Я стою перед своим домом, как чужак, с чемоданом в руке, а ключ в замке не поворачивается. Усталость после командировки — как бетонная плита на плечах, а тут ещё это. Пахнет осенью, мокрым асфальтом и прелыми листьями, фонарь у подъезда мигает, будто подмигивает, издевается. Дверь, которую я открывал тысячу раз, теперь чужая. Пробую ещё раз — ключ скользит, но замок не поддаётся. Сердце ёкает, в голове карусель: что за ерунда?
— Люся! — кричу, стуча кулаком в дверь. — Люся, открывай, это я!
Тишина. Только соседская собака где-то в глубине двора тявкает. Я достаю телефон, набираю её номер. Гудки, один, два, три… потом автоответчик. «Абонент временно недоступен». Да что за бред? Я снова стучу, уже сильнее, металл двери гудит под кулаком.
— Антон, ты, что ли? — голос Андрея, соседа, доносится с лестничной площадки. Он стоит в спортивках, с мусорным пакетом в руке, лысина блестит под тусклой лампочкой.
— А кто ещё? — огрызаюсь я. — Замок, мать его, не открывается. Люся дома?
Андрей мнётся, смотрит в пол, будто там ответы.
— Ну… это… — он чешет затылок. — Люся тут… но не одна, Антоха. Какой-то мужик у неё. Я думал, ты в курсе.
Мир на секунду замирает. Мужик? У Люси? У моей Люси, которая пятнадцать лет варила мне борщ, штопала носки и ворчала, что я разбрасываю вещи? Я стою, как дурак, с ключом в руке, а в груди что-то сжимается, будто кто-то выдавливает воздух из лёгких.
— Какой мужик? — голос мой хрипит, я сам себя не узнаю.
— Да кто его знает, — Андрей пожимает плечами. — Здоровый такой, с бородой. Макар, вроде, зовут. Я их на днях в подъезде видел. Она с ним… ну, знаешь, как кошка с котом.
Я сглатываю. В горле сухо, будто песка наелся. Макар. Имя как удар под дых. Я даже не знаю, кто это, но уже хочу разбить ему морду.
— И давно? — спрашиваю, хотя не уверен, что хочу знать ответ.
— Да с неделю, — Андрей отводит взгляд. — Пока тебя не было. Она ещё твои шмотки на дачу отвезла, я видел, как она с этим Макаром коробки в машину таскала.
Я стою, как громом поражённый. Мои вещи — на дачу? Мой дом — с новым замком? Моя жена — с каким-то Макаром? Это что, я теперь бомж, что ли? Я бросаю чемодан на асфальт, он глухо стукается, и начинаю долбить в дверь, как одержимый.
— Люся! Открывай, немедленно!
Дверь распахивается, и я чуть не падаю вперёд. На пороге — она. Люся. Волосы растрёпаны, в моём старом свитере, который я ей сто раз говорил не носить. Глаза её блестят, но не от радости — от злости, от страха, от чего-то ещё, чего я не могу разобрать.
— Чего орёшь? — шипит она. — Весь дом разбудишь!
— Это мой дом, Люся! — я почти кричу. — Почему замок поменяла? Что за ерунда творится?
Она скрещивает руки на груди, подбородок задран, как будто я тут чужой.
— Не ори, Антон. Всё кончено. Я… я больше так не могу.
— Не можешь? — я чувствую, как кровь стучит в висках. — А я, значит, могу? В командировке три месяца, пашу, как проклятый, а ты тут… с каким-то Макаром?
Её лицо меняется, губы дрожат, но она держится.
— Не смей, — говорит тихо, но твёрдо. — Ты сам виноват. Ты… ты никогда не был здесь, Антон. Даже когда был дома. Всё время где-то в своих мыслях, в своих делах. А я не мебель, мне нужен человек рядом!
Я хочу что-то сказать, но слова застревают. Она права? Я правда был где-то не здесь? Вспоминаю наши вечера — я с ноутбуком, она с сериалами. Разговоры только о счетах да о том, что в холодильнике кончилось. Но разве это повод? Разве это даёт ей право выкинуть меня, как старую мебель?
