- Эпизод 2. Глава 4. Первая осознаваемая пустота.
Яркие, разгорающиеся то там, то тут деревья осенними красками, но в этот час ещё покрытые изморозью, утро, солнце ещё не нагрело пространство. Первый яркий вопрос, что делать? Куда идти? Чем себя занять? Ведь только днём можно будет вернуться домой, чтобы никто не догадался, что школы сегодня не было. Нужно чем-то заняться. Но чем? Очень странное ощущение испытывал в это утро Арджуно, почувствовав первый раз, в прямом смысле слова, как словно выпал из системы. Можно было бы и радоваться, но радости не было. Он ещё долго стоял у начала лестницы, и смотрел как другие дети идут на уроки. Все вдруг стали такими особенными, словно сам момент наделил их какой-то одарённостью. Они идут в это здание, важное для всех, серьёзное. И вот, взбегают последние, немного запаздавшие ученики, отягощённые тяжёлым, буквально тянущим назад грузом своих ранцев, наполненных толстыми учебниками и тонкими тетрадками. Горечью разлилось внутри, та мысль, что их там ждут, и они не переживают остаться сейчас тут, где остался он, Арджуно. Может быть, только не хотят учиться, тогда подумал Арджуно, – я бы с радостью поменялся бы с кем-то из них, занял бы его место и пошёл бы в школу, чтобы только снова присоединиться к своему товарищу. Но все постепенно растворились, лестница опустела, прогремел первый предупредительный звонок, Арджуно постоял так ещё немного, задержался, пока дождался того момента, когда прозвенел второй звонок, обозначавший начало первого урока. Оставшись в странной тишине этого утра, по сути, ещё ребёнок. Стоя так теперь словно, пытался понять, увидеть, что происходит сейчас в том классе, куда он не явился. Представлял лица учеников, когда удивление классного руководителя перешло в расспросы о том, кто видел Арджуно, и история того самого друга с кем расстались сейчас, о том, что произошло у лестницы. Всё это Арджуно представлял, словно видел воочию, но почему-то, вместо наслаждения местью, или бравады героя, ему казалось, что всем должно быть его жалко, что все сожалеют, о том, что его нет сними. И возможно, сейчас кто-то выйдет из дверей и скажет Арджуно, - «заходи, пожалуйста, всё хорошо». Но никто не вышел. Стало совсем тихо. А сама тишина принесла с собой неуютное ощущение пустоты от вполне реального отчуждения, связанного с временной растерянностью от потерянной связи. Чувство похожее на то, что происходит от расставания, и вместе с ней грусть от невозможности что-то исправить. Всем этим вихрем не обнадёживающих ощущений обдало Арджуно в первые минуты наступления оглушительной пустоты. И так, за ощущением покинутости, маячило какое-то новое чувство, принесшее с собой или скорее всего содержащее в себе всё то, что испытывал Арджуно стоя тогда у лестницы. Рассматривающего свои представления, возникающие как картина сожаления или прощения, это чувство в последствии, пройдя много по жизни он назовёт чувством жалости к себе. Пришедшее сейчас на смену и принесшее иллюзию переоценки значения в сторону упоительной значимости момента, полностью зависящего от этого чувства удовлетворение эго. Вот с этим чувством упоения от нахождения себя в представлении красивого сценария представляющего из него героя, которого непременно нужно жалеть, и жалость эта должна быть подана очень красиво. Так скрупулёзно и вдумчиво должно быть принято всё то, что сопутствует пониманию и ощущению участия, а также принятие значимости как характера поступка только одной стороны. Естественно, никакой критики тут не может быть. Мысль о возможной переоценке ситуации больно кольнуло в затылок тогда Арджуно развернулся и пошёл от школы. И если сказать от себя, как от автора этих строк, то можно ещё добавить: то самое одиночество, проявившееся в таком вот виде, есть ничто иное, как гордость, самовлюблённого существа, не нарцисса конечно, но очень гордого по натуре, не способного на какие-то ещё уступки не знающего слово компромисс. И если всё происходящее, кому-то на этом фоне может показаться чем-то неприемлемым, чем-то очень глупым, и очень наивным, то так