Глава 3
Путь на другую сторону озера занял почти час. Пришлось объезжать по грунтовой дороге, петляющей между холмами. Когда они наконец добрались до места, солнце уже поднялось высоко.
Полицейские оцепили небольшую полянку в сотне метров от берега. Между двумя старыми соснами была натянута простая маскировочная сетка, под которой обнаружился импровизированный лагерь — раскладной стул, водонепроницаемый ящик с припасами и, самое главное, мощный бинокль на треноге, направленный прямо на дом Анны Гринёвой.
— Вот наш наблюдательный пункт, — мрачно констатировал Громов.
Стрельцов надел перчатки и осторожно осмотрел вещи, не трогая их.
— Профессиональная оптика, — сказал он, изучая бинокль. — Дорогая, с ночным видением. Наш парень серьёзно подготовился.
В ящике оказались консервы с потрёпанными этикетками, несколько плотно закупоренных бутылок воды, походная аптечка и блокнот. Запаянный в прозрачный пластиковый пакет, он притягивал к себе внимание.
— Дневник наблюдений? — голос Громова прозвучал почти шёпотом. Он потянулся ближе, буквально повиснув у Стрельцова за спиной.
— А кто знает, — отозвался тот, осторожно разрывая пакет и разворачивая блокнот.
Первые страницы — ровные, аккуратные строки. Даты маячили в углу листа, почти свежие: всего пара месяцев назад. Стрельцов невольно задержал дыхание. Он знал: такие записи могут рассказать гораздо больше, чем любые слова свидетелей…
Почерк был мелким, но разборчивым:
«21 июля. Прибытие — 17:30. Отъезд — 19:45. Встреча с домработницей. Обсуждение на веранде.»
«23 июля. Прибытие — 18:20. Весь вечер в кабинете. Работает за компьютером. Свет погашен в 23:10.»
Записи шли день за днём, фиксируя каждое движение Анны Гринёвой с пугающей методичностью.
— Господи, — тихо произнёс Громов. — Он следил за ней месяцами. Знал каждый её шаг.
Стрельцов молча перелистывал страницы, чувствуя, как внутри растёт тревога. Последняя запись была датирована днём смерти:
«5 октября. Прибытие — 16:40. Ходила к озеру, собирала что-то у кромки воды. Читала на веранде. 19:30 — заметила наблюдение, долго смотрела в сторону леса. Сегодня всё закончится.»
— «Сегодня всё закончится», — повторил Стрельцов. — Он планировал убийство.
— Но как он попал в дом? — Громов покачал головой. — И главное — кто он?
Стрельцов продолжил осматривать вещи в лагере. В боковом кармане ящика обнаружился смартфон — дешёвый, вероятно, одноразовый. Батарея разряжена.
— Отправьте на экспертизу, — сказал он, передавая телефон криминалисту. — Может, сможем восстановить данные.
В другом кармане нашлась небольшая фотография, уже потёртая по краям от частого использования. На ней Анна Гринёва стояла рядом с мужчиной средних лет на фоне какого-то медицинского учреждения. Оба в белых халатах, улыбаются.
— Кто этот мужчина? — спросил Громов, глядя через плечо Стрельцова.
— Не знаю, — Стрельцов перевернул фотографию. На обратной стороне была надпись: «Анне от Михаила. Помни, за каждым успехом стоит учитель. 2017».
— Михаил... — задумчиво произнёс Стрельцов. — Возможно, коллега? Наставник?
— Проверим по базе сотрудников клиники, — кивнул Громов.
Стрельцов ещё раз оглядел лагерь, пытаясь понять, что за человек здесь скрывался. Всё было организовано тщательно, методично. Никаких личных вещей, кроме фотографии. Никаких следов ДНК на первый взгляд — наблюдатель явно использовал перчатки.
— Он знал, что делает, — сказал Стрельцов. — Это не импульсивный сталкер, одержимый случайной женщиной. Здесь что-то личное, глубокое.
Громов кивнул:
— И он всё ещё где-то рядом. Человек, способный так методично следить за жертвой, не исчезнет просто так. Он захочет убедиться, что всё прошло по плану.