— Люся, — я делаю шаг вперёд, но она отступает. — Давай поговорим. Нормально, без этого… без криков.
— Поздно, — она качает головой. — Я всё решила. Твои вещи на даче. Можешь забрать, когда захочешь.
И тут из глубины квартиры появляется он. Макар. Высокий, с бородой, в футболке, которая трещит на его плечах. Он смотрит на меня, как на мусор, который забыли вынести.
— Проблемы? — его голос низкий, с хрипотцой, как у мужика, который знает, что он тут главный.
— Ты кто такой? — я сжимаю кулаки, но понимаю, что драться в подъезде — последнее дело.
— Макар, — он ухмыляется, будто это всё игра. — А ты, стало быть, Антон?
Я хочу врезать ему, но Люся встаёт между нами, как щит.
— Хватит! — её голос звенит, как натянутая струна. — Антон, уходи. Не позорься.
Я стою, как идиот, и смотрю на них. Моя жена и этот… Макар. В моём доме. В моей жизни. Я поворачиваюсь к Андрею, который всё ещё торчит в дверях, как зевака на пожаре.
— Андрей, дай телефон, — говорю я, и голос мой звучит глухо, как из подвала.
Он суёт мне свой старый смартфон, и я набираю Влада. Мой друг, мой брат, единственный, кто всегда вытаскивал меня из неприятностей.
— Антоха? — Влад отвечает после первого гудка. — Ты где? Вернулся?
— Вернулся, — я кашляю, чтобы голос не дрожал. — Влад, приезжай. У меня… у меня дом отобрали.
— Чего? — он почти орёт. — Да ты гонишь! Жди, я сейчас.
Я сижу на скамейке у подъезда, чемодан рядом, как верный пёс. Ночь холодная, ветер пробирает до костей. В голове — каша. Я вспоминаю, как мы с Люсей познакомились. Она была тоненькая, с косичками, смеялась так, что я готов был весь мир ей под ноги бросить.
Мы мечтали о детях, о путешествиях, о доме, где всегда будет пахнуть её пирогами. Но дети не случились, путешествия остались в мечтах, а пироги… я даже не помню, когда она в последний раз пекла.
Влад приезжает через полчаса, его «девятка» скрипит тормозами. Он выскакивает, в джинсовке, с сигаретой в зубах.
— Ну, рассказывай, — говорит он, садясь рядом. — Что за цирк?
Я рассказываю всё: про замок, про Люсю, про Макара. Влад слушает, пыхтит сигаретой, потом сплёвывает на асфальт.
— Наглая, — говорит он просто. — Ну, ничего, Антоха. Прорвёмся. Поедем на дачу, заберём твои шмотки, а там разберёмся.
— Разберёмся? — я смотрю на него, как на сумасшедшего. — Влад, у меня жизнь рухнула. Понимаешь? Пятнадцать лет коту под хвост.
Он кладёт руку мне на плечо, и я чувствую, как внутри что-то трескается. Не плачу, нет, но в глазах щиплет.
— Не пятнадцать, — говорит он. — Ты живой, здоровый, башка на месте. А Люся… она сделала свой выбор. Теперь твой ход.
Мы едем на дачу. Ночь, дорога пустая, фары выхватывают куски асфальта. Я смотрю в окно, и в голове — голос Люси: «Ты никогда не был здесь». Может, она права. Может, я правда потерял её где-то по дороге, пока гнался за деньгами, за карьерой, за чем-то, что казалось важным. Но Макар? Этот бородатый мужик в моём свитере? Это уже слишком.
На даче мои вещи свалены в сарае, как мусор. Коробки с книгами, одеждой, старыми фотографиями. Я нахожу наше свадебное фото — мы с Люсей, молодые, счастливые. Она смеётся, я держу её за руку. Я смотрю на это фото, и в груди снова сжимается. Неужели всё? Неужели это конец?
