Нас звала черноокая ночь, тянущая свои молочно-белые туманные длани. Средь замшелых и заснеженных камней стояла Валькирия: ее лик был светел, в глазах сияла торжественная гордость, отрада встретить новых воинов. Сияющие лунным блеском волосы кольчужными кольцами ниспадали до грудей, облаченных в доспехи. Она ухмыльнулась, протягивая руку, приглашая внять гимну северной доблести. Голос ее заставлял обомлеть: высокий и мягкий, он прошептал: «Дорогие викинги, эти песни - для вас». Слова разнеслись в тиши роковой музыкой, трубящей во всеуслышание, заставляющей душу холодеть возбуждением.
Туман расступился пред свечением стальных клинков, обнажая свод из позолоченных щитов, поддерживающих ряды копий эйнхерий. Здесь век свой диктует таль и вьюга. В сердце звучат сотни чувств душ павших воинов, стоящих плечом к плечу под главой Вальгаллы: солдаты без лица, принявшие смерть за своих.
Марево доносит до слуха крики девиц-лебедей, парящих над полем брани. Бесконечные часы забвения, в которых набатом звучат лишь песни - воспоминания былых побед.
И вновь, из неоткуда, явилась статная и стройная фигура воительницы. На ее мертвенно-бледном лице заискрилась слеза, подобная отражению жестоких клинков. Она горестно качнула головой, позволив себе мгновенную слабость, обнажившую тоску перед тем, сколько всего еще не было сказано, донесено до этих воинов… Но было пора. Сехримнир уже принес себя в жертву. Старые раны вновь заболели тупым воем, жаждая его мяса. Одинокая, всеми презренная в Мидгарде слеза сорвалась, озарив доспехи Валькирии невыносимым светом. Словно солнце обрело вокруг себя последнюю, потерянную звезду, создав губительное пламя. Ее тоска стала чем-то близким, тяготившим душу. Стала собственным, твоим горем.
Драккар подплывал к воинам. Близился Рагнарёк. Последняя горсть праха знамени ночи растворилась в рассвете, терзаемом вранами.
