Валентина расстелила на столе старое льняное полотенце, то самое, что вышивала еще в молодости крестиком. Пирог с яблоками источал домашний аромат, а в заварочном чайнике настаивался иван-чай, собранный прошлым летом на даче у подруги. Она всегда любила принимать гостей по-настоящему, с душой.
— Тетя Валя, как же у вас уютно, — Андрей присел за стол, оглядывая комнату. — А помнишь, как в детстве к вам приезжал? Ты всегда такие пироги пекла.
Валентина улыбнулась, наливая чай в фарфоровые чашки. Племянник вырос, конечно, но в глазах все та же детская искорка. Правда, теперь они немного потухшие, усталые.
— Помню, помню. Ты тогда все время в углу с книжками сидел. А сейчас что случилось? Почему так внезапно?
Андрей вздохнул, покрутил ложечку в чашке.
— Да понимаешь... жизнь такая штука непредсказуемая. Думал, все наладится с работой, с жильем. А тут как черная полоса навалилась. Жена ушла, работу сократили, квартиру приходится сдавать, чтобы долги закрыть.
— Ох, Андрюша, — Валентина сочувственно покачала головой. — Тяжело, наверное. А планы какие?
— Да ищу работу активно. Резюме рассылаю, на собеседования хожу. Недели две-три — и точно что-то найду. У меня же опыт есть, руки растут откуда надо.
Он говорил тихо, даже застенчиво, и Валентина подумала, что зря, наверное, раньше держалась от родственников на расстоянии. После смерти мужа она замкнулась, а ведь семья — это все, что остается.
— А ты работаешь все еще? — спросил Андрей, отламывая кусочек пирога. — Помню, дядя Миша рассказывал, что ты по старинным зданиям специалист.
— Реставратор я, — поправила Валентина. — Вернее, была. На пенсии уже третий год. Карнизы восстанавливала, лепнину... Красота какая была в старых домах! А сейчас все сносят, новое лепят.
Разговор потек спокойно, по-семейному. Андрей расспрашивал про ее работу, вспоминал детство, даже пообещал помочь с ремонтом, если что. Валентина почувствовала, как тепло разливается в груди. Может, это и есть то, чего ей не хватало все эти годы одиночества — простого человеческого участия?
Первая трещина
— Извините, но вы действительно сняты с регистрационного учета по данному адресу, — сотрудница МФЦ тыкала пальцем в монитор, словно это могло что-то изменить.
Валентина стояла у окошка, сжимая в руках документы. Она пришла продлить социальную карту москвича — обычная процедура, которую проделывала каждые пять лет. И вдруг такое.
— Но как это возможно? Я там прописана с семьдесят восьмого года! Это моя квартира!
— Вам нужно обратиться в паспортный стол управы. Возможно, произошла техническая ошибка.
Валентина вышла на улицу, чувствуя, как подкашиваются ноги. Техническая ошибка? В голове крутилась одна мысль: а вдруг не ошибка?
Дома она первым делом бросилась к почтовому ящику. Среди рекламных листовок и счетов за коммунальные услуги обнаружила официальное уведомление. Руки дрожали, когда она разворачивала бумагу.
"Уведомляем о снятии с регистрационного учета по месту жительства в связи с перерегистрацией..."
— Господи, что это такое? — прошептала она, опускаясь на стул.
Андрей как раз выходил из ванной, волосы еще влажные после душа.
— Тетя Валя, что случилось? Ты вся бледная.
— Андрюша, посмотри, пожалуйста, — она протянула ему бумагу. — Я ничего не понимаю. Меня будто выписали из собственной квартиры.
Племянник внимательно изучил документ, нахмурился.
— Странно действительно. Наверное, какая-то путаница в документообороте. Знаешь, сейчас все через интернет делается, может, кто-то не туда цифру нажал. Не переживай, завтра вместе разберемся.
Его спокойствие немного успокоило и Валентину. Конечно, ошибка. В наше время компьютерных сбоев такое случается сплошь и рядом. Но сон в ту ночь был тревожным, полным странных снов, где она стояла с чемоданом у порога собственного дома, а ключи почему-то не подходили к замку.
Голос из прошлого
В подвале старого дома пахло сыростью и прошлым. Валентина спускалась сюда редко, только когда нужно было достать новогодние украшения или летние банки. Но сейчас ей понадобились документы — все, что касалось квартиры, наследства, регистрации.
Картонная коробка с надписью "Миша - личное" стояла в углу, запыленная и забытая. Валентина давно собиралась ее разобрать, но все руки не доходили. Слишком больно было ворошить память о муже.
Среди справок о болезни, старых фотографий и записок она наткнулась на конверт с ее именем, написанным знакомым неровным почерком. Михаил писал его уже в больнице, когда руки плохо слушались.
"Валя, если читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Хочу предупредить тебя об Андрее. Помнишь, как у нас пропали мамины сережки с гранатами? Я тогда подумал на соседей, а недавно увидел их в ломбарде на Арбате. Продавец сказал, что принес молодой человек, очень похожий на нашего племянника. Может, я и ошибаюсь, но береги себя. Андрей умеет входить в доверие, а потом..."
Письмо обрывалось на полуслове. Валентина перечитала его дважды, потом еще раз. Сережки... Да, они действительно пропали года четыре назад. Она тогда обыскала всю квартиру, думала, что сама куда-то переложила.
— Миша, неужели ты знал? — прошептала она в пустоту подвала.
