Я сидел за угловым столом в кафе "Золотая рыбка", глядя, как Полина, моя жена, размахивает руками, будто дирижёр перед оркестром. Её голос, звонкий, как колокольчик на базаре, разносился по залу, перекрывая гул родственников и звон бокалов.
"Отдыхайте, гости, веселитесь, муж за всё заплатит!" — выкрикнула она, и её сестра Галя тут же захлопала, будто Полина объявила бесплатную раздачу шампанского.
Я сжал вилку чуть сильнее, чем нужно, и почувствовал, как металл холодит ладонь. Ну, конечно, Борис опять за всё заплатит. Борис, который тянет лямку, Борис, который молчит, Борис, который всегда под рукой, как кошелёк на верёвочке.
Кафе гудело, как улей. Родственники Полины — человек пятнадцать, не меньше — заняли три стола, сдвинутых в длинную полосу. Столы ломились от еды: салаты с креветками, мясные нарезки, какие-то мудрёные канапе с красной икрой, бутылки вина, коньяка и даже пара графинов с чем-то мутным, что Галя назвала "домашним ликёром".
Официанты сновали туда-сюда, подливая, унося пустые тарелки, а Полина, в своём красном платье с глубоким вырезом, порхала между гостями, будто королева улья. Её длинные серьги качались, отбрасывая блики на стены, а смех — резкий, с хрипотцой — резал воздух, как нож по маслу.
Я смотрел на это всё и думал: как же я докатился? Двадцать лет назад, когда мы с Полиной только поженились, она была другой. Или мне так казалось? Юная, с косой до пояса, она пела под гитару в нашей общаге, а я, дурак, думал, что это любовь.
Я тогда работал на стройке, таскал кирпичи, пока спина не трещала, чтобы оплатить её курсы косметолога. Потом — её первый салон, второй, третий. Полина расцвела, как цветок на стероидах, а я... я остался тем же Борисом, который чинит проводку, платит по счетам и молчит, когда она называет меня "мой бухгалтер" перед своими подругами.
Её родственники — Галя, тётя Люба, дядя Коля с вечно красным носом — всегда были тут как тут, готовые подъесть, попить и похвалить Полину за её "хватку". А я? Я был фоном. Серой стеной, на которой они рисовали свои праздники.
— Боря, ну что ты сидишь, как на похоронах? — Полина плюхнулась рядом, обдав меня запахом духов и вина. Её глаза блестели, щёки горели. — Налей мне ещё, а? И закажи ещё тех креветок, Галя их обожает.
— Полина, — начал я, стараясь держать голос ровным, — счёт уже за сотку перевалил. Может, хватит?
Она закатила глаза, будто я сказал, что земля плоская.
— Ой, Боря, не начинай! — Она махнула рукой, и её браслеты звякнули, как цепи. — Это же моя семья! Они приехали издалека, надо их уважить. Или ты хочешь, чтобы я перед всеми выглядела скупердяйкой?
— А я, значит, должен выглядеть банкоматом? — Я почувствовал, как внутри что-то закипает, как чайник, который забыли выключить.
— Борис, не порти вечер, — прошипела она, наклоняясь ближе. Её улыбка была острой, как лезвие. — Ты всегда такой... мелочный. Расслабься, повеселись!
Я посмотрел на стол. Галя хохотала, размахивая вилкой с куском мяса. Дядя Коля, уже изрядно поддавший, пытался танцевать с официанткой, которая вежливо отбивалась. Тётя Люба что-то громко рассказывала, тыча пальцем в воздух.
И все они — вся эта орава — ели, пили, смеялись, будто это не кафе, а их личная столовая. А я... я был просто кошельком, который Полина таскает за собой, как сумочку.
— Полина, — сказал я, и мой голос дрогнул, как струна, которую слишком сильно натянули. — Я не буду платить.
Она замерла. Её брови взлетели вверх, а рот приоткрылся, будто я только что признался, что я инопланетянин.
— Что ты сказал? — Голос её стал тише, но в нём появилась злость.
— Я сказал, что не буду платить. — Я выпрямился, чувствуя, как кровь стучит в висках. — Ты пригласила их, ты и плати.
