Дима был не таким, как все, и Кристина поняла это сразу, едва только ее перевели учиться в новый класс. Он выглядел тихим, часто ничего не отвечал на издевки одноклассников и предпочитал сидеть один. Но глаза… в глазах его жил огонь — живой, настоящий, яркий.
Именно огонь Кристину и привлек.
Она поставила свою сумку на Димину парту, решительно глянула на него, вскинув подбородок.
— Можно сесть?
Дима недоумевающе уставился на нее.
— Сесть?
— Ну да, сесть. Можно?
— Садись, — он чуть отодвинулся назад, деланно равнодушно пожал плечами. — Если тебе нравится.
Кристина опустилась на стул, расстегнула молнию на сумке. На парту лег учебник геометрии, две тонких тетради в аккуратных обложках, дневник с котятами и цветами, пенал с ручками.
— Ты любишь кошек? — спросил Дима.
— Ну да, — кивнула Кристина, копаясь в недрах сумки в поисках чего-то, что еще не выложила. — У меня дома три кошки. Две девочки и мальчик.
Дима помолчал.
— Я тоже люблю кошек. И собак. Вообще всех животных люблю.
Кристина повернула голову и посмотрела на него. Она сама не понимала, почему, но ей было очень приятно находиться с ним рядом — внутри рождалось приятное, мягкое волнение, которое заставляло сердце стучать чуть быстрее.
— И я тоже, — сказала она.
Так началась их многолетняя дружба.
* * *
Отец Кристины работал директором на крупном предприятии их маленького городка и зарабатывал очень хорошие деньги. С самого раннего детства Кристина ни в чем не знала отказа — жили они очень небедно, можно даже сказать, с излишествами. Во всяком случае, три машины в их семье не считались какой-то роскошью. А еще у них имелся загородный дом, вторая квартира, такая же большая, как первая.
Димины же родители были алкоголиками. Вскоре после знакомства Димы с Кристиной, его отец умер от коронарной недостаточности, и мать осталась одна. Впрочем, горевала недолго. Очень скоро тесную квартирку заполнили ее кавалеры-собутыльники, от которых Диме порой приходилось прятаться то в шкафу, то на балконе. Несколько раз он и вовсе оставался на улице на всю ночь. Зимой. В футболке и домашних штанах.
Однажды он пришел к Кристине, робко позвонил в дверь.
— Можно я у тебя останусь? — шепнул, когда она открыла.
Кристина кивнула. Диме постелили в комнате для гостей, накормили ужином. Он озирался круглыми от удивления глазами, рассматривал дорогие обои, бархатную мягкую мебель, хрустальную посуду. Ходил на цыпочках, будто боясь что-то повредить. Кристина смеялась.
— Это все… правда ваше? — изумленно спрашивал он. — Даже вон та картина?
Он имел в виду пейзаж Шишкина, что висел в гостиной.
Кристина засмеялась еще громче.
— Ну да.
Увидев свою комнату, он и вовсе впал в прострацию. Осторожно сел на краешек застеленной свежим хрустящим бельем кровати, провел ладонью по кромке и восхищенно вздохнул.
— Я такое только в кино видел.
— А у вас что, не так? — спросила Кристина.
Димино лицо потемнело.
— Нет, — коротко ответил он, всем своим видом показывая, что не настроен продолжать разговор.
* * *
Утром Кристинина мама, Лена, с раздражением высказывала ей все, что думала о ее друге. Кристина, насупившись, сидела напротив за столом.
— Где ты его откопала? Мне было страшно, что после него у нас заведутся блохи или клопы! Зачем ты водишь дружбу с этими бомжами?
Кристина зло сверкнула глазами.
— Он не бомж! Он мой друг!
Лена сощурилась, ее накрашенные губы искривились в неприятной ухмылке.
— Друзья, доченька, должны быть из твоего круга. Чтобы ты точно была уверена, что они дружат с тобой не из-за денег.
Кристина демонстративно холодно засмеялась. Ей не нравился этот разговор, но закончить его она не решалась — мать была строгой и таких вольностей не потерпела бы.
— Каких денег, мама? У меня их пока нет, только то, что даете вы с папой.
— Глупышка, — снисходительно улыбнулась мать. — Так ему больше и не нужно.
Ее слова обожгли Кристину изнутри. Она вскочила, лицо покрылось бордовыми пятами. В глазах полыхал безумный огонь.
— Дима со мной не из-за денег дружит, тебе понятно? Не из-за денег! Он не такой!
Взгляд матери стал жестким.
— Все, разговор окончен. Я прошу тебя прекратить водиться с этим отребьем. И тем более не приводить его больше в наш дом!
* * *
Димины пальцы ловко складывали тетрадный лист бумаги, превращая его в стремительного дракона.
— А лебедя можешь? — шутливо поддела его Кристина.
