Запах яблочной начинки наполнил всю кухню. Галина поправила выбившуюся из-под платка седую прядь и перевернула последний пирожок. Масло на сковородке весело зашипело, брызнув золотистыми каплями на белый фартук. За окном уже сгущались сумерки. Октябрьский вечер выдался тихим, почти неподвижным, как будто сама природа замерла в ожидании.
Звук поворачивающегося в замке ключа заставил ее улыбнуться. Алешка. Всегда приходит, когда пирожки только с пылу с жару.
— Мам, ты что, специально готовишь, когда я к тебе собираюсь? — смеясь, спросил сын, заходя на кухню.
Высокий, статный, в строгом костюме, который ему очень шел. Сорок два года, а всё тот же мальчишка с хитрыми глазами.
— А как же, — отозвалась Галина. — У меня прямо чувство какое-то, вот руки сами тесто замешивают, когда знаю, что ты придешь.
Алексей обнял мать, чмокнул в щеку и сразу потянулся к пирожку.
— Осторожно, горячие, — привычно предупредила она, хотя знала, что сын всё равно обожжется — нетерпеливый с детства.
— Ай! — он отдернул руку, подул на пальцы и рассмеялся. — Вкуснотища невероятная! Никто так не готовит, как ты.
Галина улыбнулась, наливая чай в любимую чашку сына — синюю, с белыми облаками, которую он сам выбрал еще в детстве на ярмарке.
— Ты так заработался, даже похудел, — покачала она головой. — Ешь, набирайся сил.
— Дел по горло, — Алексей жевал с аппетитом, но глаза его оставались беспокойными. — Нам сейчас крупный инвестор подвернулся, расширяемся...
— Счастливая Иринка, — вздохнула Галина, присаживаясь напротив. — Такой добытчик в дом.
Алексей вдруг замешкался, отложил недоеденный пирожок.
— Мам, я вообще-то поговорить хотел...
— Что-то случилось? — сразу насторожилась она.
— Да нет, хорошее предложение появилось. Помнишь, я говорил, что наш дом можно выгодно пристроить?
Галина нахмурилась, поправляя скатерть.
— Не очень помню. Какой дом?
— Этот, — Алексей обвел рукой пространство вокруг. — Центр города, старый фонд. Цены сейчас взлетели, можно очень хорошо продать.
— Но это же наш дом, — растерянно произнесла Галина. — Я здесь сорок лет прожила. Ты здесь вырос.
— В том-то и дело! — оживился сын. — Тебе в твои семьдесят уже тяжело одной. Мы с Ириной давно хотим тебя забрать. А тут такой случай — и деньги будут, и вместе заживем.
Галина задумчиво посмотрела в окно на старую яблоню во дворе. Сколько же всего связано с этими стенами — каждая трещинка родная.
— Ты подумай, — Алексей погладил её морщинистую руку. — Никакой спешки.
Чай в кружке давно остыл. Галина вдруг поймала себя на том, что не помнит, когда сын последний раз просто так заезжал на чай. Без дела, без предложений, просто проведать.
Подписи на бумагах
Алексей приехал ровно в два, как и обещал. Галина всё утро не находила себе места — то пыль протирала, то чайник начищала до блеска. Сын был при параде — светло-серый костюм, галстук, новый кожаный портфель. Пахло от него дорогим одеколоном.
— Ну что, мам, решилась? — с порога спросил он, поцеловав её в щёку.
Галина кивнула. Две недели она думала, взвешивала. И согласилась. В конце концов, они всегда были близки. Сыну виднее, где лучше.
— Я документы подготовил, всё как надо. Юрист наш фирменный оформил, — Алексей расположился за обеденным столом, аккуратно раскладывая бумаги.
Галина присела рядом, неуверенно поправляя очки.
— Я должна всё прочитать? Там много написано.
— Да что там читать? — отмахнулся сын. — Стандартная форма временной доверенности. Я же объяснял: юридически дом будет на мне, чтобы быстрее провести сделку. Потом оформим всё как полагается — и новая квартира на тебя, и деньги. Всё временно, понимаешь?
Он говорил быстро, гладко, как по писаному. Галина заметила, что галстук у него немного сбился набок. Захотелось поправить, как в детстве, когда собирала его в школу.
— А если что-то пойдёт не так? — тихо спросила она.