Поднимаясь по лестнице, Валентина чувствовала, как меняется что-то внутри нее. Словно туман рассеивался, и картина становилась четче. Племянник, который так кстати появился. Документы о выписке. Его странное спокойствие, когда она показала ему уведомление.
Дома Андрея не было. На столе лежала записка: "Ушел по делам, вернусь поздно". А рядом с запиской — папка с документами, которую Валентина никогда раньше не видела. Внутри была старая доверенность на ее имя, только подпись была явно не ее. И еще какие-то бумаги про регистрацию.
Валентина села в кресло мужа и впервые за долгое время почувствовала в себе ту силу, которая помогала ей восстанавливать разрушенные фрески и спасать архитектурные памятники. Только теперь ей предстояло спасать собственную жизнь.
Лицом к лицу
Андрей складывал вещи в спортивную сумку, когда Валентина вошла в комнату. Движения у него были резкие, злые. Он даже не поднял глаз.
— Собираешься? — спросила она спокойно.
— А что мне тут делать? — он наконец посмотрел на нее, и в глазах плескалась неприкрытая злоба. — Ты же все равно мне не веришь. Соседка твоя, следователь чертова, уже все тебе разжевала.
— Зоя Петровна профессионал. Она объяснила мне, как работают такие схемы. Поддельная доверенность, липовая регистрация... Ты даже не особо маскировался.
Андрей швырнул рубашку в сумку и развернулся к тете.
— Знаешь что, Валентина Сергеевна? Ты всегда была холодной как айсберг. Даже когда дядя Миша умирал, ты держалась как железная леди. А мы, родственники, для тебя что? Пустое место!
— Не смей! — впервые за много лет Валентина повысила голос. — Не смей говорить о Мише! И вообще прекрати строить из себя жертву. Ты вор, Андрей. Вор и мошенник.
— Ах да, сережки мамины! — он усмехнулся. — Тебе что, дядя перед смертью нашептал? Да мне тогда есть было нечего, работы не было! А у вас они в шкатулке лежали мертвым грузом!
— Они лежали на память о маме Миши. А теперь их нет.
Андрей застегнул сумку и направился к двери.
— Вот и хорошо, что нет. Хватит вам с прошлым жить. А квартира... ты же все равно одна тут. Что тебе целых две комнаты? Продал бы я ее, поделились бы деньгами по-честному.
— По-честному? — Валентина шагнула ему навстречу. — Ты знаешь, Андрей, всю жизнь я думала, что должна о вас заботиться, потому что вы — семья. Но сейчас понимаю: ты не мой долг. Ты мой урок.
Он остановился у порога, обернулся.
— Урок?
— Урок о том, что доверие нужно заслуживать. И о том, что я имею право сказать "нет". Даже родственникам. Даже тем, кто притворяется несчастным.
Валентина впервые за много лет смотрела на человека без жалости, без желания помочь, спасти, пожертвовать собой. Она смотрела просто — и видела перед собой постороннего человека, который пытался украсть у нее дом.
— До свидания, Андрей.
Дверь хлопнула. Валентина прислонилась к ней спиной и улыбнулась. Странно, но впервые за долгое время она чувствовала себя по-настоящему дома.
Новая весна
Апрельское солнце грело по-настоящему, и во дворе старого дома кипела жизнь. Дети из соседних подъездов красили скамейку в ярко-зеленый цвет, кто-то мелом рисовал классики на асфальте. А у подъезда Валентина с Зоей Петровной разбирали деревянные планки — заготовки для будущих наличников.
— Вот эта доска идеально подойдет для розетки, — Валентина провела ладонью по гладкой поверхности. — Видишь, какая текстура красивая?
— А что такое розетка? — поинтересовалась девочка лет десяти, оторвавшись от рисования.
— Это украшение на доме, — Валентина присела рядом с ребенком. — Раньше все дома были как сказочные теремки. На окнах — резные наличники, на крыше — петушки и коньки. Каждый дом был произведением искусства.
— А наш дом тоже таким был?
— Конечно! — Валентина достала из папки старые фотографии. — Смотри, вот как он выглядел в пятидесятые годы. Вот эти завитушки делали мастера-резчики специально для нашего дома.
Зоя Петровна отложила планку и посмотрела на подругу.
— Знаешь, Валя, а ведь ты настоящее дело нашла. Дети должны знать, в каких домах живут. А то вырастут — и для них все одинаковые коробки будут.
— Да и взрослым полезно, — Валентина кивнула на окна, из которых выглядывали соседи. — Вот Марина из пятого подъезда вчера подходила, спрашивала, можно ли ей тоже поучаствовать. Говорит, руки чешутся что-нибудь красивое сделать.
Валентина разложила эскизы будущих украшений. За месяц, что длилась эта история с квартирой и судом, она поняла главное: жизнь не кончается, когда тебе шестьдесят три. Она может только начинаться заново.
— Бабушка Валя, а вы нас резьбе научите? — мальчишка лет двенадцати заглядывал через плечо.
— Научу, конечно. Только сначала историю расскажу. Чтобы понимали, что делаете.
Солнце село за крыши домов, окрасив небо в нежно-розовый цвет. Валентина собирала инструменты и думала о том, как странно устроена жизнь. Племянник хотел лишить ее дома, а в итоге помог найти настоящую семью — здесь, среди соседей, среди людей, которым небезразлична красота и история.
Завтра она покажет детям, как держать стамеску. Послезавтра — научит различать породы дерева. А через месяц, может быть, первый наличник украсит окно их старого, доброго дома.