— Антоха, — Влад стоит в дверях сарая, свет фонарика пляшет по его лицу. — Бери, что нужно, и поехали. У меня дома переночуешь, а там… там видно будет.
Я киваю, но в голове пусто. Я не знаю, что брать. Не знаю, что делать. Не знаю, кто я теперь без Люси, без дома, без того, что было моим пятнадцать лет. Но где-то в глубине, под всей этой болью, начинает тлеть искра. Злость? Надежда? Не знаю. Но я точно знаю одно: я не сдамся. Не так просто меня вычеркнуть.
Утро после ночи на даче было как похмелье без пьянки. Голова гудит, в горле ком, а в груди — будто кто-то гвозди заколачивает. Влад сварил кофе, чёрный, как смола, и пихнул мне кружку в руки.
— Антоха, не тухни, — сказал он, глядя, как я пялюсь в стену. — Ты мужик или кто? Соберись, придумай план.
План. Слово простое, а вот как его придумать, когда жизнь — как карточный домик, который кто-то пнул? Но Влад прав. Я не тот, кто будет ныть, глядя на свои коробки в сарае.
Я вспомнил про дарственную. Ещё пять лет назад, когда умерла моя тётка, она оставила нам этот дом. Люся тогда настояла, чтобы оформить всё на меня — мол, так надёжнее. Я даже не задумывался, подписал бумаги и забыл. А теперь эта бумажка — мой козырь.
— Влад, — говорю, — надо адвоката.
Он ухмыльнулся, хлопнул меня по плечу.
— Вот это мой Антоха! Давай, звони. Я знаю одного, зубастый, как бультерьер.
Через два дня я сидел в офисе у адвоката Сергея Викторовича. Мужик лет пятидесяти, в мятом костюме, но с глазами, как у ястреба. Я выложил всё: про Люсю, про Макара, про замки, про дарственную. Он листал бумаги, хмыкал, а потом поднял взгляд.
— Антон, дом твой. Дарственная железная, никаких оговорок. Они там хоть сто Макаров приведи — закон на твоей стороне. Можем подать в суд, но, думаю, до этого не дойдёт. Пойдём, покажем им, кто в доме хозяин.
Я кивнул, хотя внутри всё кипело. Не от злости даже, а от какого-то странного коктейля — обида, ярость, но и облегчение.
Через неделю мы с Сергеем Викторовичем стоим у моей двери. В руках у него папка с документами, у меня — новый ключ, который я сделал у мастера, пока адвокат готовил бумаги. Сердце колотится, как перед прыжком с вышки.
Я открываю дверь, и запах — мой запах, запах дома, кофе, старого паркета и Люсиных духов — бьёт в нос, как ностальгия. Но теперь тут ещё чужой запах. Какой-то одеколон, резкий, дешёвый.
— Люся! — кричу, шагая в гостиную. — Выходи, разговор есть!
Она появляется из кухни, в халате, с мокрыми волосами. За ней — Макар, в одних джинсах, с полотенцем на плече. Увидев меня, Люся бледнеет, но тут же берёт себя в руки.
— Ты что тут делаешь? — шипит она. — Я же сказала, всё кончено!
— Кончено? — я усмехаюсь, хотя внутри всё дрожит. — Это мой дом, Люся. Мой. Помнишь дарственную? Вот, — я киваю на Сергея Викторовича, который уже раскрыл папку. — Это мой адвокат. И он сейчас объяснит, как ты и твой… этот, — я киваю на Макара, — сейчас собираете манатки и валите отсюда.
Макар делает шаг вперёд, грудь колесом, будто сейчас накинется.
— Ты чё, мужик, борзый? — его голос как рык, но я не отступаю.
— Борзый? — я смотрю ему в глаза, и в этот момент чувствую себя выше, чем он. — Это ты в моём доме борзый. Вали, пока я полицию не вызвал.
Люся визжит, как кошка, которой наступили на хвост.