Алексей замер на мгновение, потом рассмеялся.
— Мам, ну ты даёшь! Мы же семья. Кому ты веришь, если не мне?
Он достал из кармана блестящую ручку и протянул ей. Такую красивую Галина никогда в руках не держала. Тяжёлая, явно дорогая.
— Давай, тут и тут, — он ловко перелистывал страницы, показывая пальцем места для подписи.
Галина послушно ставила закорючки, чувствуя, как пальцы немного дрожат. Где-то на кухне капала вода из крана — кап, кап — отмеряя секунды.
— Вот и всё! — радостно объявил Алексей, собирая бумаги. — Теперь начинаем действовать. Через месяц-другой уже переедешь к нам.
— К вам? — Галина сняла очки. — Я думала, мы говорили о новой квартире. Для меня.
— Ну да, конечно, — Алексей как-то неопределённо покрутил рукой в воздухе. — Просто пока всё устроится, поживёшь с нами. Временно.
Это слово — «временно» — он повторял часто. Как будто успокаивал её. Или себя.
— Ладно, я побегу, дела, — он посмотрел на часы и быстро поднялся.
— Даже чаю не попьёшь? — с надеждой спросила Галина. — У меня пирог есть...
— В другой раз, мам. На следующей неделе заеду, расскажу, как дела с покупателями.
Он чмокнул её в макушку и через минуту был уже в дверях. Портфель с подписанными бумагами крепко зажат под мышкой.
— Лёша, — окликнула Галина, — может, копию мне оставишь? Документов-то?
Сын обернулся, улыбнулся немного натянуто:
— Конечно, в следующий раз привезу. Они у юриста пока будут, в сейфе.
Дверь закрылась. В прихожей ещё витал запах одеколона, а Галина всё стояла, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице.
Холодный февраль
В начале февраля ударили морозы. Галина поплотнее закуталась в шаль, подаренную когда-то покойным мужем, и в который раз проверила телефон. Третий день от Алексея ни слуху ни духу. «Перезвоню вечером», — сказал в прошлый понедельник и как в воду канул.
Странно всё повернулось. Уже три месяца прошло, как подписали бумаги, а воз и ныне там. Сначала сын звонил часто, говорил о каких-то покупателях, проволочках с документами. Приезжал даже пару раз — правда, ненадолго. А потом звонки стали реже, разговоры короче. «Дела, мам, запарка на работе, потом всё расскажу».
Галина встала с кресла, подошла к окну. Заиндевевшее стекло показывало размытую картинку двора — припорошенные снегом скамейки, пустая детская площадка. Раньше тут весело было, соседские ребятишки гомонили с утра до вечера. Теперь тишина. Многие разъехались, дом-то под расселение давно идёт.
Телефон в руке наконец-то ожил, высветив имя сына. Сердце радостно ёкнуло.
— Алёшенька, здравствуй! — торопливо ответила Галина.
— Привет, мам, — голос у сына был какой-то напряжённый. — Ты как там?
— Да всё хорошо. Жду новостей. Ты обещал на той неделе заехать, документы привезти...
— Да, да, конечно, — в трубке зашуршало. — Понимаешь, возникли кое-какие сложности с оформлением. Нужно ещё немного подождать.
Галина вздохнула. Эту песню она слышала уже не раз.
— Лёш, а что происходит-то? Я ничего не понимаю. То говоришь — через месяц переедешь, то — сложности. Какие сложности? Я уже и вещи начала собирать...
— Мама, — голос сына стал жёстче, — я же объяснял. Сделки такого уровня быстро не делаются. Там юридические тонкости, налоги... Не забивай голову.
— А когда мне копию документов-то привезёшь? Ты же обещал, — тихо напомнила она.
Повисла пауза. В трубке слышалось чьё-то бормотание на заднем плане.
— Извини, у меня сейчас совещание начинается. Я перезвоню, — торопливо сказал Алексей и отключился.
Галина медленно опустила телефон. Что-то неправильное творилось, она чувствовала. Материнское сердце не обманешь. Раньше Алёша не был таким — отстраненным, холодным. Даже когда женился, даже когда в фирму эту свою устроился — всё равно оставался её мальчиком, внимательным, заботливым.
Звонок в дверь раздался неожиданно, заставив вздрогнуть. На пороге стоял Степаныч, сосед с первого этажа.
