История мальчика, выдавшего отца в 1937 году
Он был самым обычным, в том смысле, в каком «обычное» в те годы означало выживание.
Мальчику было 12 лет.
Его звали Алёша, хотя в протоколах — Алексей Г.
Фамилию здесь писать не буду: не из страха, а из уважения. Потому что речь не о нём — а о том, что может сделать система с ребёнком, если вложит в его голову страх вместо любви.
Мой Telegram канал для тех кому нравиться моё творчество...
Отец Алёши — инженер. Не гений, не партиец, не троцкист. Просто работает на заводе. Дома — строгий, но любящий. С матерью — молча. После смены читает газеты, иногда бурчит: «всё это показуха…»
В том году зима пришла рано. Пальто было одно — отцовское.
Тёплое, ватное, на крючке. Большое. В нём по очереди ходили все трое детей. Алёша — средний. Ему разрешали брать его «на учёбу». Он шёл в школу, волоча рукава по снегу, и чувствовал себя почти взрослым.
Однажды учительница задала сочинение:
«Что ты любишь в нашей стране».
Алёша написал:
«Мне нравится, что у нас нет капиталистов. Папа говорит, что в газетах врут, но Сталин всё равно молодец».
Он написал честно. Он не доносил. Он просто не понял, что нельзя писать правду, даже если ты — ребёнок.
Через три дня пришли двое.
В пальто, но уже в чужом — кожаные. В дом вошли тихо, но с запахом, от которого мёрзнут ноги.
Отца увели, не объяснив. Вещи не дали собрать. Мать пыталась кричать — Алёша спрятался под кровать.
Он не сразу понял, что произошло.
Через неделю его вызвали в школу.
Сначала — просто разговор.
Потом — «а ты часто слышал, как папа это говорил?»
Потом — «а ещё кто из взрослых ругает партию?»
Потом — молчание.
Алёша больше не носил то пальто.
Мать спрятала его в сундук.
В доме стало холоднее — не от погоды.
Через год пришло письмо: «10 лет без права переписки».
Мать сказала, что отец уехал.
Алёша понял, что убили.
Он долго потом думал, что сделал что-то не так.
Но в какой-то момент стал пионером. Потом — комсомольцем. Потом — инженером, как отец.
Только пальто не выбросил.
И однажды внуку, доставая его из сундука, сказал:
— Оно для троих. Один — я. Второй — ты. Третий...
И замолчал.
Эта история реальна.
Она — не об измене, не о злобе. А о том, что в 1937 году правдой можно было убить. Даже если ты — мальчик.
Даже если ты любишь.
Даже если ты просто написал то, что слышал дома.
Это — не случайность. Это — система. Она строилась не на железе, а на страхе перед словами.
И каждый новый день в СССР начинался с вопроса: а что, если кто-то услышал?
Я собираю такие истории. Чтобы память не стала тишиной.
Если хочешь — заходи ко мне в Telegram:
Там не будет героев.
Только живые. И мёртвые, которым не дали сказать.