— Антон, ты не посмеешь! Это наш дом! Я тут пятнадцать лет жила, я его обустраивала, я…
— Ты? — перебиваю я, и голос мой звенит, как сталь. — Ты мои вещи на дачу выкинула! Ты замки поменяла! Ты с этим, — я тычу пальцем в Макара, — в моей постели спишь! Хватит, Люся. Хватит.
Сергей Викторович поднимает руку, как рефери на ринге.
— Любовь Ивановна, — говорит он спокойно, но твёрдо. — Дом оформлен на Антона Сергеевича. Дарственная от 2020 года. Вы не имеете права здесь находиться без его согласия. У вас есть час, чтобы собрать вещи и покинуть помещение. Иначе я вызываю наряд.
Люся смотрит на него, потом на меня, и я вижу, как в её глазах что-то ломается. Она открывает рот, но слов нет. Макар, наоборот, начинает орать.
— Да ты кто такой, адвокатишка? — он тычет пальцем в Сергея. — Я тут живу, понял? Это теперь мой дом!
Я не выдерживаю. Шаг вперёд, и я уже ору ему в лицо:
— Твой дом? Ты, мразь, в моём доме! В моём свитере! На моём диване! Вон отсюда, пока я тебе морду не начистил!
Люся бросается между нами, её руки трясутся.
— Хватит! Хватит, Антон! — она кричит, и голос её срывается. — Зачем ты так? Зачем ты всё портишь?
— Я порчу? — я почти смеюсь, хотя внутри всё рвётся. — Ты мне жизнь портишь, Люся! Пятнадцать лет, а ты… ты меня выкинула, как мусор!
Она плачет, слёзы текут по щекам, но я не чувствую жалости. Только пустота. Макар хватает её за руку, тянет к себе.
— Пойдём, Люсь. Не будем с этим психом разбираться.
Но она вырывается, смотрит на меня, и в её глазах — смесь злости и боли.
— Ты никогда меня не любил, Антон, — шепчет она. — Ты любил свой дом, свою работу, свою жизнь. А меня… меня ты даже не замечал.
Я хочу ответить, но слова застревают. Может, она права? Может, я правда был где-то не здесь? Но это не оправдание. Не для того, что она сделала.
— У вас сорок минут, — говорит Сергей Викторович, глядя на часы. — Потом я вызываю полицию.
Макар плюётся на пол, хватает свою куртку и тащит Люсю в спальню. Я слышу, как они там швыряют вещи в сумки, как Люся всхлипывает, как Макар матерится.
Я стою в гостиной, смотрю на наш старый диван, на занавески, которые она выбирала, на фотографии на полке. Всё моё. И всё чужое.
Сергей Викторович кладёт руку мне на плечо.
— Ты молодец, Антон. Не каждый бы так собрался.
Я киваю, но внутри — буря. Я победил? Вернул дом? Тогда почему так паршиво? Почему кажется, что я не дом вернул, а потерял что-то большее?
Они выходят через полчаса. Люся с сумкой через плечо, глаза красные, губы сжаты. Макар тащит два чемодана, бросает на меня взгляд, полный ненависти.
— Ещё увидимся, — цедит он.
— Вали, — отвечаю я, и голос мой твёрдый, как бетон.
Люся останавливается в дверях, смотрит на меня.
— Прости, Антон, — говорит она тихо. — Я… я просто хотела жить.
Я молчу. Что тут скажешь? Она уходит, и дверь за ней хлопает, как точка в конце предложения. Я остаюсь один. Дом мой. Но пустота внутри — она никуда не делась.
Я сажусь на диван, провожу рукой по потёртой обивке. В голове — голос Люси: «Ты никогда меня не любил». Может, и правда. А может, я просто не умел любить так, как ей надо. Но теперь это неважно. Я дома. И я начну сначала.
Я сижу на диване, в своём доме, который теперь кажется слишком большим для одного. Тишина звенит в ушах, как после взрыва. Запах Люсиных духов ещё витает где-то в воздухе, но уже слабее, будто она растворяется, уходит навсегда.
Я смотрю на пустую полку, где раньше стояли наши фотографии, и чувствую, как внутри что-то шевелится — не боль, не злость, а что-то новое, пока безымянное.