— Здравствуй, Галина Петровна, — он переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко. — Тут слух по дому ходит... Правда, что ты продала квартиру?
— Что? — опешила Галина. — Откуда такие новости?
— Да вчера приходили какие-то люди, с чертежами, всё осматривали. Представились покупателями. Говорят, весь дом под какой-то проект пойдёт.
У Галины внезапно ослабли ноги. Она оперлась о дверной косяк.
— Не может быть... Мне бы сын сказал...
Степаныч неловко кашлянул.
— Я так и подумал, что это без твоего ведома. Ты, это, поосторожнее с документами-то. Мошенников сейчас...
Договорить он не успел. Галина медленно закрыла дверь и на ватных ногах доковыляла до телефона. Дрожащими пальцами набрала номер сына. «Абонент временно недоступен».
Приезд дочери
Стук в дверь был настойчивым, требовательным. Галина вздрогнула, оторвавшись от окна, у которого просидела, кажется, половину дня. После разговора со Степанычем прошла неделя. Семь дней бесконечных звонков сыну. Семь дней тревожного ожидания.
Сердце бешено заколотилось. Может, наконец-то Алёша? Объяснит всё, успокоит...
— Иду, иду! — крикнула она, торопливо направляясь к двери.
На пороге стояла Марина — дочь, приехавшая из Новосибирска. С большим чемоданом и решительным выражением лица.
— Мариночка! — ахнула Галина и разрыдалась, прижав к себе дочь.
— Мама, ну что ты, — Марина обнимала её, гладила по спине. — Я здесь, я с тобой.
Они долго сидели на кухне. За окном уже стемнело, а они всё говорили и говорили. Галина выплакала всё, что накопилось за эти месяцы — страхи, обиды, недоумение.
— Я позвонила Лёшке, когда от тебя узнала, — Марина нервно постукивала ногтями по чашке. — Знаешь, что он сказал? Что ты всё напутала, что никакой продажи нет, просто какое-то обследование дома проводили.
— Я ничего не путаю, — тихо отозвалась Галина. — Я стара, но не выжила из ума. Степаныч сам слышал — эти люди говорили про покупку. И почему тогда Алёша избегает меня? Почему не привёз копии документов?
Марина поджала губы.
— Лёшка всегда был хитрым, но чтобы так... — она покачала головой. — Отец бы ему руки повыдергал за такое.
Галина вздохнула, вспомнив мужа. Андрей Степанович был человеком прямым, честным. Детей воспитывал строго, но с любовью. Как же не хватало его сейчас — его мудрости, его твёрдости.
— Завтра же едем в регистрационную палату, — решительно сказала Марина. — Узнаем, что происходит с домом. А потом к юристу.
— Дети мои, — Галина сжала ладонями виски. — Как же так вышло? Вы же родные друг другу. С одной кровати в детстве скатывались...
Марина обняла мать за плечи.
— Мам, я завтра в отпуск на месяц ушла. Буду здесь, разберёмся со всем. Не переживай.
Под утро Галине приснился сон. Алёша маленький, лет пяти, сидит на полу и горько плачет над разбитой чашкой — той самой, синей, с облаками. «Я не хотел, мамочка, она сама упала», — всхлипывает он. А она гладит его по голове: «Не плачь, сынок, это же просто чашка. Главное — ты цел».
Проснулась Галина с мокрыми от слёз глазами. Что-то надломилось внутри, что-то важное и глубокое. Как будто трещина прошла через самую душу.
За завтраком Марина была деловита и собрана. Записывала что-то в блокнот, звонила знакомым юристам.
— Мам, а ты хранишь где-нибудь копии своих документов? Паспорта, свидетельства на дом?
Галина кивнула:
— В шкафу, в верхнем ящике. Там папка синяя.
Марина принесла папку, стала перебирать бумаги.
— Так, паспорт твой действующий... Свидетельство о праве собственности... А где доверенность, которую ты Лёшке подписывала?
— Он не оставил копию, — тихо ответила Галина. — Обещал привезти, но так и не привёз.
Марина молча смотрела на мать несколько секунд, потом решительно захлопнула папку.
— Едем. Сейчас же. В регистрационную палату.