оно и есть как это есть всегда, поскольку, ничего кроме наивного представления о том, что до этого кому-то есть дело, не представляется. В этом-то и состоит главная подоплёка чувства жалости к себе. Возникает параллельный сценарий, в котором нет других, а есть только ты сам. Всегда уводящий тебя в сторону любования своей правотой. И вместо того, чтобы пытаться реально задуматься о происходящем и решать сложившуюся ситуацию, в которой всегда есть другая сторона, ты погружаешься в иллюзию сценария, в котором всё идеально твоим представлениям. Но чтобы это ни было сейчас, так или иначе, нашему герою предстоит многое ощутить сегодня, проведя первую часть дня на улице. Придётся бродить по посёлку, чтобы дождаться окончания занятий в школе, чтобы затем можно было бы со всеми пойти домой. Но и гулять нужно так, чтобы не вызывать к себе излишнего внимания, поскольку в те времена ещё обращали внимание на одиноко гуляющих в урочное время детей. И даже если в этот раз, кто-то из прохожих и начинал интересоваться у Арджуно спрашивая, почему он не в школе, мальчик так и заявлял, мне сказали не приходить. Такой ответ давал повод для начала расспросов, на что Арджуно в принципе с готовностью рассчитывал, чтобы поведать свою жалкую историю, но, по-видимому, не желая вникать в какую-то не совсем однозначную картину, от него быстро отставали, оставляя в покое, и он шёл дальше никуда особо не следуя. День тянулся скучно, часы ели-ели толкали время. Ведь сама прогулка стала ожиданием. А ждать всегда нелегко. Но время шло, а Арджуно всё представлял, что происходит в тот или другой час в классе и в школе. Вот перерыв, вот перемена на обед, а меня нет. Они делают то-то и то-то, а меня нет. Думал он. Ему вообще казалось, что весь день в классе только о нём и говорят, что в своём представлении не могло не доставлять удовольствия. Арджуно было интересно представить то, что они как бы чувствую, он представлял, что они могут понять то, что он сейчас совсем один, а всё что происходит с ним это всё ради них самих. Ведь хоть кому-то есть до этого дело? Устав от задаваемых себе вопросов, и от представлений идеальной картины своего возвращения в школу. Он, чтобы укрыться от взглядов прохожих, больше не стремясь с ними заговорить, стал бродить, с обратной стороны, вдоль домов, там, где нет тротуаров, так как дома расположены как бы по периметру главной улицы. Одной стороной всегда выходили к заросшим травой пустырям. Зелёная травка с жёлтыми оттенками, где-то сухая, длинная, мягко изгибаясь от корня вверх, ложилась на поверхность, созданной поросшей более мелкой травкой, но ещё покрытой инеем, остававшегося там из-за постоянной тени дома. Впервые Арджуно открылась, какая-то новая черта всего. Деревья, красивые, на них приятного цвета красные ягоды рябины, а листья словно папоротника, только овальные и не очень длинные, но разноцветные: жёлтые, красные, коричневые, зелёные, выкрашенные ещё во много других прекрасных цветов и оттенков. Эти цвета переливались с листьями других деревьев, стоящими поодаль или вокруг. Голубое небо, облака, тень дома, зеленеющий ковёр, посеребрённый инеем и много окон в стене из серого цвета кирпича. Влажный немного воздух, и вот оно, самое главное, то, что и сегодня присутствует там же где и всегда должно быть, сообщающее так много – осенний запах! Именно тут, на севере, такого подобия запах присутствует как характеризующий именно эту осень, олицетворяет и посей день именно такую осень, несравнимой и несравнимый ни с чем по своей насыщенности и тонкости в сочетании ароматов. Когда, двигаясь словно во сне, озираешь всё под широким углом плавно перемещая панораму, всматриваясь во все черты окружающего тебя мира, замечаешь отсутствие в нём хоть отчасти чего-то, что могло бы оправдать хоть малейшее отчуждение. Определённо, наполненное им, сейчас присутствующее где-то параллельно пространство, в которое только что снова вернулся наш герой. И вернулся сейчас же, как только странное ощущение возникшее, от того, что, не зная куда вступаешь, идя по высокой траве, находясь в