как прежде? Или мое сари недостаточно прекрасно, что не услаждает твой взор?
А он, такой, возьми и брякни:
- Бардак! Просто капец, какой у нас бардак! Кухня – тихий ужас. А ванна – ужас громкий. Ты помнишь нашу ночь в гостишке в Агре, которую мы забронировали, купившись на красивое фото? Вот, наша ванная – один-в-один. Какого цвета плитка, я забыл? . . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>