Столкновение
День выдался пасмурным, с неба то и дело срывался мелкий дождь. Галина сидела у окна, вглядываясь в мокрую улицу. Марина обещала быть к обеду — поехала к очередному юристу. Три недели пролетели как один день — беготня по инстанциям, консультации, запросы.
Выяснилось страшное: дом был продан месяц назад некой строительной компании. Алексей действовал по доверенности, как законный представитель матери. Всё чисто, комар носа не подточит.
Хлопнула входная дверь — вернулась Марина. А следом за ней... Галина сжала подлокотники кресла. Алексей. Хмурый, настороженный, в дорогом пальто нараспашку.
— Здравствуй, сынок, — тихо сказала Галина, не поднимаясь с места.
— Привет, мам, — он бросил быстрый взгляд на сестру. — Марина позвонила, сказала — серьёзный разговор. Вот я и приехал.
— Да уж, разговор более чем серьёзный, — Марина скинула куртку, прошла на кухню. — Садись, братец. Объясняй.
Алексей нехотя опустился на стул напротив матери.
— Что объяснять-то? Всё идёт по плану. Продажа оформлена, деньги скоро поступят...
— Куда поступят? — резко спросила Марина. — На твой счёт? А мама где жить будет?
— Я же говорил — у нас поживёт, потом что-нибудь подберём...
— Что-нибудь? — Марина повысила голос. — Что-нибудь — это что? Комнатку в общежитии? Угол в коммуналке?
Алексей поморщился.
— Не драматизируй. Деньги хорошие, квартиру купим...
— Когда купим? — вмешалась Галина. Голос её звучал неожиданно твёрдо. — Ты мне три месяца рассказывал про «временные трудности». А сам дом уже продал. Без моего ведома.
— Мам, ты сама подписала бумаги! — в голосе Алексея появились защитные нотки. — Что ты теперь от меня хочешь?
— Правды, — просто ответила Галина. — И уважения.
Она медленно поднялась с кресла. За последние дни что-то изменилось в её осанке — спина выпрямилась, взгляд стал жёстче.
— Ты обманул меня, Алексей. Заставил подписать доверенность, не объяснив, что я отдаю тебе право распоряжаться моим единственным домом. А потом продал его, даже не спросив меня.
— Я всё делал для твоего же блага! — Алексей вскочил. — Ты в своём возрасте не можешь сама решать такие вопросы!
— Не смей так говорить с матерью! — Марина встала между ними. — Ты её обокрал! Собственную мать!
— Чушь! Деньги никуда не делись!
— Где они? — спросила Галина.
Алексей замялся.
— В процессе перевода. Сделка крупная, там налоговая...
— Врёшь, — впервые в жизни Галина повысила голос на сына. — Всё ты врёшь. И про налоговую, и про временное проживание, и про заботу обо мне.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Алексей побледнел, машинально поправил галстук.
— Мне надоел этот цирк, — наконец произнёс он. — Я действовал в рамках закона. Подпись твоя стоит на всех документах. Деньги будут переведены, когда уладятся все формальности.
— И когда это случится? — язвительно спросила Марина.
— Когда сочту нужным, — отрезал Алексей. — А сейчас мне пора, дела.
Он направился к двери, но Галина вдруг преградила ему путь. Маленькая, хрупкая женщина перед высоким мужчиной в дорогом костюме.
— Я подаю на тебя в суд, сынок, — тихо, но отчётливо произнесла она. — За мошенничество.
Алексей опешил.
— Ты... что?
— Мама всё сказала, — Марина встала рядом с матерью. — Либо ты возвращаешь документы на дом и аннулируешь сделку, либо мы идём в суд и полицию. И поверь, шума будет много.
— Вы с ума сошли, — прошипел Алексей. — Это я ваш родственник, а не враг!
— Родственники так не поступают, — покачала головой Галина. — Ты предал меня, Лёша. И себя предал тоже.
В кабинете юриста
В приёмной юридической консультации было тихо и прохладно. Галина сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на свои пальцы — узловатые, с выступающими венами. Руки, которые столько всего сделали за жизнь: пеленали детей, стирали пелёнки, варили обеды, перебирали ягоды, штопали одежду... А теперь вот дрожат, будто у столетней старухи.
— Галина Петровна, проходите, — позвала секретарша, молоденькая девушка с яркой помадой на губах.
