Его имя стало началом Руси, но сам он — загадка, которую не разгадали ни летописцы, ни века...
Глава I. Пять голосов на Ильмене
И встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали: «Поищем сами себе князя, который бы владел нами и рядил по ряду и по закону».
Повесть Временных лет.
Середина IX века. Это было время, когда земля восточных славян напиталась не дождём, а кровью родичей, и народ, измождённый распрями, молча взывал к единству, словно к забытому богу.
Над озером Ильмень поднимался туман и стелился над селениями, словно сама природа вздыхала от тяжести людского раздора. В шатре, укреплённом сучьями и берестой, собрались пятеро: представители пяти племён — чудь, весь, меря, словене и кривичи. Их лица были суровы, как камни, а глаза — тревожны. Междоусобные войны истощили землю, брат шёл на брата, дань взыскивали без меры, и старшие уже не верили, что новый день принесёт мир.
— Наши сыновья не знают мира, только грабежи и месть, — сказал старейшина мерян, пальцами перебирая амулет на шее.
— Каждый город сам себе князь. Где справедливость? Где порядок? — голос кривича звучал сдержанно, но твёрдо.
— Князя нужно звать, да не из наших, — произнёс представитель словен.
— Наши станут за своих держать, мстить по старым обидам. Нам нужен тот, кто никому тут ни брат и ни сват.
— Кто не связан узами крови. Кто не продаст правду за дружбу. У кого суд будет — как меч: ровный и острый, — добавил чудич.
В шатре повисло молчание. Но это было молчание согласия. И тогда один из них произнёс то, что уже витало в воздухе:
— Пойдём за море. Позовём варягов. Скажем им: "придите, княжьте и володейте нами — как судьи, а не как завоеватели".
Приглашение чужеземца стало шагом не слабости, но мудрости. Только тот, кто стоял вне племенных ссор, мог навести порядок на земле, где народы существовали рядом, но не вместе — разобщённые. Народы — давно созревшие для единства, которое витало в воздухе, как предчувствие неизбежного. Итак, в дымке озёрной земли, родилось решение, что изменит ход истории.
Глава II. Рюрик: имя из тумана
На севере, за бурным морем, где волны ломают скалы, а ветер поёт саги, жил человек, которого в франкских хрониках называли Рориком Ютландским. Он был племянником короля Харальда Клака, потомком рода Скьёльдунгов — древнего и знатного. Его отец владел частью Ютландии, мать происходила из франкской знати.
С юных лет Рорик знал войну. Он командовал флотилиями, воевал за земли во Фрисландии, правил Дорестадом. Его то обвиняли в измене, то прощали, то вновь изгоняли. Так прошли годы.
В середине IX века Рорик Ютландский внезапно исчезает из западноевропейских хроник — почти одновременно с появлением Рюрика на востоке. Совпадение это или нет — вопрос, на который современные исследования дают всё более уверенный ответ. Скорее всего, речь идёт об одном и том же человеке. Существуют и другие версии происхождения Рюрика, но пока ни одна из них не получила убедительного подтверждения.
Глава III. Земля, где просили князя
В 862 году Рюрик с дружиной высадился в землях словен, у Ладоги. Его сопровождали два мужчины — Синеус и Трувор. Летопись называет их братьями, но были ли они родичами — неизвестно. Синеуса Рюрик поселил в Белоозере, Трувора — в Изборске. Сам же Рюрик остался в Ладоге.
Местные с тревогой наблюдали, как варяжская стража занимает укрепления. Но грабежей не было. Напротив, Рюрик установил порядок: прекратились распри, начали работать рынки, каждый знал свою дань и свою защиту.
— Ты носишь меч, но судишь словом, — однажды сказал ему старейшина кривичей.
— Таков закон моря, — ответил Рюрик. — Корабль держится не на парусах, а на порядке. Русь будет тем же кораблём.
За годы Рюрик не только удержал власть, но и начал строить государство: ввёл единую дань, создал постоянную дружину, поставил своих воевод по рубежам.
Синеус и Трувор вскоре умерли — возможно, от болезни, быть может, от ран. Это случилось около 864 года, когда Рюрик только начал укреплять свою власть. Их земли вернулись под руку Рюрика. И он стал единовластным князем всей Новгородской земли — от Ладоги до реки Ловать.
Глава IV. Вылазка на край мира: Аскольд и Дир
Аскольд и Дир были не главными в дружине Рюрика — но и не теми, кто смиренно стоял в тени. С Рюриком они пришли на северо-восточные земли, но душой тянулись к югу — туда, где золотом горели купола Константинополя, где шелестели ткани базаров, а вино лилось в амфоры, как вода в озёрах Новгорода.
И вот однажды, не прощаясь громко, не прося разрешения, Аскольд и Дир сели в ладьи и отправились вниз по Днепру.
— Пусть говорят, что без приказа не ходят. Мы пойдём — и вернёмся с славой, или не вернёмся вовсе, — сказал тогда Дир.
— А может, и не надо возвращаться. Что, если слава найдёт нас там, где никто не ждёт? — усмехнулся Аскольд, глядя на волну под бортом.