Зал как будто затих. Или мне показалось. Галя перестала жевать, дядя Коля замер с бокалом в руке. Тётя Люба повернула голову, её очки блеснули, как фары. Полина смотрела на меня, и в её глазах было что-то новое — смесь удивления и злости.
— Борис, ты что, серьёзно? — Она рассмеялась, но смех был натянутый, как резина. — Ты сейчас перед всеми меня позорить будешь?
— Позорить? — Я встал, стул скрипнул по полу. — Это ты меня всю жизнь позоришь! "Борис заплатит", "Борис разберётся", "Борис, не трынди, сделай". Двадцать лет я таскаю твои хотелки, как осёл, а ты даже спасибо не скажешь!
Гости за столом замолчали. Официант, который нёс очередную бутылку вина, замер на полпути. Полина вскочила, её лицо побагровело.
— Да как ты смеешь? — Она ткнула в меня пальцем, ногти блестели, как когти. — Я для тебя всё делала! Салон открыла, деньги в дом приношу, а ты... ты только ныть умеешь!
— Деньги? — Я почувствовал, как голос срывается на крик. — Это мои деньги, Полина! Мои! Я вкалывал, пока ты по спа-салонам бегала! Я молчал, когда ты смеялась надо мной перед своими подругами! Я терпел, когда ты тащила сюда всю свою родню, чтобы они жрали за мой счёт! Но знаешь что? Хватит!
Я повернулся к столу. Родственники смотрели на меня, как на привидение. Галя прижала ладонь к груди, дядя Коля кашлянул, тётя Люба сняла очки и начала их протирать.
— Борис, — начала Полина, но я её перебил.
— Нет, Полина. Ты хотела праздник? Плати сама. У тебя три салона, ты большая девочка. — Я вытащил из кармана бумажник, бросил на стол пару мятых купюр — на свой кофе и бутерброд — и пошёл к выходу.
— Борис! — крикнула она мне в спину. — Ты куда? Вернись, идиот!
Но я не обернулся. Дверь кафе хлопнула за мной, и я вышел на улицу. Воздух был холодный, пахло мокрым асфальтом и осенью. Я вдохнул полной грудью, и впервые за много лет почувствовал, что дышу свободно. Будто сбросил с плеч мешок, который таскал всю жизнь.
Я знал, что дома будет скандал. Полина не из тех, кто сдаётся. Но в тот момент, шагая по тёмной улице, я понял: что-то сломалось. Не во мне — во мне как раз что-то починилось. Я больше не хотел быть серой стеной.
Я шагал по тёмной улице, фонари отбрасывали длинные тени, а в голове гудело, как после удара молотком. Холодный воздух кусал щёки, но я чувствовал себя живым — впервые за годы.
Полина, её родственники, их жадные рты и громкий смех остались за дверью кафе, и я думал: «Вот оно, Борис, ты сделал шаг. Что дальше?» Но не успел я дойти до конца квартала, как услышал за спиной торопливые шаги. Каблуки цокали по асфальту, как метроном.
— Борис! — Голос Гали, сестры Полины, резанул тишину. Я остановился, но не обернулся. — Борис, подожди, чёрт возьми!
Я медленно повернулся. Галя, запыхавшаяся, в своём нелепом леопардовом пальто, стояла в нескольких шагах. Её лицо, обычно покрытое толстым слоем макияжа, выглядело странно — без привычной ухмылки. Она теребила ремешок сумки, и я заметил, как дрожат её пальцы.
— Что тебе, Галя? — спросил я, стараясь держать голос холодным, как асфальт под ногами.
— Ты… ты серьёзно ушёл? — Она шагнула ближе, её глаза бегали, будто искали что-то в моём лице. — Полина в истерике, орёт на всех. Официанты счёт принесли, а она… она говорит, что у неё нет таких денег.
Я хмыкнул. Ну конечно, Полина, королева салонов, не удосужилась взять с собой кошелёк. Всё на Бориса, как всегда.
— Это её проблемы, — сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти. — Она взрослая, разберётся.
— Борис, подожди! — Галя схватила меня за рукав. Её ногти, длинные, как когти хищной птицы, впились в ткань куртки. — Ты не понимаешь. Она… она не просто так это устроила.