Кабинет юриста оказался маленьким, заставленным папками. За столом сидел полный мужчина лет пятидесяти, с залысинами и усталыми глазами.
— Присаживайтесь, — он указал на стул. — Я ознакомился с вашим делом. Марина Андреевна передала мне копии документов.
Галина кивнула. Марина хотела пойти с ней, но пришлось срочно ехать в Новосибирск — заболел младший сын.
— И что вы скажете? — спросила Галина, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.
Юрист снял очки и потёр переносицу.
— Если говорить честно... Ситуация сложная. С юридической точки зрения ваш сын действовал в рамках полученной доверенности. Вы подтверждаете, что подпись на документах — ваша?
— Да, — Галина сжала сумочку на коленях. — Но я не знала, что подписываю. Он сказал — это временная формальность.
— Понимаю, — кивнул юрист. — Но доказать факт введения в заблуждение очень сложно. По сути, это будет ваше слово против его слова.
— А если есть свидетель? Дочь знает, что Алексей обещал мне одно, а сделал другое.
Юрист поморщился.
— Родственники не считаются независимыми свидетелями. К тому же, дочь не присутствовала при подписании документов.
Галина почувствовала, как внутри всё холодеет. Получается, она бессильна?
— И что же делать? — спросила она, стиснув руки.
— Варианты есть, — юрист взял ручку и начал чертить какие-то схемы на листе бумаги. — Можно попытаться оспорить саму доверенность — например, если докажем, что вы не осознавали значение своих действий в момент подписания. Но для этого нужно медицинское заключение...
— Я в здравом уме, — тихо, но твёрдо сказала Галина. — Просто доверилась сыну.
— Понимаю, — кивнул юрист. — Тогда остаётся давление морально-этическое. И перспектива судебных разбирательств. Даже если мы проиграем, сам факт того, что мать подаёт в суд на сына за мошенничество... Это серьёзный удар по репутации. Особенно для человека его положения.
Он посмотрел на Галину поверх очков:
— Вы готовы пойти на это? Суд — процесс долгий, нервный. Придётся выносить сор из избы, рассказывать чужим людям о семейных проблемах.
Галина отвернулась к окну. За стеклом моросил мелкий весенний дождик, прохожие спешили по своим делам, прикрываясь зонтами. Обычная жизнь. А у неё внутри будто что-то оборвалось.
— Помните, Галина Петровна, — мягко сказал юрист, видя её состояние, — в подобных делах даже начало судебного процесса часто приводит к тому, что стороны садятся за стол переговоров. Возможно, ваш сын одумается, когда поймёт, что вы настроены решительно.
— Мне семьдесят лет, — Галина посмотрела ему прямо в глаза. — У меня нет ни времени, ни сил на долгие разбирательства. Но и другого выхода я не вижу. Готовьте документы.
Звонок мобильного раздался, когда она уже выходила из офиса. Марина. Голос дочери звучал взволнованно:
— Мама, ты как? Что сказал юрист?
— Будем судиться, доченька, — Галина вздохнула, останавливаясь под козырьком крыльца, чтобы не мокнуть под дождём. — Другого выхода нет.
— Лёшка не идёт на контакт?
— Телефон отключён второй день.
Повисла тяжёлая пауза. Слышно было, как на том конце Марина нервно постукивает пальцами по столу — привычка с детства.
— Мам, я вернусь, как только Мишка пойдёт на поправку, — решительно сказала она. — А пока звони каждый день. И не раскисай. Мы его прижмём к стенке, не сомневайся.
Перед судом
В десять утра Галина поднялась по ступеням здания суда. Сердце колотилось как бешеное. Дважды она сверялась с повесткой — не ошиблась ли?
Марина крепко держала её под руку.
— Не волнуйся, юрист уже внутри, всё готово.
Галина кивнула. За месяц она постарела, будто за год. Бессонные ночи, постоянная тревога...
В коридоре было шумно. Женщина в форме проверила документы:
— Зал номер четыре, второй этаж.
По лестнице они поднимались, когда телефон в сумочке завибрировал. Сообщение с неизвестного номера: «Мама, нам нужно поговорить. Я у входа в сквер напротив суда. Алексей».
Галина показала сообщение дочери.
— Не думай даже! — воскликнула Марина. — Уловка, чтобы ты на заседание не явилась.
— А вдруг он одумался? — тихо сказала Галина.