чаще каких-то полусухих листьев похожих на лопухи, то и дело стал наступать на мусор, валяющийся под ногами. Скрежет стекла или каки-то остатков чего либо, трескавшихся под ногами, невольно заставило Арджуно обратить внимание на тёмные из-за тени черты дома, на окна, заглядывая в которые, чувствуешь нарастающее любопытство. Всматриваешься то в одно, то в другое окно, пытаешься разгадать обстановку, разыграть целую сцену, представив в голове всех находящихся за фасадом окна, например вот этого, с красивыми шторами, приятным тюлем, или за этим, где открытое от штор оно нечего не скрывает. Те окна, которые выбирал Арджуно, как раз и были такими, в них можно было увидеть часть самой комнаты, куда ныряя ты заходишь всегда представляя, что там живёт какая-то красивая девочка и её собака, и её кошка. И что она та самая доброта, необыкновенная по своей красоте, реальная, знающая его историю, способная с ним дружить и принять все точно таким, каким ему хотелось бы чтобы было. Представлял, как он ей расскажет правду, и она поверит ему и согласится с ним. Это самое прекрасное что можно было бы представить в эту минуту. Арджуно всегда привлекала некая тайна, находящаяся за фасадами чужих окон, где, как ему казалось, живут всегда чуточку более счастливые люди нежели он сам. Но были ещё и другие окна, в которые даже если на них и не было штор, то всё равно сквозь их стёкла уже не проникал дневной свет. Они выглядели потухшими. Словно что-то случилось за этими окнами. Там, внутри, уже что-то произошло, давно, когда-то начавшее свой путь существом, возможно вот точно также, мечтающим о том же, о чём мечтает сейчас Арджуно. Но в последствии не выдержав, столкнувшись с точкой своего обратного отчёта, посеявшей разочарование в людях и самой жизни. Разочарование, скорость и течение которого были сильнее возможности выстоять, выдержать то призрение, которым в общем-то и стал обитатель тех комнат, кого поглотила обида и жалость к себе. Кто там жил, как жил и жил ли хоть кто-то, было не совсем ясно уже, но было очевидно, что жизни в этих окнах угасла. Так прошло утро, а затем наступила середина дня. И чем ближе время шло к обеденному, тем острее стоял вопрос возвращения домой. Тогда наш герой, без всяких предварительных договорённостей с самим собой, решил просто пойти домой, не фокусируясь на точном времени или же на возможность развития каких-то непредвиденных событий. Тем более, усталость от прогулки уже начинала одолевать. А в голову, ничего кроме обычного сценария, как бы возвращения со школы, не приходило. Усталость притупляет осторожность или же желание оправдываться, как-то усложнять враньём или сочинительством какую-то ситуацию, в этом-то состоянии сказав в напутствие только, «будь что будет», Арджуно отправился в сторону своего дома. Ведь всё ровно уже хотелось, чтобы поскорее это печальное, но полное опыта одиночества утро закончилось.
И вот, оказавшись перед входной дверью в квартиру, где проживала семья Арджуно, выдохнув воздух словно перед решающим действием, он просто открыл дверь в квартиру своим ключом и зашёл как обычно внутрь, оказавшись в коридоре, пытаясь сохранять вид мало заинтересованного к происходящему вокруг человека, стараясь правильно сыграть своё возвращение из школы. Практически проигнорировав хоть каким-то своим выразившимся наружно удивлением на открывающееся перед ним зрелище, лишь сухо отреагировав на слова, звучащие как вопрос родителей, поинтересовавшихся, где же он был если не был в школе? И так как никакого плана у Арджуно не было, на тот случай если кто-то из родных или знакомых заподозрил бы его в том, что он ходил всё утро разглядывая свой родной посёлок, вместо посещения школы, то и врать не имело никакого смысла. Поскольку, то ощущение, состоящее главным образом из уверенности в том, что все всё уже давно знают, и узнали сразу же, определило бессмысленность хоть какого-то ни было отрицания. Поэтому не возникло никакого смятения, и в принципе Арджуно был готов к тому, чтобы рассказать свою жалостливую историю, на мой взгляд полностью