Тот осенний семестр выдался на редкость дождливым. В коридорах института вечно стоял запах мокрой шерсти и промокших зонтов. А по подоконникам выстраивались вереницы потрепанных учебников, оставленных сушиться после неожиданных встреч с лужами.
Я как раз перебирала конспекты у окна, когда в аудиторию ворвалась взволнованная Наташка с растрепанными от ветра кудряшками.
— Представляешь, Сашка ногу сломал! — выпалила она, хватая меня за рукав. — На лестнице поскользнулся, гипс до колена! Его в пятую больницу увезли.
За соседней партой звякнула кружка. Ваня, обычно такой невозмутимый, так резко вскинул голову, что едва не опрокинул свой вечный чай с лимоном. Его пальцы нервно постукивали по крышке ноутбука.
— Он же иногородний, — прошептала я, сразу представляя знакомые до боли больничные коридоры. — Родители далеко, в общежитии одни приезжие...
Мы собрались втроем: я, Наташка и Ваня, который неожиданно настойчиво вызвался помочь.
Пока Наташка бегала по аптекам, а Ваня договаривался с деканатом о справках, я отправилась по магазинам. Опыт многочисленных больничных заточений научил меня: самое страшное там — не боль, а бытовая беспомощность.
Пятая городская встретила нас запахом дезинфекции и капустных котлет из столовой. Сашка лежал в палате на четверых человек. Его сломанная нога, закованная в гипс, торчала как памятник неосторожности. Лицо его было бледным, с сероватым оттенком усталости.
— Привет, герой, — улыбнулась я, ставя на тумбочку переполненный пакет. — Как ощущения?
— Как будто в бетономешалке побывал, — хрипло рассмеялся он, но сразу скривился от боли.
Я стала выкладывать покупки: мягкие тапочки с противоскользящей подошвой, пижаму с удобными застежками по боку (чтобы не мучиться с гипсом), упаковки хлопчатобумажного белья, которое не жалко выбросить после больницы. Ваня молча разложил на подоконнике книги и фрукты, его крупные руки неловко перебирали апельсины, будто он боялся их раздавить.
— Ты... ты как узнала, что именно нужно? — Сашка смотрел на меня широко раскрытыми глазами, когда я показала, куда лучше насыпать детскую присыпку, чтобы не прело под гипсом.
— Профессиональная тайна, — пошутила я, но тут же спохватилась, увидев его взгляд. — Ладно, я в детстве часто болела. Знаю все больничные лайфхаки.
Наташка тем временем уже вешала на спинку кровати мешочек с влажными салфетками и объясняла соседу по палате, как правильно складывать вещи, чтобы они не мялись в тумбочке.
Так начались наши регулярные визиты. Раз в неделю я заезжала к Сашке. Благо больница была по пути к маме, у которой я обычно проводила выходные. Привозила свежие книги (он обожал фантастику), домашние пирожки (мама узнала про "того бедного мальчика с переломом" и теперь пекла специально для него), забирала грязное белье, чтобы постирать в машинке — в общаговской прачечной вещи возвращались жесткими, как картон.
Как-то раз, когда я пришла одна, без Наташки и Вани, Сашка неожиданно спросил:
— Почему ты это делаешь?
Я замерла с пакетом яблок в руках. Правда, почему? Из жалости? Из чувства долга? Или потому что знала, каково это — лежать в палате и считать потолочные плитки?
— Потому что могу, — в конце концов ответила я. — И потому что кому-то это нужно.
Он долго смотрел на меня, а потом тихо сказал:
— Большое спасибо.
Эти два слова прозвучали так искренне, что у меня даже запершило в горле.
В день выписки Сашки мы с Наташкой украсили его комнату в общежитии воздушными шарами и повесили плакат "Добро пожаловать домой, калека!". Ваня принес торт, купленный, как выяснилось, на последние деньги. Он две недели ходил пешком вместо того, чтобы ездить на маршрутке.
— Я никогда не забуду, что вы для меня сделали, — сказал Сашка, разглядывая свою ногу, теперь уже освобожденную от гипса, но все ещё худую и бледную.
Мы чокнулись пластиковыми стаканчиками с дешевой газировкой. В этот момент я поймала на себе странный взгляд Вани. Он будто хотел что-то сказать, но передумал.
Неделю спустя я возвращалась из библиотеки, когда у общежития меня остановил Сашка. В руках он сжимал огромный букет алых роз — таких роскошных, что прохожие оборачивались.
— Лен, мне нужно поговорить с тобой, — сказал он необычно серьезно.
Мы сели на скамейку у корпуса. Розы лежали между нами, их аромат смешивался с запахом осенних листьев.
— Ты чудесная девушка, — начал он, глядя куда-то поверх моей головы. — И я бесконечно благодарен тебе за всё. Но... — он глубоко вздохнул, — я не могу ответить тебе взаимностью. Ты очень нравишься Ване, а он мой лучший друг. Я не могу так с ним поступить.
Я застыла, пытаясь осмыслить услышанное. В голове крутилась одна мысль: "Какой Ваня? О чем он вообще?"
В этот момент из-за угла показался сам "виновник". Увидев нас, он замер, как школьник, пойманный на шалости. Его обычно бледное лицо пылало, а глаза смотрели с выражением побитой собаки.
— Ваня? — невольно вырвалось у меня.
Он сделал шаг вперед, потом резко развернулся и почти побежал прочь, оставив на земле упавшую книгу.
Сашка смотрел мне в глаза, явно ожидая какой-то реакции. Розы между нами казались теперь нелепыми, почти издевательскими.
— Саш, — осторожно начала я, — мне кажется, есть небольшое недоразумение...
Но он уже встал, поправил рюкзак и сказал:
— Я всё понимаю. Ты расстроена. Но дружба — это святое.
И ушёл. Ушёл, оставив меня на скамейке с букетом, стоимость которого явно равнялась его месячной стипендии.
Вечером Наташка, выслушав мою историю, хохотала до слез:
— Да они оба идиоты! Ваня уже полгода на тебя пялится, а ты, оказывается, "влюблена" в Сашку! Это же чистый водевиль!
Я смотрела на розы, стоявшие в ведре (другой вазы в общежитии не нашлось), и думала о том, как странно устроены люди.
Сашка, такой умный и рациональный, придумал целую любовную историю, чтобы объяснить обычную человеческую доброту. А Ваня... Что вообще творилось в голове у Вани?
На следующий день в институте мы встретились втроем. Это были самый неловкий момент в моей жизни.
Сашка гордо хранил молчание, Ваня прятал глаза, а я чувствовала себя героиней плохого романа.
— Ребята, — наконец не выдержала я, — давайте начистоту. Саш, я тебе помогала не потому что влюблена, а потому что было жалко. Ваня, если я тебе нравлюсь, может, просто пригласишь меня на кофе, а не устраиваешь такие спектакли?
Тишина. Потом Ваня неожиданно рассмеялся:
— Я... я даже не знал, как подойти...
— Вот и подошёл бы как человек, — вздохнула я. — Без посредников.
Сашка смотрел на нас. По его лицу было видно, как он переживает крушение своего "благородного жеста".
Розы, кстати, так и простояли в ведре до самого увядания — ни у кого не поднялась рука их выбросить. С Ваней мы действительно сходили на кофе. И даже не один раз.