— Ты слишком добра к нему.
— Он мой сын. Я должна дать ему шанс.
Сквер был крошечным — несколько скамеек, старые липы. Галина увидела его на дальней скамейке. Не в костюме, как обычно, а в джинсах и простой куртке. Осунувшийся, с щетиной на щеках.
— Здравствуй, Лёша, — она присела рядом.
Он кивнул, не поднимая глаз, потом выдохнул:
— Прости.
— За что именно, сынок?
Алексей наконец посмотрел на неё — покрасневшие глаза, опущенные уголки губ.
— За всё. За обман. За предательство.
— Почему вдруг такое прозрение?
— Ирина подала на развод. Сказала, что не будет жить с человеком, обманувшим собственную мать.
Он помолчал, потом добавил тише:
— Она права. Я влез в долги, запаниковал...
— И решил использовать мой дом, — закончила Галина.
— Самое ужасное — я просто увидел лазейку и воспользовался. Думал — мама простит, как всегда.
Он достал из кармана конверт:
— Я отменил сделку. Дом снова твой. Здесь все документы. В суд не надо идти, претензии отозваны.
Алексей положил конверт на скамейку и поднялся.
— Прощай, мама. Я понимаю, ты не захочешь меня видеть.
Галина смотрела, как он идёт по дорожке — ссутулившийся, потерявший уверенность. И вдруг поняла, что не чувствует ни гнева, ни обиды. Только усталость и тихую печаль.
Яблони в цвету
Май выдался тёплым. Яблоня во дворе зацвела пышно, усыпав землю белыми лепестками. Галина сидела у окна, перебирая первый крыжовник с куста, посаженного три года назад.
Марина уехала неделю назад — работа, дети. Звонила каждый день, беспокоилась. Галина успокаивала: всё хорошо, справляюсь.
В доме стало тихо. Слишком тихо. Галина никогда раньше не замечала этой тишины — словно дом затаился, ждал чего-то.
С того дня у суда Алексей не появлялся. Не звонил, не писал. От соседки узнала, что он съехал из квартиры после развода. Куда — никто не знал. Галина порывалась позвонить, но что-то останавливало. Гордость? Боль? Или понимание, что не всякую рану залечишь быстро?
Звонок в дверь раздался неожиданно. На пороге лежал конверт. Обычный белый, без марок и адреса.
Галина аккуратно вскрыла его. Внутри фотография — старая, чёрно-белая. Их семейное фото двадцать лет назад. Андрей, она сама, двенадцатилетняя Марина и восьмилетний Алёша — все вместе на фоне этого дома. Счастливые, улыбающиеся.
На обороте знакомым почерком: «Прости, если сможешь».
Галина долго смотрела на снимок. Андрей... Как бы он поступил? Простил бы? Наверное, да. Ведь он всегда говорил: «Семья — это навсегда. Даже когда кажется, что все связи разорваны».
Телефон лежал на столе. Галина решительно взяла трубку, нашла номер сына.
— Мама? — голос Алексея звучал удивлённо.
— Здравствуй, сынок. Я получила фотографию.
Тишина. Потом хрипло:
— Ты... не выбросила её?
— Конечно, нет. Это же наша память.
— Спасибо, — выдавил он. — За то, что позвонила. Я думал, ты никогда...
— Знаешь, что твой отец всегда говорил? Семья — это навсегда.
— Даже когда кажется, что все связи разорваны, — подхватил Алексей, и Галина удивлённо улыбнулась. Запомнил. — Я так виноват перед тобой.
— Приезжай в воскресенье на обед, — просто сказала она. — Испеку твои любимые пирожки с яблоками.
— Я не заслуживаю, — прошептал он.
— Мне решать, чего ты заслуживаешь. Я твоя мать.
Вечер опустился на город. В окнах соседних домов зажигались огни. Галина включила лампу. В её свете фотография ожила, заиграла красками. Да, семья — это навсегда. Даже когда больно. Даже когда кажется, что прежней близости не будет. Всё равно — навсегда.
Она бережно поставила снимок на полку. Его место здесь. И место Алексея — тоже здесь, что бы ни случилось.
Утром она испечёт пирожки. С яблоками, как он любит. Жизнь продолжается. Раны затянутся. Потому что настоящая любовь — та, что не на время. Она навсегда.