оправдывающую его поступок. Так в чём же дело, спросите вы? А дело вот в чём. Ещё в тот самый момент, открывая дверь в квартиру, где жил наш герой, маленький мальчик сразу понял, что всё что он представлял, что как будет до этого момента, полная ерунда, так как предположить именно такой картины он точно был не в силах. Зайдя внутрь и закрыв за собою дверь Арджуно увидел, как на встречу к нему из комнаты выходит мама, а в комнате, которая достаточно хорошо просматривалась через широкую дверь ведущую из коридора оставался отец, он сидел спиной ко входу на диване, и по правую руку прямо в границах проёма двери в кресле сидела та самая учительница, как вы надеюсь поняли, классный руководитель рекомендовавший не являться Арджуно сегодня в школу. Та самая учительница, которая запретила быть в школе, смело посмотрела прямо в лицо Арджуно, не постеснявшегося рассмотреть её взгляд, выражавший всю серьёзность, и был полон намерений довести это дело до справедливого суда. И как только Арджуно стало известно, что история уже рассказана, и конечно, совершенно полностью делающая её посторонней в таком неподобающем поведении нового ученика, нового класса, нового учебного года, то сразу вся серьёзность ситуации стала настолько же комичной, на сколько хотели её представить серьёзной эти взрослые. Самое удивительное в этом, так это то, сколько продолжалась вся сцена после появления Арджуно дома. Ровно столько времени сколько понадобилось ответить на совершенно глупый вопрос, заданный тем самым учительским тоном, той самой учительницей, прежде обдавшей Арджуно таким холодным взглядом, какой бывает у глядящих как бы сверху: «Потрудись объяснить всем присутствующим, почему ты, собственно, прогуливаешь школу? Хотелось бы знать.». Задала она вопрос, не сразу повернувшись к Арджуно, обращаясь прямо из комнаты, находясь прямо на против него оставаясь сидеть в кресле. «Получается, что я вроде как взял сам её и прогулял, без ведомых для неё причин? Лихо!» Подумал Арджуно. Вопрос явно не включал в расчёт факт того, что та, кто спрашивала сейчас сама повелевала Арджуно не приходить сегодня в школу. В этом и состоял гласный ответ, Арджуно, после чего наш герой просто пошёл в свою комнату, и ждал пока её проводят. Конечно, учительница опешила от такого заявления, особенно в связке ленивых движений утомлённого видом мальчика, абсолютно отмахнувшегося своим ответом от продолжения какой было дискуссии, а затем и вовсе зайдя в ванную комнату помыть руки исчезнувшего в своей комнате, до её ухода. И действительно, делать там было уже нечего, так как вся пирамида её истории обнулилась, поскольку она явно не поставила в курс моих родителей, забыла рассказать о том, что именно сама стала инициатором идеи присутствия данного ученика в учебное время на улице. А сейчас просто пытается сделаться неучастной. Её завитые на бигуди тёмные волосы, почему-то не придавали ей красоты, вообще вся фигура её была комично напряжена, хотя она пыталась держать осанку и казаться расслабленной. «Никогда ещё до этого момента мне не приходилось видел взрослого человека в подобной ситуации», – вспоминал потом Арджуно, – «ты смотришь словно сверху на эту фигурку сложившуюся в кресле, немного вытягиваясь, тянущей спину, так, словно пытаясь своим видом привнести во всё это смысл, доказывающий априори, что все взрослые тут, абсолютно точно и безоговорочно приняли её сторону». Фигурка играет роль человека пытаясь соответствовать серьёзности момента. Находится тут, значит быть серьёзной, ведь всё очень серьёзно, и тут конечно, с завитыми спиральками волос, выходящими из головы её причёской, не поспоришь. ««Мой ответ и усталый вид», говорил Арджуно смеясь как-то над этим моментом, «доказывали то, что я выполнил её просьбу честно, и теперь уже точно не хочу больше участвовать в её глупейших воспитательных иллюзиях». Когда Арджуно произнёс в точности то, чем напутствовала она его накануне и на что-то теперь смотрела, как на хулиганство и недопустимое поведение ученика, классный руководитель вспомнила свои слова. И тут уже ничего было