Евгений Михайлович промучился ещё две недели, а потом не выдержал, отправился в Журавку. Он сам не знал, зачем он туда идёт и что станет говорить Любе. Евгений пытался заготовить речь заранее, но ничего не приходило в голову, в конце концов он решил, что слова найдутся сами, когда он увидит Любу.
Предыдущая глава:
https://dzen.ru/a/aDxIcpYUW3JkdfHh
«И что в ней такого? – думал Евгений, быстро шагая по полю. – Нет, Люба, конечно, очень красивая, но я немало красивых женщин видел, вот только ни одна из них не смогла тронуть моё сердце… Нет, тут явно не в красоте дело. Есть в Любе какая-то загадка…»
Евгений шёл не с пустыми руками, он специально съездил с утра в райцентр, накупил различных сладостей, которых в сельпо не продавали. Мужчина хотел купить Любе платок в подарок, но побоялся, что тогда она сразу догадается о его чувствах к ней, а открывать свои чувства он ещё не был готов.
«Гостинцы – это для Мити, - подумал Евгений, когда уже показались первые дома деревни Журавка. – А к Любе я с чем приду? Нет, нехорошо так»
Мужчина решил нарвать для неё полевых цветов.
«Женщины любят цветы, Люба должна быть рада, - улыбнулся он. – А если спросит, почему я ей цветы принёс, скажу, что просто так, для настроения».
Евгений так увлёкся, что нарвал целую охапку цветов. С этой охапкой он и вошёл в деревню.
- Ох, мил человек, а я тебя помню, - с прищуром посмотрела на него пожилая женщина, шедшая по улице с трёхлитровой банкой молока. – Ты к Любке Мартыновой давеча приходил, спрашивал, где она живёт.
- Да, приходил, - замялся Евгений, он ожидал вновь услышать что-то плохое о Любе и не ошибся.
- У-у, опоздал ты, милок, - махнула она рукой. – Тут у нас уже вторую неделю такие страсти кипят!
И женщина принялась в красках рассказывать Евгению о новых похождениях Любы. Правда, рассказ селянки был заметно приукрашен и дополнен догадками.
На самом деле произошло следующее: две недели назад в родную деревню вернулась Оля. Самохина в девичестве. Оля окончила в городе педагогический институт и получила назначение в школу в близлежащем посёлке.
Приехала Оля не одна, а с мужем, с которым познакомилась в стенах альма-матер. Свадьбу влюблённая пара сыграла минувшей весной, незадолго до защиты диплома.
Борис Крутиков был синеглазым красавцем, с пшеничными, вьющимися волосами. Он был высоким и стройным, как верба. Семья Самохиных очень гордилась своей Оленькой: во-первых, высшее образование, что для деревни огромная редкость; а во-вторых, городской муж-красавец.
Семья тщательно скрывала от односельчан, что Борис уже был женат, в первый раз женился он в восемнадцать лет, только не по огромной любви, а, так сказать, по особым обстоятельствам. В настоящий момент в городе подрастал его четырёхлетний сынишка, а Борис платил алименты.
Для местных жителей отношение Бориса к молодой супруге было диковинкой. В сельмаг они всегда ходили вместе, при этом супруг заботливо открывал перед женой дверь, не позволял ей нести даже лёгкую сумку с продуктами, а если они шли к реке по косогору, то Борис бережно поддерживал Олю за руку, чтобы она не оступилась.
Селянки удивлялись такому обращению. Удивлялись и завидовали – им о таком и мечтать не приходилось.
Борис был натурой творческой, художником. «Белоручка» - как стали называть его местные бабы. Мужскую работу Борис выполнять не умел, гвоздя прибить не мог, дров наколоть – тем более. Эта работа так и осталась на плечах тёщи, но она претензий зятю не предъявляла. Главное, чтобы дочка была счастлива с мужем.
Красавец Борис устроился на работу сразу в два места: в школу учителем рисования и в Дом культуры, где также вёл кружок рисования. Приходить на кружок могли все желающие – и стар, и мал.
Люба в деревне откровенно скучала, услышав как-то про кружок рисования в Доме культуры, заинтересовалась, решила пойти, посмотреть. «Может, художницей известной стану» - усмехнулась она себе под нос.
В тот самый вечер, когда Люба впервые посетила кружок рисования, семейное счастье Оли Крутиковой закончилось…
Уже на следующее утро вся Журавка неистово обсуждала Любу и Бориса, только Оля упорно делала вид, что ничего не случилось, ни слова упрёка мужу не сказала, лишь плакала по ночам в подушку в тайне ото всех.
Не выдержал дед Оли мучений единственной внучки, решил сходить к разлучнице, поговорить с ней по душам. «Если слов не поймёт, - решил он, - на этот случай костыль мне пригодится».
