Ещё раз напомню: сегодня народному артисту РСФСР Евгению Арсеньевичу Киндинову – 80.
Из интервью десятилетней давности:
— Не помню, чтобы я когда-то переживал, если меня не утверждали на роль: не взяли — и ладно. Но если бы так случилось с «Романсом о влюблённых», расстроился бы точно. Эта замечательная картина чуть было не уплыла из моих рук.
Изначально прошел пробы на роль главного героя. Знаю, что вместе со мной их проходили Бурляев, Конкин, Боярский и много других прекрасных актеров. Сыграл сцену с Леной Кореневой — объяснение в любви. Стояли с ней на коленях в кустах мосфильмовского дворика: «Я тебя люблю». — «Я тоже тебя люблю». Но мне намекнули, что на героя я вряд ли потяну — по возрасту не подхожу: мне было уже 27. Предложили роль мужа героини — его потом Саша Збруев сыграл.
Помню, как мы разговаривали с Андреем Кончаловским и я все время отвлекался: то и дело в его кабинет заглядывали невероятные красотки. Со всего Советского Союза ехали девушки пробоваться на главную героиню — в журнале «Советский экран» опубликовали отрывки сценария с объявлением о фотопробах.
Так вот, я решил, что в лучшем случае сыграю у Андрея второстепенную роль, и согласился на предложение Александра Митты сняться в его новой картине «Москва, любовь моя». История любви советского парня и японской балерины. Режиссёр прекрасный, сценарий отличный, да ещё съемки в Токио! И вдруг звонок: «Это ассистент Андрея Сергеевича, если стоишь — сядь». — «Что случилось?» — «Кончаловский утверждает тебя на главную роль. Только придется похудеть». Вместо бурной радости — растерянность. Что делать? Теоретически можно было попробовать совместить две картины, но для этого требовалось разрешение директора «Мосфильма». Честно говоря, надеялся, что Сизов войдет в моё положение, но нет, сказал, чтобы выбирал одно из двух, и добавил: «Но я советую Кончаловского». Несколько ночей не спал, все обдумывал, к кому идти. И выбрал Кончаловского. У Митты вместо меня сыграл Олег Видов.
— Даже Япония вас не прельстила?
— Посчитал, что лучше Казахстан — сцены в армии «Романса о влюбленных» снимали там. Картина оказалась самой сложной в моей биографии, несмотря на то что в кино я на тот момент не был новичком. Помимо того что пришлось сесть на жесткую диету, еще и актерские задачи режиссер ставил непростые. Начать с того, что философско-поэтичный сценарий Евгения Григорьева, написанный белыми стихами, перед этим много лет пролежал на полке — за него никто не брался. Андрей Сергеевич сказал: «Играйте с таким душевным порывом, чтобы зрителям в голову не пришло, что герои большую часть времени изъясняются стихами».
В начале фильма мой герой уходит в армию, служить в морскую пехоту, и его провожает любимая девушка — ее сыграла Лена Коренева. Как передать переживания героини? Рыдать нельзя: она любит своего парня и не хочет его огорчать. И веселье неуместно: им предстоит долгая разлука. Кончаловский привел Лене в пример Джульетту Мазину, как она и смеется, и плачет одновременно. Это помогло — у Ленки стало получаться. Она настолько выкладывалась, что ее еле хватало на три дубля. А Кончаловский снимал дотошно.
Мне тоже досталось. В сцене, в которой Сергей спасает утопающего, пришлось долго плавать в ледяной воде, причем в солдатской форме. А в финале, уже на озвучении, я сорвал голос. Предполагалось, что петь буду сам, хотя оркестровую фонограмму записал композитор фильма — Александр Градский, в то время совсем молодой человек. Я же должен был перепеть свои партии в студии. Но Сашин голос значительно выше моего, и в итоге, пытаясь попасть в его тональность, я повредил связки.
Требования, которые Кончаловский предъявлял всей команде, заставляли выкладываться по максимуму. Так что успех картины меня не удивил.
— После этого фильма вы, что называется, проснулись знаменитым?
— В моей судьбе два главных романса — «Романс о влюбленных» и «Городской романс» Петра Тодоровского. Он был первым. Тогда-то меня и стали узнавать на улице. С этим фильмом вышла занятная история. Я прошел фото- и кинопробы, но мне сказали до свидания. И взяли Виталия Соломина. Вдруг звонок: «Евгений, Пётр Ефимович все-таки решил работать с вами. Приходите завтра на площадку».
По какой-то неведомой мне причине Виталика сняли с роли, в картине в итоге сыграл я, но актриса, исполнившая в «Городском романсе» главную женскую роль, вскоре стала носить фамилию Соломина. Роман Виталия и Маши Леонидовой развивался у нас на глазах. Он то и дело прилетал к нам на площадку в Одессу навестить Машу.
— Вам не пришлось объясняться с Виталием Мефодьевичем из-за того, что забрали у него роль?
— Я-то тут причем? Это было решение Тодоровского и «Мосфильма». Недавно моя дочь посмотрела в Интернете «Городской романс» и говорит: «Какая хорошая картина, нескучная». А прошло ого-го сколько лет! Если молодым нескучно смотреть, значит, хорошее кино. С Петром Ефимовичем прекрасно работалось. Он нам советовал: «Не надо ничего играть, придумывать, добавлять. Будьте такими, какие вы есть».