Я замер. Что-то в её голосе — не то отчаяние, не то страх — заставило меня насторожиться.
— О чём ты? — Я прищурился, глядя на неё. Галя отвела взгляд, её губы дрогнули.
— Полина… она в долгах, Боря. — Галя заговорила тише, почти шёпотом, будто боялась, что кто-то подслушает. — Её салоны… они не приносят прибыль. Уже полгода. Она взяла кредиты, большие, в двух банках. И ещё… — Она замялась, её щёки покраснели, несмотря на холод. — Она заняла у каких-то мутных типов. Они ей звонили на прошлой неделе, угрожали.
Я почувствовал, как внутри всё сжалось, будто кто-то стянул верёвку вокруг груди. Полина? В долгах?
Эта женщина, которая покупала сумки за мою зарплату и хвасталась перед подругами, что «всё под контролем»? Я смотрел на Галю, пытаясь понять, не врёт ли она, но её глаза были слишком серьёзными, слишком напуганными.
— И что? — Я сглотнул, голос стал хриплым. — Она решила, что я буду платить за её долги? Устроила этот цирк, чтобы я раскошелился?
— Не совсем… — Галя замялась, переступая с ноги на ногу. — Она думала, если ты заплатишь за этот вечер, она сможет их… ну, успокоить. Показать, что у неё всё ещё есть деньги. Что ты… что ты её вытащишь.
Я рассмеялся — резко, горько, так, что Галя вздрогнула. Вытащить Полину? Меня, которого она двадцать лет пинала, как старую собаку? Я покачал головой, чувствуя, как злость смешивается с чем-то тяжёлым, почти жалостью.
— Галя, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Я не её банкомат. И не её спасатель. Она сама в это влезла, сама пусть и вылезает.
— Борис, ты не понимаешь! — Галя повысила голос, её руки задрожали сильнее. — Эти люди… они не шутят. Они сказали, если она не вернёт деньги до конца месяца, они… они её найдут. И тебя тоже.
Я замер. Угроза повисла в воздухе, как дым. Я представил Полину — её смех, её красное платье, её уверенность — и вдруг увидел её другой: напуганной, загнанной в угол. Но потом вспомнил её слова в кафе: «Борис, не порти вечер». И злость вернулась, как волна.
— Пусть разбирается, — сказал я, отводя взгляд. — Я не её рыцарь в доспехах.
Галя открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут из-за угла вынырнула тень. Высокий мужик в чёрной куртке, с короткой стрижкой и шрамом через бровь. Он шагнул к нам, и я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Галя попятилась, её сумка упала на асфальт.
— Ты Борис? — Голос у него был низкий, с хрипотцой, как у человека, который привык, что его слушают. — Муж Полины?
Я кивнул, хотя внутри всё кричало, чтобы я бежал. Он подошёл ближе, и я увидел, как блеснул перстень на его пальце — здоровенный, с каким-то камнем.
— Твоя жена задолжала моему боссу. Двести тысяч. — Он говорил спокойно, но каждое слово было как удар. — Она сказала, ты заплатишь. Это правда?
Я посмотрел на Галю. Она стояла, прижав руки к груди, и молчала. Я перевёл взгляд на мужика.
— Нет, я ничего не буду платить. Это её долг! — сказал я, и мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидал.
Он прищурился, шагнул ещё ближе.
— Ты точно уверен? Знай, если ты не заплатишь, мы найдём способ, как вас заставить — со злостью сказал он.
Я сжал кулаки, чувствуя, как сердце колотится, как барабан. Двадцать лет я молчал. Двадцать лет я был фоном. Но сейчас, стоя перед этим типом, я понял: если я прогнусь, я никогда не выберусь из этой ямы.
— Угрожай сколько хочешь, — сказал я, глядя ему в глаза. — Но я не её кошелёк. И не твой. Хочешь деньги — иди к Полине.
Он смотрел на меня ещё секунду, потом хмыкнул, как будто я его позабавил. Повернулся и пошёл прочь, бросив через плечо:
— Передай жене, что время тикает.
Галя схватила меня за руку, её пальцы были ледяными.