Дед Прокофий был настроен достаточно агрессивно. Он помогал дочке воспитывать Оленьку с малых лет, пылинки с внучки сдувал и никому не позволял обижать. «Мой колокольчик» - так дед Прокофий называл Оленьку за её тоненький и звонкий голосок.
Была суббота, начало девятого утра, пришёл дед Прокофий к дому Любы, подёргал ручку входной двери – заперто. Непривычно это было, не принято в деревне закрываться изнутри на засов, все обычно входили друг к другу без стука.
Походил дед под окнами, постучал по стеклу.
- Выходи, Любка, разговор есть, - крикнул он.
Через несколько минут на крылечке появилась Люба… в ночной сорочке. Старик, увидев её в таком виде, схватился за сердце, а потом, выронив костыль, глаза руками закрыл.
- Ну, что за разговор-то? – усмехнулась Люба.
- Ты это… Любка, бесстыдница непутёвая, хоть бы прикрылась чем-нибудь! Ох, мне аж дурно сделалось, сердечко пошаливать начало, - старик жадно хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег.
- Почему это я бесстыдница, да ещё и непутёвая, а, дед? Я вообще-то у себя дома, в чём хочу, в том и хожу. Хотя… могу в таком виде и по улице так прогуляться – мне не стыдно! Так зачем пожаловал, дед? Меня ухажёры помоложе интересуют, - засмеялась в голос Люба.
- Уж чересчур ты ухажёрами интересуешься. А вообще ухажёры – это мужики свободные, у которых семьи нет, таких в нашей деревни немало. А зачем ты на женатых заглядываешься, а, Любка? У-у, глаза твои нахальные, - погрозил кулаком дед Прокофий.
- Зайди в дом, дед, что на всю улицу орать-то?
- Можно подумать, совестно тебе, - ворчал старик, переступив порог. – Между прочим, я требовать пришёл!
- И что же ты хочешь потребовать, дед? – Люба была выше старика и смотрела на него сверху вниз своим «фирменным» взглядом, с усмешкой.
- Я требую, чтобы ты держалась подальше от мужа моей внученьки!
- Требовать – это вряд ли, - нарочито громко зевнула Люба. – Попросить, дед, можешь, а вот требовать – нет.
- Люба, Любушка! Очень тебя прошу, красавица: не разрушай ты семью, не отнимай у Оленьки счастье! Извелась совсем моя внученька, да так извелась, что сил нет глядеть на неё. Она плачет – и у меня самого слёзы текут, - голос старика сорвался, и он замолчал, опустив голову.
Люба сильно растерялась, что бывало с ней крайне редко. Она не понимала, как вести себя в подобной ситуации. Когда с ней говорили грубо и резко, она знала, как ответить, чтобы постоять за себя. Надрывная мольба деда Прокофия тронула Любу, ей стало искренне жаль щупленького старичка, который стоял перед ней со склонённой головой.
- Хорошо, не пущу я больше к себе Борьку. Если явится – выставлю за дверь. Обещаю, дед… - тихо пробормотала Люба.
Что бы про неё не говорили, как бы не ругали последними словами, но если Люба давала обещание, то всегда старалась его сдержать, сдержала бы она его и в этот раз. Деду Прокофию нужно было сказать короткое «спасибо», развернуться и уйти, но он допустил непозволительную ошибку.
- Благодарствую, Любушка, - чуть ли не кланялся старик. – Оленька моя ведь души в своём муже не чает. А тебе Борька на что? Ты женщина яркая, привлекательная… тебе любого мужика поманить – и он вмиг будет у твоих ног. Будь я лет на сорок моложе, тоже бы к тебе приполз. А тебе-то, небось, и разницы нет: с Борькой ты или с кем-то другим…
- Что-о-о? Да за кого ты меня считаешь, старый? – вздёрнула бровь Люба, не на шутку разозлившись. Не дав деду Прокофию опомниться, она распахнула дверь и выставила его на крыльцо. При этом Люба так громко ругалась, что о целях визита старика стало известно любопытным соседям, которые всегда держали ушки на макушке.
О том, что старик просил Любу больше не встречаться с Борисом, очень быстро доложили Оле, которая такой разговор посчитала позором для себя. Обиделась Оля на деда и перестала с ним разговаривать.
- Вот, что натворила эта непутёвая Любка! – с негодованием заключила свой рассказ собеседница Евгения. – И мужа с женой разлучила, и деда с внучкой рассорила. Гнать таких, как Любка, надо из деревни. Неизвестно, сколько бед она ещё принесёт!
После услышанного Евгений стоял, словно воды в рот набрал, он был заметно удручён.
