— Володя! — Стараясь перекричать звук жарящихся на сковородке котлет позвала Мария Захаровна из кухни. — Володя, иди завтракать!
Но ответа не последовало. Она отставила сковородку на выключенную конфорку, чтобы котлеты не подгорели и проследовала по длинному и узкому коридору в комнату, по пути вытирая руки о край цветастого фартука. Её тапочки, с пушистым, словно заячий хвостик верхом ритмично шлёпали по истёртому от времени линолеуму, на котором лет тридцать назад красовались крупные коричневые ромбы.
Володя спал на спине, слегка приоткрыв рот и откинув одну руку за голову. Его правая нога была согнута в колене и прислонена к засаленным обоям, какими они часто становятся от контакта с кожным жиром, а левая свисала с кровати почти касаясь пола. От созерцания этой картины Мария Захаровна не смогла сдержать улыбку умиления. Ведь что может быть милее, чем твой спящий ребёнок?
В молодости она была замужем, но муж ушёл, оставил её одну с двухлетним ребёнком на руках. Замуж она так больше и не вышла, решив посвятить свою жизнь единственной радости — воспитанию сына. Она была уверена, что справляется с этой задачей если не на все сто, но намного лучше, чем другие. И теперь вот, плод её стараний, её сын, лежит и мирно посапывает здесь, дома, а не уехал, не бросил её на старости лет, как это было у всех её знакомых.
По пути она подобрала чёрные спортивные штаны, которые валялись посреди комнаты, встряхнула их и аккуратно повесила на спинку стула, возле которого одиноко лежал носок. Было уже позднее утро, но из-за задернутых штор в комнате царил полумрак. Мария Захаровна подошла к окну и раздвинула шторы.
— Володенька, деточка, вставай! — она присела на край кровати и погладила сына по голове, пропуская сквозь узловатые пальцы отросшие волосы и думая о том, что пора бы отправить его к парикмахеру.
“Деточка” недовольно заворочался, убрал её руку и отвернулся лицом к стене.
— Ну ма-а-а, — протянул он капризно, ну дай поспать ещё немного. Воскресенье ведь, чего будить?
— Опять всю ночь в эти свои игры играл? Совсем в днях запутался. Понедельник сегодня. Ну да ладно. Я там котлетки пожарила, твои любимые, пюре, салатик, — Ирина Захаровна погладила его по спине. — Вставай, сыночка, поешь, пока горяченькие.
— Хорошо, — пробубнил он. — Сейчас встану. Только ты уйди.
— Ой, что я там не видела, — проговорила она и отправилась на кухню, где стала активно греметь посудой.
Он медленно сел на кровати, почесал пятернёй округлый животик, пригладил взъерошенные волосы и прошлёпал в ванную. Спешить ему было некуда.
— Как там Мариночка? Что-то давно она к нам не заходила, — Мария Захаровна поставила перед сыном дымящуюся тарелку с едой.
— Никак, — недовольно ответил Володя и воткнул вилку в котлету.
— Сыночек, ты мне всё можешь рассказать, я же мама. Не нравится она тебе?
— Нравится.
— А что такое тогда? Поссорились?
— Расстались. Не нравлюсь я ей, — пробубнил он.
— Иш какая переборчивая! — возмутилась Мария Захаровна. — Моя деточка ей не нравится! Ты смотри-ка! А знаешь что, я с самого начала знала, что она тебе не пара. Было в ней что-то змеиное. Я ещё тогда подумала, погубит она моего Володеньку.
— Ну ма-а-а-а...
— И не мамкай. Ты у меня самый лучший! Кушай, кушай, мы тебе в сто раз лучше этой Маринки найдём. А она еще будет локти кусать, вот увидишь!
Она протянула руку, чтобы поправить чёлку, которая уже почти закрывала его глаза, но он недовольно мотнул головой. С утра он редко был в хорошем расположении духа.
— Ма, а ты мне денег дашь? — спросил он, жуя котлету. — Мне очень надо. Я же сейчас без работы.
— Надо бы тебе уже что-то найти, — ответила Мария Захаровна. — И тебе веселее и мне проще будет.
— Ну не начинай, а? Я ищу, просто мне ничего не нравится. Сейчас без блата хорошую работу не найти. Или я тебе мешаю? Ну хочешь, я грузчиком пойду, лишь бы ты мне не капала на мозг! — он бросил вилку и отодвинул тарелку.
— Что ты такое говоришь?! —она схватилась за сердце. — Как родной сын, кровинушка моя маленькая, может мне мешать?
— Ну так дашь, или нет? — Володя проигнорировал её перформанс с сердцем. — Я с Маринкой пойду мириться. Букет куплю там, конфеты...
— Дам, деточка, конечно, дам. Ты только не сердись. — ответила Мария Захаровна.
Она прошлёпала в прихожую, достала из маленького, такого же потёртого, как линолеум кошелька пятитысячную купюру и положила ему на компьютерный стол.
— На компьютерном столе, сыночка. Потом возьмешь. А пока кушай, кушай...
— Спасибо, ма, ты у меня самая-самая, — его тон повеселел и он улыбнулся блестящими от жира губами.
— Знаю, Володенька. — вздохнула она. — Знаю.
Некоторое время она с умилением смотрела, как "деточка" медленно уплетает котлеты и пюре. И не могла налюбоваться на него, ведь всё нём было таким родным. Она смотрела на него и видела не взрослого мужчину тридцати пяти лет, а всё того маленького мальчика, которому она обрабатывала коленки зелёнкой и утирала сопли. Он здесь, и принадлежит только ей. Он всегда будет принадлежать только ей. Её маленькая деточка.
— А ну этих вертихвосток! Зачем они нам? — прервала молчание Мария Захаровна и махнула рукой. — Всё равно, никто не будет любить тебя так, как я. — Да, мой хороший?
— Да, мам.