Они миновали пороги, опасные и грохочущие, миновали степи, где кочевники смотрели исподлобья, но не тронули. И добрались до великого южного рубежа — до стен Константинополя.
Византийские хронисты вспоминали этот налёт с тревогой: было лето 860 года, когда ладьи русов внезапно появились у города, как будто вынырнули из тумана. Они напали на пригороды, грабили, жгли, увозили пленников. Сам император в это время был в походе — город остался почти без защиты.
Но затем, столь же внезапно, как пришли, русы исчезли. По одной версии — их застал шторм, поднявшийся над морем как кара Божья. По другой — сами ушли, увозя добычу и страх в глазах тех, кто смотрел с башен.
В русских землях долго не было вестей: кто-то говорил, что Аскольд и Дир утонули в буре, другие — что они были пленены или брошены на берегах чужбины. Молва расходилась как дым — то исчезала, то вспыхивала вновь. Но позже пришла весть: они живы и осели в Киеве, где захватили власть. Там началась их новая история — уже не как дружинников, а как князей.
Так Русь обрела два центра. На севере, в ладейном Новгороде, правил Рюрик. На юге, в Киеве — Аскольд и Дир. Было ли это продолжением его воли или самовольным расколом? История об этом молчит. Но одно было ясно: пока один оберегал северные пути и смотрел в сторону Балтики, другие вели ладьи к Черному морю и Византии.
И ещё не было ясно, какой из этих городов станет сердцем будущего государства. И хотя путь к единой державе уже начался, но напряжение в воздухе чувствовалось — как перед грозой, когда небо ещё светло, но птицы уже молчат.
Глава V. Дом Рюрика
В ладожском укреплении, где стены пахли смолой и мокрым деревом, Рюрик обустроил не только двор для воевод, но и дом — с тёплой печью, со свечами, с голосами тех, кто звал его не князем, а братом, мужем и отцом.
О его жене летописи молчат. Но молчание — не пустота. Предания говорят: одни — что была она славянкой, другие — что пришла с Рюриком через море, варяжка, покинувшая родной берег ради неведомой земли. Имя её кануло в безвестность, но остался след. В народных песнях звучит порой образ женщины, говорящей на двух языках, ткущей одежду с чужим узором, поющей колыбельные там, где море встречается с рекой.
У них родился сын — Игорь. Он появился на свет, когда Рюрик уже держал землю, но ещё не стал сед — это было около 875 года, в последние годы князя. Мальчик рос в грохоте ладей, в дыму очага, среди голосов воевод и купцов, что приносили вести из далёких краёв. Он был тих, но зорок. Только мать, быть может, знала: больше в нём от отца, что крепко держал меч, или от моря, что не ведает покоя.
Рюрик не был суров без нужды. Его уважали — не из страха, а за то, что в нём был порядок. Он не забывал обид, но и не мстил слепо. Его слово было крепким, как железо: прямым, точным, лишённым лишнего. Он жил по правилам, которые установил сам, и того же ждал от других.
В те годы князь часто смотрел в сторону Киева. Там, где Аскольд и Дир уже вели свою игру, он видел не только отвагу, но и тревожный разлад. Он знал: Русь не удержится, если станет вновь разобщённой, управляемой множеством вольных рук, тянущихся к одной добыче. Ей нужен будет порядок — как в доме, где у каждого есть своё место, и одна единая воля.
Глава VI. Последние годы князя
С годами он старел. Но власть не оставлял. Его сын, Игорь, был ещё мал. И тогда Рюрик позвал своего испытанного воеводу — Олега.
— Ты умен. Ты не бросаешь слова, как копья. Возьми моего сына. Правь от его имени, пока не окрепнет.
— Слово даю, — ответил Олег. — Кровь не прольётся без смысла. А Русь вырастет.
Перед смертью Рюрик собрал воевод и старейшин.
— Я был чужим. Но стал вашим. Пусть же и мои потомки не забывают: князь не тот, кто взял, а тот, кого призвали.
Князь умер примерно в 879 году, вероятно, в Ладоге, где он и правил в последние годы жизни. Источники не сохранили точных сведений о его смерти — ни причины, ни обстоятельств. Летопись хранит молчание, будто сама Русь не захотела рассказать о прощании с тем, кто стал её первым князем.
Погребение князя было по северному обычаю. Его тело положили в ладью. Рядом — меч, щит, золото, рог с напитком. На корме зажгли огонь. Ладья уплывала по Волхову, и дым её был прощанием не только с человеком — с эпохой.
В тот вечер в Ладоге никто не пел. Даже ветер молчал.
Эпилог. След на воде
История не помнит голосов крестьян, что впервые увидели варяжского князя. Не сохранились мысли дружинника, что ставил меч у стен Новгорода. Но в каждом названии — Ладога, Изборск, Киев — звучит их отголосок.
Имя Рюрика положило начало династии, что будет править Русью века. И пусть многое потеряно, но остался самый главный след — след на воде, оставленный варяжской ладьёй, что пришла с севера не за добычей, а по зову.