— Борис, ты что, с ума сошёл? — прошептала она. — Это же бандиты! Они не шутят!
— А я шучу? — Я выдернул руку и пошёл дальше, чувствуя, как адреналин бьёт в виски. — Полина пусть разбирается. Я не её щит.
Но внутри я знал: это не конец. Полина вляпалась по уши, и этот тип со шрамом — только начало. Я шёл домой, и в голове крутился только один вопрос: что я буду делать, когда они придут снова?
Я дошёл до дома, когда небо уже затянуло чёрным, как будто кто-то пролил тушь над городом. Ключи звякнули в руке, дверь скрипнула, и я вошёл в квартиру, где всё пахло Полиной — её духами, её кремами, её жизнью.
Но тишина была непривычной, почти зловещей. Обычно она включала телевизор или болтала по телефону, а сейчас — ни звука. Я бросил куртку на вешалку и прошёл в гостиную.
Полина сидела на диване, всё ещё в своём красном платье, но теперь оно выглядело помятым, как её лицо. Она не смотрела на меня, только крутила в руках пустой бокал.
— Вернулся? — Голос её был тихим, без привычной колкости. Она подняла глаза, и я увидел в них что-то, чего не видел никогда: не злость, не насмешку, а… страх.
— Вернулся, — сказал я, прислонившись к косяку. — Галя догнала меня. Рассказала про твои долги.
Полина вздрогнула, бокал чуть не выскользнул из её рук. Она поставила его на стол, медленно, будто боялась, что он разобьётся.
— Она тебе всё выложила, да? — Полина попыталась усмехнуться, но получилось жалко. — Ну и что? Пришёл читать мне морали?
— Нет, — я покачал головой. — Я пришёл сказать, что это конец, Полина. Я не буду тебя вытаскивать. Не в этот раз.
Она вскочила, её каблуки стукнули по паркету.
— Ты что, бросишь меня? — Голос сорвался на визг. — После всего, что я для тебя сделала? Я строила бизнес, я тянула семью, а ты… ты просто сбежал из кафе, как трус!
Я почувствовал, как внутри снова закипает, но теперь это была не просто злость. Это была усталость — тяжёлая, как бетонная плита. Я шагнул к ней, и она замолчала, будто почувствовала, что я на грани.
— Полина, — сказал я, и каждое слово падало, как камень. — Ты не семью тянула. Ты тянула свою корону. Я работал, я платил, я молчал, пока ты хвасталась перед всеми, какая ты крутая. А теперь ты вляпалась, и я должен за тебя отвечать? Нет. Хватит.
Она открыла рот, но я поднял руку.
— И не надо мне рассказывать про любовь, про семью. Ты двадцать лет делала из меня мебель. Я был твоим кошельком, твоим водителем, твоим «Борис, сделай». Но я человек, Полина. И я больше не твой.
Её лицо исказилось, будто я ударил её.
— Боря, эти люди не шутят… мне очень страшно! — прошептала она, и в её голосе появилась дрожь. — Они придут за мной. И за тобой. Ты думаешь, они просто так уйдут?
— Тогда беги, Полина, — сказал я. — Бери свои сумки, свои салоны, своих бандитов и беги. Но без меня.
Полина опустилась обратно на диван, её плечи поникли.
— Борис… — начала она, но голос её был уже не её — слабый, потерянный. — Что мне делать?
Я ничего не ответил. Прошел в спальню и стал собирать вещи. Я достал старый рюкзак, бросил внутрь пару джинсов, футболок, паспорт. Сердце колотилось, но руки двигались спокойно, как будто знали, что делать.
Когда я вернулся в гостиную, Полина всё ещё сидела, глядя в пол. Она не плакала — Полина никогда не плакала, — но её лицо было как пустая страница.
— Куда ты? — спросила она, не поднимая глаз.
— Не знаю, — честно ответил я. — Но подальше отсюда.
Я вышел из квартиры и ушел не оглядываясь. Я пошёл вперёд, не зная, куда иду, но чувствуя, как каждый шаг делает меня легче. Где-то там, за углом, была моя жизнь — не Бориса-кошелька, не Бориса-фона, а просто Бориса. И я собирался её найти.