— Евгений Арсеньевич, получается, что, едва окончив театральный институт, вы сразу начали сниматься в главных ролях…
— Пока я учился в Школе-студии МХАТ, у нас существовал строгий запрет на съемки. Папа Веня — наш ректор Вениамин Захарович Радомысленский — говорил открытым текстом: «Хочешь сниматься — пожалуйста! Только сначала забери документы и вали из института». Но передо мной лично выбор не стоял: никто меня, студента, в кино и не звал. И вот на четвертом курсе, накануне выпускных, у Школы-студии ко мне подошла женщина — ассистент по актерам «Мосфильма». «Хочу предложить вам небольшую, но значимую роль в фильме про разведчика, — говорит она. — Главную сыграет Донатас Банионис». «А когда съёмки?» — интересуюсь. — «Летом».
Здорово! Выпускные экзамены уже закончатся. Так я попал в известную картину «Мёртвый сезон». «Значимая» роль состояла в том, чтобы вместе с десятком статистов в одной-единственной сцене обнимать главного героя и радостно хлопать его по плечу. С этого и начался мой путь в кино.
Ролей я никогда не просил, хотя иногда ездил на «Мосфильм», прогуливался по коридорам в надежде, что заметят. Но не помню, чтобы это сработало. Режиссеры находили меня сами.
— В советские годы многие отечественные фильмы вывозились на международные фестивали. Актёры любят вспоминать свои потрясения за границей. Что запомнилось вам?
— Первый раз я оказался на фестивале в Испании, в Сан-Себастьяне, с фильмом «Молодые». Поехали я и Алла Ларионова — она играла маму моей девушки. В то время с Испанией у нас не было дипломатических отношений, и благодаря этому замечательному для нас с Аллой Дмитриевной обстоятельству мы провели два дня в Париже — в ожидании въездной визы в недружественную нам страну. С радостью прогулялись по Елисейским Полям и увидели Эйфелеву башню.
Когда наконец прилетели в Испанию, нас повезли в Памплону на бой быков. Их гнали по улице мимо нас — это произвело сильное впечатление. Ну и сам фестиваль не забыть. Сан-Себастьян — курортный город на берегу Бискайского залива. Кругом красота, роскошь! Дресс-код — смокинг и бабочка, но откуда они у меня? Выручили костюмеры родного МХАТа: для красной дорожки выдали и бабочку, и пиджак.
Интересно устроена жизнь! В детстве я мечтал о путешествиях — любимым предметом в школе была география. Собирал марки различных стран, бегал на Кузнецкий Мост, в магазинчик филателии, рядом с которым с рук всегда можно было за 20 копеек купить колониальную марку Анголы или Мозамбика. Любил их рассматривать и мечтать о будущих путешествиях. Переписывался с заграничными филателистами, для чего самостоятельно выучил английский. Обложился словарями и составлял письма: «Привет, шлю тебе десять советских марок, пришли мне марку своей страны».
После школы собирался поступать на факультет журналистики в МГУ или в МГИМО. Учился я прилично, так что не исключаю, что конкурс выдержал бы. Но потом в моей жизни появился театральный кружок, и интерес к театру перевесил.
Став артистом, я за полвека объездил почти весь мир. Выходит, детская мечта все-таки осуществилась.
Первые мои гастроли были в Японию. Это и сейчас другой мир, а тогда, в конце 1960-х, и вовсе что-то запредельное. Я в то время только пришел во МХАТ, недолго поиграл в массовке и получил главную роль в «Кремлевских курантах» — спектакле про Ленина. А тогда зарубежные гастроли советских театров устраивались на государственном уровне, в репертуаре помимо классики всегда стояли идеологические спектакли. Меня срочно ввели еще в три спектакля, чтобы лишних людей зря не таскать. И вот я, 23-летний, оказался на целый месяц в Японии. Мы проехали всю страну — Токио, Осака, Кобе, Киото… Сказать, что испытал шок, — не сказать ничего. Поражало все! Но и на японцев мы произвели впечатление. Сбегались, когда я со своим коллегой Владленом Семёновичем Давыдовым выходил на прогулку. Даже самые рослые японцы не доставали нам до груди.
Меня многое там удивляло. Например, когда гримерши предлагали сделать после спектакля массаж спины. В японских театрах принято, что после тяжёлых спектаклей гример или костюмер массирует спину актёрам.
— Это были не гейши?
— Нет. Кстати, вы знаете разницу между ойран и гейшей? Первая оказывает интимные услуги. А вторая — для душевных услад. Гейша образованна, начитанна, может составить состоятельному мужчине приятную компанию, не более того. Но это недешевое удовольствие. Нас с гейшами, разумеется, не знакомили. Суточных хватило лишь на кассетный магнитофон, пару банок пива да графинчик саке.
Как-то мы со Славой Невинным после вечернего спектакля стояли на улице, разговаривали, курили. Подходит молодой человек, и раз, будто фокусник, раскрывает веером фотографии девушек — мол, не хотите ли? «Сэнкью вери мач! Гоу аут», — отвечаю. Через несколько минут снова подходит, раз — и фотографии мальчиков. Тут мы ему уже по-русски хором сказали, что про него думаем и куда ему надо пойти. Больше его не видели.
Ещё Япония удивила вот чем. На улице люди очень долго прощаются друг с другом. Стоят мужики и кланяются: «Оригато». Вроде как должны разойтись. Но нет, кланяются снова: «Оригато». В чём подвох, почему не расходятся — непонятно. Спросил у переводчика. И выяснилось, что японцы чтут народную мудрость: «Чем спелее колос, тем ниже клонится». То есть чем значимее человек, тем он вежливее. Поэтому собеседник должен уйти первым. Но тот тоже знает эту мудрость и не спешит. Иногда прощание затягивалось минут на пятнадцать!