«Я-то надеялся, что Люба сможет исправиться, - с горечью думал он. – Но нет, похоже, она неисправима».
С досады Евгений выбросил цветы, которые нарвал для Любы, в канаву.
- Можно вас попросить, - обратился он к женщине. – Я гостинцы для Мити принёс, не могли бы вы ему их передать?
- Что, передумал идти к Любке? – усмехнулась женщина.
- Просто… просто я очень спешу… - замялся Евгений.
- Что ж, давай свои гостинцы, отдам я их Митьке, попадался он мне давеча на глаза, целыми днями малец по улице бегает.
- Спасибо, - сказал Евгений, сунул свёрток с гостинцами в руки женщины и быстрым шагом пошёл прочь. Было так плохо, казалось, что кошки на душе скребут.
Евгений даже не догадывался, что его гостинцы Мите так и не достались. Селянка, которой он их передал, решила, что у неё у самой трое внуков, им нужнее, а Митька вполне может обойтись без сладостей.
Тем временем, жалобы на поведение Любы сыпались одна за другой. Дошло до того, что непутёвую женщину вызвал председатель. Люба несильно испугалась, принарядилась, сделала эффектный макияж и отправляясь в сельсовет.
- Любовь, я прошу вас одуматься и вести себя в рамках приличий! В ином случае я буду вынужден поставить вопрос о вашем выселении! Поверьте, мне бы очень не хотелось вас выселять, но ваше поведение не оставляет мне выбора. Любовь, Люба… вспомните про свою мать. Она была порядочным, уважаемым человеком, вам нужно с неё пример брать. Что же вы творите, Люба? Зачем настраиваете против себя односельчан?
- Анатолий Акимович, неужели у вас сердца нет? – Люба надула губки, накрашенные красной помадой. – Неужели вы сможете выселить меня, мать-одиночку, которой с ребёнком пойти некуда? Ладно уж я… А сыночка моего, Митьку, вам тоже не жалко? – Люба вдруг широко улыбнулась и кокетливо подмигнула председателю.
- Нет, нет… конечно, я не смогу вас веселить, а ребёнка – тем более… - председатель, мужчина лет пятидесяти пяти, достал из внутреннего кармана носовой платок и стал трясущимися руками вытирать выступившие на лбу крупные капли пота. – Не переживайте, Любовь, не поднимется у меня рука вашу семью выселить. Но и вы меня не подводите: ведите себя прилично, ко мне ведь люди идут и идут с жалобами на вас. Если вы не прекратите вести себя неподобающим образом, то уж не знаю, как я недовольный народ успокаивать стану.
- Хорошо, я постараюсь быть скромницей и тихоней… - Люба встала со стула, неторопливо поправила платье и направилась к выходу. Взявшись за ручку двери, она резко развернулась и послала председателю воздушный поцелуй, от чего тот побледнел и схватился за сердце.
Из сельсовета Люба вышла в не самом лучшем расположении духа.
- Ишь чего – жаловаться на меня вздумали! – ворчала она себе под нос.
- Ой, вы гляньте-ка на неё! Намарафетилась-то как! – встретились ей на улице односельчанки. – Ай, у председателя была. Ну что, скоро тебя из нашей деревни выселять будут?
- Нажаловались на меня, змеюки подколодные? – зло сверкнула глазами Люба. – Только не дождётесь, никто не посмеет меня выселить из моего дома! Более того, меня скоро в сельсовет возьмут на работу! Вот как! – Люба громко хлопнула в ладоши под носом у обомлевших женщин.
Работу в сельсовете председатель Любе, конечно, не предлагал, она специально так сказала, чтобы все исходили ядом от зависти. Расчёт её оказался верным.
- Нет, вы слышали! – началось бурное обсуждение, как только Люба отошла от них на несколько шагов. – В сельсовет её позвали работать! Видать, уже и перед председателем хвостом успела покрутить…
- Явно без этого не обошлось! Что вы, Любку не знаете? Она перед каждым мужиком хвостом крутит!
- Так вроде бы председатель наш не падкий на женскую красоту. Всю жизнь он со своей женой прожил и никогда ни в чём замечен не был.
- Эта Любка кого угодно охмурить может.
- Ох, бабоньки, боюсь я. Сынок-то мой через месяц из армии приходит. Как бы не охмурила его эта непутёвая баба, вы же знаете, какой Петька у меня красавец! Она и не глянет, что он на целых шесть лет моложе её.
- Да больно-то твоему Петьке баба с прицепом нужна.
- Кто знает, что у него на уме. Боюсь я, очень боюсь… Ох, если Любка будет перед Петькой хвостом крутить, да я придушу её собственными руками!