На следующий день я звоню Владу. Он приезжает с пивом и пакетом чипсов, как будто это не конец моей жизни, а просто очередной вечер пятницы.
— Ну что, хозяин? — ухмыляется он, разваливаясь на диване. — Дом твой, жизнь твоя. Что дальше?
Я пожимаю плечами. Честно, я не знаю. Вчера я был готов драться за этот дом, за каждый его угол, а теперь сижу и думаю: ради чего? Чтобы спать в пустой кровати и пить кофе в одиночестве?
— Надо жить, Влад, — говорю я, и голос мой звучит увереннее, чем я себя чувствую. — Надо… начать заново.
Он кивает, открывает бутылку, протягивает мне.
— За это и выпьем. За новый старт, Антоха.
Мы чокаемся, и пиво горчит на языке, как правда. Я думаю о Люсе. Где она сейчас? С этим Макаром в какой-нибудь съёмной квартире? Или уже поняла, что натворила?
Я не знаю, и, что странно, не хочу знать. Впервые за долгое время я думаю не о ней, а о себе. Кто я? Чего я хочу? Пятнадцать лет я строил жизнь для нас, но, может, пора строить её для себя?
Через неделю я начинаю ремонт. Крашу стены в гостиной — яркий, солнечный жёлтый, которого Люся терпеть не могла. Покупаю новый диван, не такой, как она хотела, а тот, что мне нравится — угловой, мягкий, с кучей подушек. Выхожу на балкон, смотрю на двор, где соседские дети носятся с мячом, и вдруг ловлю себя на том, что улыбаюсь. Впервые за месяц.
Андрей, сосед, заходит как-то вечером, приносит бутылку домашнего вина.
— Слышал, ты Макара с Люсей выгнал, — говорит он, наливая вино в стаканы. — Молодец, Антоха. А то они тут уже всех достали. Макар этот по ночам орал, музыку врубал. Люся, правда, вроде тосковала… но это её выбор.
Я киваю, отпиваю вино. Оно сладкое, с привкусом винограда, как воспоминание о лете. Тосковала? Может, и так. Но я больше не хочу думать о её тоске. Я хочу думать о том, как утром буду пить кофе на балконе, как приглашу Влада на шашлыки, как, может, запишусь в спортзал или начну бегать по утрам. Я хочу жить.
Вечером я сижу за ноутбуком, листаю сайты с мебелью, и вдруг натыкаюсь на объявление о курсах фотографии. Люся всегда смеялась, когда я брал в руки камеру: «Антон, ты же не умеешь, брось». А мне нравилось. Нравилось ловить момент, когда свет падает на листья или когда закат красит небо в оранжевый. Я записываюсь на курсы. Почему бы и нет? Это мой дом, моя жизнь, мои правила.
Проходит месяц.
Дом оживает. На стенах появляются фотографии — не Люси, не наши, а мои. Утренний город, соседский пёс, который тявкает на всех, закат над рекой. Я начинаю замечать мелочи: как пахнет свежесваренный кофе, как скрипит новый паркет, как ветер шумит в листве за окном. Я начинаю замечать себя.
Однажды вечером звонит телефон. Номер незнакомый. Я беру трубку, и на том конце — голос Люси. Тихий, надломленный.
— Антон… можно поговорить?
Я молчу. Секунду, две. В груди что-то сжимается, но уже не так, как раньше. Не боль, а память. Я смотрю на свою гостиную, на жёлтые стены, на фотографии, на новый диван. Это мой дом. Моя жизнь.
— Люся, — говорю я спокойно. — Говорить не о чем. Живи своей жизнью. Я живу своей.
Она что-то бормочет, но я кладу трубку. Не из злости, не из мести. Просто потому, что мне больше не нужно её прощение или её правда. Мне нужно моё.
Я выхожу на балкон, вдыхаю прохладный осенний воздух. Где-то там, в темноте, Люся и Макар, их ссоры, их жизнь. А здесь — я. И впервые за долгое время я чувствую, что это не конец. Это начало.