добавить. Момент великого облома, то место, где ситуация, выстроенная на лжи, режет по живому. Арджуно заметил, как его отец с матерью в какой-то момент переглянулись, они всё поняли. Хотя, если честно, то и на их реакцию Арджуно уже было всё равно, кто чью там сторону займёт, было не интересно, да и в принципе было все равно, чтобы не значила бы эта их реакция. Но, то, что он сам увидел, как перемену в сомнении успокоило его и заставило вздохнуть с облегчением. И почему интересно взрослые думают, что у них есть власть слова, что разговор между взрослыми как бы, всегда условно несёт в себе больше истины? Кто это придумал, и когда это было не так? Понимал и Арджуно, предельно ясно осознавая ту правду, которую скрывает такое вот повседневное искажение фактов, существующее сегодня как обычная коммуникативная система. Скрывать правду, или даже сказать, придумывать то, чего нет на самом деле, то, что сегодня называют образ. Таже искусственная мораль восприятия себя, но уже на другом уровне. Вот что сегодня является заменителем любой правды. Образ. Но, как и всегда с правдой, сейчас Арджуно ничего не мог сделать с тем, как будет влиять эта правда на него самого. Да и что вообще такое эта правда? И что тут лучше? Правда повлекшая за собой всё то, что испытал сегодня школьник или ложь, способная удержать в том классе любого, кто пожелает остаться там, где ждать чего-то уже не приходится так как всё сразу прояснилось. После того, как новоиспечённого классного руководителя проводили, или скорее она сама потерпев воспитательное фиаско, в срочном порядке ретировалась. Сделав вид, что слова маленького мальчика всего лишь попытка обелить себя. Несмотря на то, что смысл тех слов ответа не носили ничего кроме сказанного ею и не имели под собой желания что-то доказать, как и любая правда, которая просто есть. А так как любая настоящая мать знает, когда и где её ребёнок говорит правду, а когда он не чист, к тому же, мать Арджуно была ещё и умной женщиной и очень чуткой в моментах восприятия, всегда смотрящей как бы сквозь, за ситуацию, туда, где всё это уже кончилось, и давным-давно всё всем стало понятно, что и кто имел в виду, поэтому даже в рамках показного воспитательного исполнения ситуацию не удалось накалить. Видимо развитие, пришедшее к ней по прошествии не одного, а множества осознанных воплощений давала ей такую возможность: переживать спокойно разные щекотливые, а иногда по-настоящему трагические моменты связанные с судьбой её родных. Рассудительность, терпеливость, спокойствие и внутренняя тяга к красивым поступкам присутствующее в этой женщине, являющейся матерью Арджуно, говорили скорее всего, уже о приближающейся своим циклом перерождений к финалу в круге перерождений. Поскольку она не испытывала никакого гнева в подобных ситуациях, где суть произошедшего открывалась ей, как я уже сказал, всегда глубоко и широко, давая возможность видеть ситуацию в перспективе происходящего. Поэтому, она просто сказала Арджуно, – «завтра снова идёшь в школу, как обычно».
Дальше дни у Арджуно пошли по-обычному после школьному распорядку. Никакой бравады в стане своих сверстников он не демонстрировал относительно того перфоманса, который он устроил с подачи классного руководителя и всё вернулось на круги своя. Хотя случай тот и положил началу большой диалектической задачке, которую и взялся решить в последствии ваш покорнейший слуга. И чем больше становилось таких дней, тем больше вырисовывалась картина искажения окончательно размывая рамки критериев понятий: учитель, преподаватель, старший, из которых строится значение авторитета, основанное на уважении. Как и сам смысл посещения данного учебного заведения. Тот день наполнил Арджуно странными, противоречивыми ощущениями к самой сути понятия взрослый. Заложил новую основу сомнений в необходимости верить и принимать как неоспоримое всё то, что происходит вокруг, всё, то, что создано до него, как мир, в котором живут жители этого пространства, в котором Арджуно очутился, родившись в новь. Так пришла пустота. Но пока не пришло одиночество.