Стрельцов мрачно усмехнулся:
— Ты прав. Возможно, он даже наблюдает за нами прямо сейчас.
Он поднял глаза и медленно осмотрел окружающие деревья. Лес стоял вокруг глухой, как заговорщик, не спешивший раскрывать своих секретов. Сосны — могучие, многовековые — тянулись в небо. Где-то там, среди этих живых колонн, вполне мог затаиться человек, который перевернул жизнь Анны Гринёвой с ног на голову, превратив её последние месяцы в нескончаемое испытание.
— Усильте патрулирование территории, — голос Стрельцова прозвучал твёрдо, будто удар по натянутой струне. — И обязательно проверьте все ближайшие населённые пункты, без исключения. Наш убийца должен был где-то жить, питаться. Кто-то мог его видеть.
—Уже занимаемся, — кивнул Громов. — А ты?
— А я поеду в клинику, – коротко бросил Стрельцов, уже пряча найденную фотографию в прозрачный пакет для улик. За его словами сквозила решимость. – Нужно выяснить, кто такой этот Михаил и что за тайны берегла Анна Гринёва на своей работе.
Частная клиника «НейроМед» появилась впереди резко, словно кадр из фантастического фильма. Архитектура напоминала футуристический космический корабль, приземлившийся среди обычных городских построек. Всё вокруг — обыденные многоэтажки, старые кофейни, а это здание стояло, словно напоказ.
Стрельцов припарковался у входа. Несколько минут вглядывался в фасад, словно решал — входить или разворачиваться. Мраморные ступени у входа сияли даже сквозь дорожную пыль, золотой логотип играл на солнце, как медаль лауреата.
Он толкнул стеклянную дверь. Просторный холл встретил его запахом дорогого кофе и лёгким эхом шагов по блестящему полу. Навстречу шагнула администратор — молодая женщина, до кончиков пальцев с идеальной внешностью. Улыбка безупречна, как будто её отрепетировали, но за ледяными глазами не таилось ни любопытства, ни участия.
— Чем могу помочь? — произнесла она, и в её голосе не дрогнуло ни одной живой ноты.
— Моя фамилия Стрельцов, — ответил Александр, показывая своё удостоверение.
— Доктор Ковалёв ждёт вас, — сказала она, проведя его к лифту. — Шестой этаж, его кабинет в конце коридора.
Лифт бесшумно поднял Стрельцова на верхний этаж. Коридор был пуст и стерильно чист — белые стены, мягкий свет, полная тишина. Словно в космическом корабле из фантастического фильма.
Дверь в кабинет главврача была приоткрыта. Стрельцов коротко постучал и вошёл.
Дмитрий Ковалёв, главный врач «НейроМеда», предстал перед Стрельцовым без лишних церемоний, но с настоящим профессионализмом. Невысокий, слегка полноватый мужчина лет пятидесяти, одетый безупречно — словно и после рабочего дня готов выйти на сцену медицинской конференции. На висках серебрятся проблески седины, залысины придают облику что-то уязвимое и человечное. Внимательные глаза — цепкие, как у врача, который привык замечать детали, — смотрят на гостя из-за дорогих, тонко оправленных очков.
Когда Стрельцов вошёл, Ковалёв неспешно поднялся из-за массивного, обложенного бумагами стола. Рука для рукопожатия — крепкая, но без излишнего напора. Каждое его движение — будто отточенное годами уверенности: ни жеста лишнего, ни суеты. Так двигается человек, который отлично понимает, чего стоит, но… в то же время нет ни тени высокомерия. Напротив, он явно готов слушать — каждого, кто входит в этот кабинет, неважно, с какой вестью или просьбой.
И, пока Стрельцов снимал пальто, главный врач уже скользнул взглядом в сторону фотографии, лежащей в пакете улики...
— Добрый день, вы из следствия, верно? — Ковалёв не столько спрашивал, сколько констатировал. В голосе — стальная точность, но и оттенок деликатного гостеприимства. — Прошу вас, садитесь. Ужасная трагедия с Анной Сергеевной. Весь коллектив в шоке.
