— Алина, я просто не понимаю, с какой стати ты вообще считаешь, что тебе что-то полагается? — сухо произнесла Елена Петровна, глядя на невестку, как на счётчик воды — с раздражением и попыткой понять, как отключить.
— Наверное, с той самой, что я здесь прописана. И что тридцать лет моей жизни прошли с вашим сыном, Елена Петровна, — Алина натянуто улыбнулась. — Или вы считаете, что прописка — это как сезонное предложение? Осенью действует, а весной уже нет?
— Прописка — не право собственности, не путай. — Елена Петровна пересела поближе к столу, бросив взгляд на документы. — Эта квартира моя. Мне её выделили по ордеру в восемьдесят третьем. Служебное жильё, между прочим, и если бы не я...
— А если бы не я, ваш сын до сих пор бы ездил на трамвае и мыл носки в тазике. Так что, может, хватит этих "если бы", а?
— Ну конечно, вы все такие. Сначала мужика в человека превращают, потом начинают имущество делить, как будто это вы зарабатывали!
— Он, между прочим, сам меня просил вложиться в ремонт. И не один раз. И не десять, — Алина повысила голос, — а теперь вы оба делаете вид, будто я просто тут жила, как квартирантка. Удобно, да?
— Никто тебе не мешал выйти замуж за кого-нибудь попроще, без квартиры, — пожала плечами свекровь. — Но ты выбрала Игоря. А теперь, извини, последствия.
Алина не ответила. Просто встала, подошла к окну, и какое-то время молча смотрела на серый двор, в котором вырос их сын. Там же, на лавочке у подъезда, она когда-то сидела с Игорем до рассвета, пока свекровь истерила с балкона и кричала, что нормальные девочки по ночам домой возвращаются, а не спят на скамейках, как бомжи. Тогда казалось, что всё — ерунда. А теперь это было будто репетиция их будущей жизни.
— Значит, вы меня просто выписываете? — тихо спросила она, не оборачиваясь.
— Тебя никто не выписывает. Ты сама сказала, что хочешь развода. Так что, логично будет, если ты и съедешь.
— А как же сын? — Алина развернулась, сдерживая дрожь. — Он что, будет с вами жить? Или вы теперь и его поделите?
— Внук — это не вопрос недвижимости, Алина. Это уже юристы решают.
— А юристы уже подключились, да? — она криво усмехнулась. — А могли бы и сразу вызвать экзорциста, эффект был бы тот же.
— Ой, не драматизируй. Всё по закону. Я даже через суд не стала идти. Просто по-хорошему. Но если ты хочешь конфликта — получишь.
Алина резко отошла от окна и схватила стопку документов со стола.
— Я хочу только одного — справедливости. Если я не получу свою долю, то и вы свою не увидите. Ни в покое, ни в уважении, ни в семье. Согласны?
— Это угроза?
— Это констатация. Мне терять нечего. У меня отобрали брак, дом, сына, даже постельную тумбочку утащили, когда я была на работе.
— Ты всегда всё преувеличиваешь, — усмехнулась Елена Петровна. — Игорь сказал, что ты слишком эмоциональна. Надо же, я с ним согласна.
Алина положила бумаги обратно. Удивительно аккуратно, почти нежно. Как будто это была не копия ордера, а старая фотография.
— Я слишком долго была неэмоциональной. Глотала, терпела, объясняла, молчала. Теперь — нет. Теперь я говорю. И делаю.
Елена Петровна впервые слегка замялась.
— Послушай... Мы же взрослые люди. Может, не будем устраивать войну? Всё-таки ты — мать моего внука. Мы могли бы обсудить...
— Это вы вспомнили, что я мать, да? А когда меня выставили за дверь с двумя сумками — я кем была? Домработницей, роль которой закончилась?
— Не начинай, Алина.
— Так вы уже начали, Елена Петровна. Просто привыкли, что все молчат. А я — нет.
Она взяла сумку и направилась к двери. На секунду остановилась.
— Я подаю на раздел. Официально. С экспертизой ремонта, со всеми вложениями. Если нужно, покажу чеки за двадцать лет. Посмотрим, у кого будет нервный срыв — у меня или у вас.
— Ты сама себя изничтожишь этим. Сын не простит. Внук вырастет и узнает, кто его мать.
Алина повернулась и посмотрела на неё спокойно.
— Вот тогда и поговорим, кто его мать. До встречи в суде, Елена Петровна.
Она вышла, не хлопнув дверью. Но дверь всё равно тряхнуло.
Вечером в квартире было непривычно тихо. Елена Петровна сидела с ноутбуком и перечитывала СМС от сына:
"Мам, не вмешивайся. Дай Алине всё, что она хочет. Мне всё равно. Я ухожу к Лере. И да, я тоже хочу забрать Сашку к себе."
Она перечитала три раза, не веря.
— Ах, вот вы как... — пробормотала она в темноту.
На кухне щёлкнул холодильник. За окном раздался лай.
А в голове крутилась одна фраза:
"Мне всё равно."
Только вот Елене Петровне было как раз не всё равно. И она никогда не позволяла проигрывать. Даже когда ставка — чужое счастье.
***
— Ты серьёзно? — голос Игоря звучал как всегда: ленивый, уставший, будто он только что вылез из бассейна в ноябре. — Ты реально подала на раздел? Али... ну ты чего...
— Ты чего. — Алина усмехнулась. — Я вот чего: тридцать лет с тобой, пятнадцать из них в кредитах, восемь в ремонтах, четыре в декрете. А теперь, выходит, это всё — так, пережитки.
— Ну ты же знала, что квартира на маме, — пожал он плечами, — ты же не дурочка.
— Спасибо, что напомнил, кто я. Теперь ты мне ещё и диагноз поставь.
Они стояли в коридоре районного суда. День был солнечный, но ни один луч не добрался до стен, выкрашенных в цвет чиновничьего безразличия. Пахло старой бумагой и усталостью. Люди в коридоре сидели, как перед уколом — каждый со своей трагедией.
— Ты не хочешь всё упростить? — спросил Игорь, понизив голос. — Мы же взрослые. Зачем вот это всё? Суд, адвокаты, экспертизы...
— Потому что ты не оставил мне другого. Тебе же плевать. Лера уже поставила туфли в прихожей?
Он закатил глаза, но не ответил.
— Сашу ты куда забрал? — резко сменила тему Алина.
— К себе. Ну... к нам. Пока. Он сам захотел.
— Конечно захотел. У вас PlayStation, а у меня — соседка, которая каждый вечер орёт на кота.
— Не принижай себя, Али. Ты хорошая мать. Просто... ну, сейчас у нас так. Потом будет по-другому. Всё же меняется.
— Особенно мужчины, — сказала она. — По утрам был чай без сахара, теперь у тебя латте без совести.
— Зачем ты всё превращаешь в скандал?
— Потому что ты всё превратил в бегство. Бросил всё, как свитер на стуле.
Он замолчал. Она вдруг заметила, что Игорь сутулится. Раньше он так стоял только перед отцом — когда тот объяснял, что "мужик — это когда ты не врёшь, даже если страшно". Игорь, видимо, не слушал.
— Смотри, — он сделал шаг ближе, — мы можем всё разделить мирно. Я даже готов отдать тебе часть. Но без войны. Мама... ну ты знаешь, какая она. Она просто защищается. Не дави на неё.
— Не дави на неё? — Алина прищурилась. — Она меня выставила с пакетом вещей, Игорь. Сказала, что я тут никто. А теперь ты хочешь, чтобы я была деликатной?
— Ну... ты же сильная. Справишься.
— Вот и справляюсь.
Дверь в зал заседаний хлопнула. Судья в чёрной мантии вышел и окликнул фамилии. Алина прошла вперёд. Игорь остался в коридоре, уткнувшись в телефон.
В зале было холодно. И формально. Елена Петровна уже сидела за столом, с адвокатом. Строгая прическа, пальцы сцеплены на коленях, губы сжаты.
— Что, на работе отпуск дали? — бросила она, как только Алина села.
— Я уволилась. Занялась важными делами — дележом с прошлым.
Судья подняла бровь.
— Давайте начнём по существу, — сказала она. — Претензии сторон?
Адвокат свекрови начал с того, что квартира была выделена по ордеру Елене Петровне как сотруднику НИИ, что все документы оформлены, собственность зарегистрирована, а Алина — лишь временный жилец. Никаких прав на недвижимость. Ремонт? Докажите. Вложения? Где чеки?
Алина молчала, пока не дошло до слова паразитировала. Тогда она встала.
— У меня нет чеков за двадцать лет. Потому что никто не сохраняет их, когда ремонт — это не бизнес, а жизнь. Но у меня есть фото. И свидетели. Соседи, которые видели, как я таскала мешки с цементом, пока Елена Петровна уезжала в санаторий. И есть сын, который ночами слышал, как мы ругались из-за денег. Так что не надо делать из меня обнаглевшую жильчиху. Я была женой. И матерью. И хозяйкой. Пока меня не выбросили.
Судья смотрела внимательно. Потом спросила:
— А кто сейчас проживает в квартире?
— Елена Петровна и мой несовершеннолетний сын, — ответила Алина. — Но без моего согласия. Его забрали к себе, пока я искала, где жить.
Судья сделала пометку.
После заседания Игорь поймал её у выхода.
— Ну ты дала, конечно. Мама чуть не задохнулась от злости.
— Хорошо, что не от совести, — отозвалась Алина.
Он проводил её до выхода. Молчал. Потом вдруг остановился.
— Али... А если всё вернуть? Мы бы... могли попробовать?
Она посмотрела на него с удивлением. Потом — с жалостью.
— Ты хочешь вернуть, потому что страшно. Потому что всё рассыпается. Но я не дом, Игорь. Меня нельзя перестроить под нового арендатора.
Он опустил глаза.
— Я просто скучаю. По тебе. По нам.
— Я тоже скучаю, — прошептала она. — Но теперь — по себе. По той, которой я была, пока не стала тенью у чьей-то матери.
Она ушла, не оборачиваясь. А Игорь остался стоять, будто снова был подростком, провинившимся перед отцом.
Поздно вечером в подъезде их старого дома загорился свет.
Елена Петровна стояла у лифта. Из кабины вышла женщина лет пятидесяти, с пакетом в руках.
— Алла Семёновна, — сказала свекровь. — А вы не хотите дать показания в суде?
— Против кого?
— Против моей бывшей невестки.
— А вы не боитесь, что я скажу правду?
— Если вы на её стороне, тогда и вы враг.
— Я просто помню, как она держала вас за руку, когда у вас давление скакнуло. А вы теперь — в суд. Против неё.
— Она угрожает. Она хочет отнять квартиру.
— Она хочет забрать назад свою жизнь. А вы — свою власть.
Алла Семёновна открыла дверь квартиры и добавила:
— Вы не победите, Лена. Вы просто останетесь одна.
И закрыла дверь перед её носом.
Финал.