Дима с серьезными видом кивнул. Через десять минут рядом с драконом сидел, изогнув изящную шею, нежный лебедь.
— Это для тебя, — сказал Дима.
Кристина улыбнулась. В глазах ее стояли слезы, которые он всеми силами сдерживала. Сказать Диме, что родители запрещают ей с ним дружить? Нет, это было бы жестоко. Просто отдалиться? Еще хуже.
Дима тем временем сделал миниатюрного журавлика и посадил на Кристинин учебник.
— Это журавль, — зачем-то пояснил он. — Говорят, если сделать таких тысячу, то исполнится желание.
Кристина подперла подбородок ладонью, с интересом посмотрела на друга. А может, ну их, этих родителей? Мало ли, что они запрещают! Они ведь не знают, какой Дима на самом деле хороший, добрый и чуткий.
— А ты пробовал?
— Что пробовал?
— Ну, сделать тысячу журавлей.
— Не-а.
И Кристина вдруг подумала: да к черту это все, не будет она ничего говорить. Дима ее друг, таким и останется. И плевать, что думают родители.
Никто не мог разрушить их дружбу. Даже одноклассники, которые кривлялись, кричали, что «Кристинка влюбилась в нищету». Даже родители. Даже сам бог.
Им было плевать. После уроков они уходили в старый парк, где Дима часами рассказывал Кристине о книгах, которые прочитал, о далеких странах, о космосе, об океанских глубинах, делился своими мыслями. «Он самый интересный человек на свете», — завороженно думала Кристина.
* * *
А после выпускного их пути разошлись. Кристина уехала в Москву — поступать на журфак, Дима остался в их провинциальном городке: мать совсем скатилась в яму, денег не хватало, и мечты о высшем образовании пришлось отложить.
Первое время они переписывались в сети. Он рассказывал, как работает на стройке, а по вечерам читает учебники по архитектуре. Она — о столичной жизни, новых друзьях, первых статьях в крупных изданиях.
Дима гордился ею, радовался каждому, даже самому малейшему успеху. Но переписки случались все реже и реже. Кристина чувствовала, как охладевает, теряет интерес. На фоне столичной жизни она вдруг увидела Диму с другой стороны и поняла: он и правда убогий, жалкий. Ему нечего делать в ее круге.
Вскоре общение прекратилось вовсе. Кристина не переживала. Ее жизнь текла, бурлила неукротимым потоком: она закончила вуз, устроилась на работу, вышла замуж. И, хоть Максим и нравился Кристининой маме, брак оказался неудачным: уже через два года последовал болезненный развод. Они много ссорились, скандалили, «делили шкуру неубитого медведя», отвоевывали один у другого право на чувства.
Кристина скатилась в депрессию, из которой потом долго вытаскивала себя сама — всем новым друзьям она почему-то вдруг оказалась не нужна… Много работала, строила себя заново. Мама только упрекала: не сумела, не удержала мужчину, разрушила счастливую семью, не состоялась как женщина. Кристина злилась, кричала, выгоняла ее из квартиры.
Однажды, перебирая вещи, нашла маленькую коробку. Открыла. Внутри сидели миниатюрные бумажные журавлики — и на мгновение ей показалось, что где-то там, в школьном прошлом, остался мальчик, который верил в нее больше, чем она сама.
По щеке скатилась одинокая горячая слеза, но Кристина быстро, будто боялась, что кто-то увидит, стерла ее пальцем. Хотела выкинуть журавликов — но не смогла. Взяла телефон, отыскала Димин номер. Замерла на мгновение. Позвонить?.. Или, может, написать? А вдруг у него уже другой номер? Другая жизнь? Что, если он ее ненавидит за то, что пропала?
Да и зачем звонить? Столько лет прошло… У них уже и тем общих, наверное, нет.
И вообще ничего общего.
* * *
Бывший муж, Максим, появился у ее двери ранним утром следующего дня. Кристина, еще не проснувшись толком, пропустила его в прихожую и тут же пожалела об этом решении.
— Что тебя привело, путник? — невесело усмехнулась она. — Что ищешь в наших краях?
Максим поморщился.
— Кристи, не надо. У тебя не получается шутить.
Он снова ударил ее словесно — как делал на протяжении всего их никудышного брака. Улыбка сползла с Кристининого лица. Она скрестила на груди руки и зло посмотрела на него.
— Что хочешь? Говори и проваливай.
Максим взъерошил пальцами густые волосы. И тут Кристина обратила внимание, что он крутит в пальцах миниатюрного журавлика — точно такого же, каких делал для нее Дима. Глаза ее расширились.
— Откуда это у тебя? — порывисто спросила она, чуть подавшись вперед.
— Что? — не понял Максим и, проследив за направлением ее взгляда, коротко засмеялся: — А, это! Не знаю. У тебя под дверью лежало. Поднял сам не знаю, зачем.