Стрельцов сел в предложенное кресло и внимательно посмотрел на Ковалёва:
— Благодарю, что согласились встретиться. У меня несколько вопросов о докторе Гринёвой.
— Конечно, всё, что в моих силах, — кивнул Ковалёв. — Анна была одним из наших лучших специалистов. Блестящий хирург, настоящий профессионал.
— Как давно она работала в вашей клинике?
— Почти пять лет, — ответил Ковалёв. — Пришла к нам уже опытным нейрохирургом. До этого работала в городской больнице, но там, сами понимаете, ограниченные возможности для развития. А у нас самое современное оборудование, лучшие условия.
Стрельцов кивнул:
— Доктор Ковалёв, были ли у Анны Сергеевны какие-то конфликты на работе? Может быть, сложные отношения с коллегами или пациентами?
Ковалёв слегка нахмурился:
— Понимаете, капитан… — Ковалёв чуть наклонился вперёд, и голос его стал тише, но настойчивей. — В нашей профессии это напряжение всегда витает в воздухе. Оно — как тень за плечом, часть ремесла. Мы ведь не просто цифры в историях болезни исправляем, не отчёты перекладываем… Каждый день у нас — человеческие жизни в руках. Та самая грань между страхами, надеждой и, порой, трагедией.
Он задержал взгляд на Стрельцове — вглядывался так, будто искал понимания или сочувствия. На секунду показалось, что за его сдержанностью промелькнула усталость — невидимая, но неизбежная в этом круговороте чужих судеб.
— Решения приходится принимать быстро, спорить, настаивать на своём, отстаивать какую-то методику, — Ковалёв выдохнул тяжело, глядя куда-то в сторону. — По-хорошему, таких споров не избежать. И всё-таки главное — помнить: конечная точка любого конфликта тут всегда человек. Реальный, живой человек.
Он снова посмотрел на Стрельцова, и в этом взгляде было больше, чем просто профессиональный интерес — был намёк на какое-то личное, скрытое напряжение, будто вся клиника жила в ожидании.
Он скосил глаза на свои руки, чуть сжал пальцы, будто вспоминая сложности недавней операции.
— Бывают, конечно, профессиональные разногласия, — продолжил он, поднимая взгляд на Стрельцова. — Сами понимаете: люди спорят, у каждого есть своё мнение насчёт методов лечения или тактики ведения пациента. Иногда за этими спорами и эмоциями теряется главное — но мы все тут друг друга знаем, знаем цену слову и поступку.
Стрельцов внимательнее посмотрел на Ковалёва. Тот не смутился, а продолжил:
— Знаете, капитан, в нашей профессии всегда есть определённое напряжение. Мы работаем с человеческими жизнями, часто в критических ситуациях. Конечно, бывают профессиональные разногласия, споры о методах лечения. Но серьёзных конфликтов? — он покачал головой. — Не припомню.
— А недовольные пациенты? — продолжал Стрельцов. — Возможно, неудачные операции?
Лицо Ковалёва слегка напряглось:
— Капитан, мы работаем с самыми сложными случаями нейрохирургии. Иногда даже лучшие врачи бессильны. Но могу вас заверить, что у доктора Гринёвой был один из самых высоких показателей успешности операций в клинике.
Стрельцов достал фотографию, найденную в лагере наблюдателя:
— Вы знаете этого человека?
Ковалёв взял фотографию, и Стрельцов заметил, как дрогнула его рука.
— Да, это... это доктор Михаил Савин, — тихо произнёс главврач. — Он работал у нас. Был наставником Анны, когда она только пришла в клинику.
— Был? — Стрельцов подался вперёд. — Он больше не работает здесь?
Ковалёв положил фотографию на стол и медленно снял очки, словно собираясь с мыслями:
— Доктор Савин скончался два года назад. Несчастный случай.
— Какого рода несчастный случай? — быстро спросил Стрельцов.
Предыдущая глава 2:
Далее глава 4: