Марина поправила салфетки на столе и чуть передвинула тарелки с салатом. Праздничный обед был почти готов. Осталось нарезать хлеб и выложить маринованные огурцы, которые особенно любил Виктор, её муж.
На кухне пахло жареной курицей, и всё будто бы складывалось хорошо. Только внутри у Марины что-то сжималось. Близился день рождения свекрови — Галины Аркадьевны. Марина всегда старалась: готовила блюда, о которых та упоминала вскользь, убирала чуть ли не до блеска всё в квартире, подбирала подарок заранее.
Но сколько бы усилий она ни прикладывала, тёплого слова за все эти годы так и не услышала. Свекровь, женщина с прямой осанкой и стальным голосом, словно по умолчанию считала, что Марина не справляется. Или делает всё не так. Или просто делает — и ладно.
В прихожей хлопнула дверь. Виктор с матерью уже вернулись из магазина. Она услышала, как он весело говорит:
— Мам, ну ты и выбрала коробку! Еле донёс!
Галина Аркадьевна делала всегда всё напоказ. Даже торт к собственному празднику выбрала сама, заказала заранее, в дорогой кондитерской. Марина не возразила, хотя на праздники всегда пекла сама. Не потому что экономила, а потому что вкладывала душу.
— Здравствуй, Марина, — прозвучало от двери.
— Добрый день, Галина Аркадьевна, — отозвалась она, вытирая руки о фартук.
— Надеюсь, ты ничего жирного не готовила? — с порога спросила свекровь. — У меня давление. Я тебе в прошлый раз говорила.
— Нет, всё максимально лёгкое, — спокойно ответила Марина. — Только курица жареная.
— Надеюсь, хоть на этот толчонка без комочков.
Слова свекрови, как всегда, прозвучали буднично, как будто между делом. Но Марина почувствовала, как в груди начинает нарастать горечь. За эти пять лет она привыкла к таким уколам. Но не смирилась.
За столом Галина Аркадьевна вела себя сдержанно, впрочем, как всегда. Виктор шутил, поднимал тосты, улыбался, подливал вино. Марина поддерживала разговор, не позволяя себе расслабиться. Каждый жест — на контроле. Как только кто-то клал вилку, она тут же вставала, чтобы убрать тарелку. Когда кто-то вспоминал про соус, она уже ставила на стол и приносила добавку если что-то заканчивалось.
Вечером, когда всё было убрано, Марина вышла в гостиную. Виктор что-то смотрел на планшете, а свекровь с кем-то говорила по телефону. Не громко, но в тишине квартиры каждое слово было слышно.
— Да что ты! — с усмешкой произнесла Галина Аркадьевна. — Хозяйка? Да она только притворяется. Готовит, убирает, как робот. Ни тепла, ни уюта. Всё из-под палки, потому что надо. А вообще она нам чужая... Фасад, а не женщина. Молчунья, серая, как стенка. Она мне не невестка, а временное недоразумение.
— Мам ну что говоришь, могли бы давно уже поладить.
— Вот точно она просто прислуга с амбициями. Что у нас может быть общего кроме тебя. Всё делает — не потому что душа есть, а потому что боится не угодить. Холодная она как утюг.
От этих слов у Марины в голове зазвенело.
Она не ожидала. Даже в мыслях не допускала, что может услышать подобное о себе. Не от постороннего, а от женщины, которой годами старалась угодить. Помогала, заботилась, не перечила.
Марина застыла, как вкопанная. Потом развернулась и молча пошла в комнату. Закрыла дверь. Смотрела на своё отражение в зеркале — лицо усталое, волосы в беспорядке, глаза потускнели. За эти годы она изменилась. Не потому что взрослеет. А потому что слишком старалась быть удобной.
Она стояла. А потом, как будто в первый раз за долгое время, сказала вслух, тихо, почти шёпотом:
— Хватит.
Никаких слёз. Только сухое, колючее чувство в груди. Как будто в ней долго копилось что-то вязкое, и теперь, наконец, начало застывать.
Марина вышла молча. В гостиной было тихо. Виктор зевнул и, не поднимая глаз от экрана, бросил:
— Мама скоро уедет. Не принимай близко, ты же знаешь, у неё язык без тормозов.
Она ничего не ответила. Не хотела. Потому что не язык у его матери был без тормозов — а уважение отсутствовало. И Витя это знал. Просто не хотел видеть. Или не считал нужным замечать.
На следующее утро Марина не стала готовить завтрак. Обычно, когда Галина Аркадьевна оставалась с ночёвкой, невестка вставала раньше всех, готовила блины, нарезала фрукты, варила кашу. В этот раз — нет, не стала суетиться. Села за ноутбук и открыла рабочие файлы.
Свекровь заглянула на кухню и прищурилась:
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Прекрасно себя чувствую, — ответила Марина, не отрывая взгляда от экрана.
— А... Просто обычно ты накрываешь. Я думала, вы меня завтраком угостите.
— На столе хлеб, сыр, варенье. Кофе в банке. И в холодильнике полно еды с праздника.
Тон у неё был спокойный, без упрёка. Но в этом спокойствии было что-то, чего свекровь раньше не слышала. Она замолчала и ушла в комнату.
Витя вышел спустя полчаса. Потянулся, глянул на пустой стол.
— Что, решили поголодать с утра?
Марина встала, подошла к нему и мягко, но уверенно сказала:
— А ты когда в последний раз спросил, как я себя чувствую после всех этих визитов?
— Ну… ты вроде не жаловалась.
— А если бы жаловалась — что бы изменилось? Ты хоть раз поговорил с матерью, когда она отпускала колкости?
Виктор замолчал. Он был не грубым человеком. Но из тех, кто предпочитает мир любой ценой. Даже ценой собственного человека рядом.
— Мы же семья. Ты и мама. Мне трудно между вами.
— Мне тоже трудно, — сказала Марина. — Только я молчала всё это время. Ради тебя. Ради мира. Ради какого-то вымышленного долга. А вчера я услышала, как она меня назвала. За спиной.
Виктор побледнел.
— Что ты услышала?
— Не важно, — Марина отвернулась. — Но это был последний раз. Я больше не собираюсь притворяться, что всё в порядке. Твоя мать меня ненавидит, не ценит моих стараний. Хочет характер увидеть, будет ей.
Галина Аркадьевна уехала в тот же день. Попрощалась сухо. Не обняла. Сказала только:
— Видно, у вас теперь свои порядки.
Марина не ответила. Вечером, сидя в кресле с пледом на плечах, она перечитывала старую статью в журнале. Когда-то ей нравилось писать. Даже пробовала вести блог. Но с тех пор, как вышла замуж, времени не стало. Быт, работа, визиты, готовка. Всё по кругу.
Она подняла глаза на Виктора. Он сидел с телефоном, молчал. Потом вдруг поднял голову:
— Я поговорю с мамой.
— Не надо, — спокойно сказала Марина. — Не в этом дело.
— А в чём?
Она немного помолчала, а потом ответила:
— Я забыла, кто я. Перестала быть собой. Потому что всё время старалась быть удобной.
Виктор молчал. Он, кажется, впервые начал что-то понимать.
Марина пошла в спальню и открыла нижний ящик комода. Там лежала старая тетрадь, исписанная от руки. Она достала её, провела пальцами по обложке и вдруг почувствовала лёгкую дрожь в груди. Нет, не от страха. От того, что она давно не чувствовала ничего своего.
А теперь — снова чувствует. Сначала едва заметную искру. Как будто внутри снова зажглась лампочка, которую долго считали перегоревшей. А потом — желание. Не бурное, не резкое. Но уверенное. Что-то вернуть. Себя.
На следующий день Марина проснулась раньше обычного. Сделала зарядку, приняла душ, сделала макияж и красивую прическу. Она давно так не начинала утро — не ради кого-то, а просто потому, что хотелось.
Виктор сидел в зале, листал новости. Услышал, как хлопнула дверца шкафа, как заскрипели доски под её шагами.
— Ты куда? — спросил он.
— В библиотеку. Хочу подать заявку на курсы — писательские. У них осенью новый поток.
Он моргнул.
— Серьёзно? Ты же говорила, что это несбыточное.
— Несбыточное — это угодить всем. А написать рассказ — вполне реально.
Он посмотрел на неё, будто впервые увидел. В голосе не было иронии, в лице — ни капли заискивания. Только решимость.
В течение недели Марина вернулась в свой ритм. Работа, прогулки, книги. Она впервые не звонила свекрови по вечерам, не напоминала Виктору про визиты. Ни стояла часами у плиты, не обращала внимания на пыль.
Галина Аркадьевна позвонила сама.
— Что-то ты молчишь. Я уже начала волноваться.
— У нас всё хорошо. Просто занята. Работа, учёба.
— Какая учёба?
— Курсы. Теперь я не просто прислуга.
Свекровь промолчала. Потом бросила:
— В твоём возрасте? Что удумала? И подслушивать не хорошо.
— Не вам говорить мне о воспитании. Вы самовлюбленная.
Марина не стала развивать тему просто положила трубку. И не стала извиняться. Что-то в ней поменялось. И она не хотела возвращаться назад.
Однажды Виктор пришёл с работы, задумчивый. Сел на диван, не включая телевизор.
— Знаешь, я подумал. Мы давно никуда не ездили вдвоём. Может, выберемся на выходных? Или просто погуляем. Ты так похорошела.
— Это предложение?
Он кивнул.
— Настоящее. Без мамы. Без дел. Просто ты и я.
Марина вздохнула. Легко и глубоко.
— Тогда давай не в парк. Хочу показать тебе место, где я в юности сидела часами. Там старый дом с граффити, за ним яблоневый сад.
— А можно?
— Теперь — всё можно.
Пока Виктор переобувался, она заметила на его телефоне уведомление: «Мама звонила — 3 раза». Он выключил звук. Слов ничего не сказал. Но Марина это заметила. И оценила. Она стояла и улыбалась. Не потому что всё стало идеально. А потому что стало понятно: многое в её жизни зависит от неё самой.
И больше никто не решит, как она должна чувствовать, жить, говорить. Ни одна Галина Аркадьевна. Ни даже любимый муж. Потому что, прежде всего, она — это Марина. Женщина. Не кухарка, не прислуга, не недоразумение.
Прошло два месяца. Марина не менялась резко — просто постепенно возвращалась к себе. В доме всё ещё висела картина, которую подарила свекровь. Всё ещё стояла в углу вазочка, которую Марина никогда не любила, но раньше не решалась убрать. Теперь убрала. Не в сердцах, не в обиде. Просто потому что имеет право.
Она не перестала готовить. Не стала грубой. Не ушла в протест. Но больше не позволяла говорить с собой снисходительно.
На день рождения Виктора Галина Аркадьевна приехала с цветами и коробкой конфет. Вела себя сдержанно. Без замечаний. Без колкостей. Словно почувствовала, что границы теперь есть. И за них лучше не заходить.
Марина встретила её вежливо. Не обнимала, но не игнорировала. Улыбалась — искренне, но по-своему. Разговаривала — спокойно, уверенно.
После застолья Галина Аркадьевна подошла к ней в прихожей. Подбирала слова. Потом всё же сказала:
— В последнее время ты… изменилась.
Марина взглянула ей в глаза.
— Просто перестала бояться быть собой.
Свекровь опустила взгляд. А потом — впервые за всё время — сказала:
— Наверное, это правильно.
Марина не ответила. Не нужно было. Она знала: услышала главное. И уже этого было достаточно. Хотя одобрение свекрови ей не нужно было.