Кристина протянула руку ладонью вверх:
— Дай.
Она внимательно разглядывала журавля. На крыле была надпись. «Этот тысячный». Очень знакомым почерком, сколько раз она видела этот почерк за годы школы. Тысячный… Он запомнил тот разговор. Он здесь? Правда, здесь? Захотел ее увидеть, и не просто захотел — принес ей тысячного журавлика… Он, Дима?!
Внутри зарождалось какое-то новое, незнакомое доселе, но очень приятное чувство — будто маленький пушистый комочек закопошился у самого сердца.
Максим что-то говорил, объяснял, но Кристина отмахнулась, буквально насильно вытолкала его за дверь. Какое имеет значение то, что хочет сказать это недоразумение? Он маме нравится — вот пусть она с ним и якшается. А Кристине он больше не нужен.
Она долго смотрела на сидящего на ладони журавлика и тихонько улыбалась. В ней потихоньку возрождалась надежда — на счастье, на будущее. Ведь если загадать желание и шепнуть его на ушко тысячному журавлику, оно сбудется, верно?
Она наклонилась.
— Хочу снова увидеть Диму.
В дверь позвонили.
Автор: Саша Ибер
Грешная любовь
Эля была похожа на Элизабет Тейлор. Такая вот необычная красота – жгучая брюнетка с синими глазами и густыми ресницами. А еще кожа была смуглая, и по этой нежной, матовой коже разливался нежнейший румянец. И грудной голос. Господи, какой у нее был смех! И, конечно, мужчины оглядывались вслед. И, естественно, о ней мечтали, и все такое…
На медосмотре девчата хихикали и стеснялись. Девочки ведь, многим и восемнадцати нет. Дрожали перед кабинетом гинеколога: многие там ни разу еще не были и всего боялись. Тем более, чуткостью врачи не отличались. Их раздражала зажатость девушек и стыдливость.
- Стыдно им! Небось, ноги раздвигать перед мужиками нисколько не стыдно! – бухтела врачиха, жмакая печатью по странице девственной медицинской карты, - не пройдет и месяца, как на аборт побежит записываться, зараза. Что я, не знаю? Тут им не стыдно…
В кабинете хирурга – еще не легче. В гинекологии хоть тетка сидела, а тут принимал мужчина. Молодой и симпатичный, в хрустящем белом халате, пахнувший одеколоном «Консул». Девочки, раздетые до трусиков, прикрывали грудь руками. Врач, осматривая Элю на наличие искривления позвоночника, грыжи и прочих пакостей, спросил:
- Куришь?
Элька кивнула.
- Такая девка красивая, и курит! Э-э-э-х.
Эля пожала плечами.
- А что делать? Кому сейчас легко.
Врач неохотно отпустил ее восвояси. Элька и его ввела в мысленный грех. Ну… красивая, ничего не поделаешь.
Вера любовалась Элей. На курсе полно было симпатичных и даже очень симпатичных студенток. Вера тоже была милашкой. Но Эля – верх совершенства. Таких делают поштучно. И эта штучность убивала душу и взращивала зависть у окружающих. Даже ненависть. Но Вера завидовала молча. Потому что подружилась с Элькой с первого взгляда. Потому что дружить с ней было ужасно интересно.
Элька не была отличницей. За учебниками никогда не сидела и не зубрила до посинения конспекты. Но хвостов не имела, и зачеты сдавала на твердое «хорошо». Она не относилась к группе тихих девочек, которые приехали в училище за профессией, а не за черт знает, чем. Тихие девочки жили в отдельном корпусе общежития, новеньком, только что отстроенном. Там были комнаты на двоих, кухонька с отдельной плитой и душевая. И даже лоджия. Считай, отдельная квартира. Тихие девочки не устраивали дебошей, к ним на балкон не залезали кавалеры, никто не курил на кухне и не устраивал попоек.
Целый корпус, заселенный зубрилами. Серыми, некрасивыми девицами, которым ничего, кроме красного диплома в этой жизни не светило. Их маленькие старческие мордочки не исправила бы никакая косметика и никакая прическа. Совсем безнадежные. Эти не будут загорать, обнажив голые коленки, в окне перед народом. Эти смотрят только в свои тетрадки с лекциями. Их мамы спокойны – в подоле точно не принесут!
Эльку, как и Веру, как и Вичку, как и Надюху, и Ксюху – поместили к вахте поближе. Потому что Элька, Вера, Вика, Надюха и Ксения состояли в группе риска. То есть, как раз должны были наделать каких-нибудь сердечных дел и принести в подоле. У воспитателей и коменданта глаз ватерпас! Их не проведешь смирением в очах. Они жизнь прожили и секли поляну: ху из ху! Группу риска держать лучше при себе – так спокойнее. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>