Тамара выкладывала бельё из корзины, методично проверяя карманы — давняя привычка, которую выработала ещё во времена, когда Андрей был маленьким и забывал фантики от конфет в джинсах. Её пальцы нащупали что-то шуршащее в кармане его любимого синего пиджака, который он всегда надевал на работу.
— Что ещё за мусор... — пробормотала она, уже готовясь увидеть очередную салфетку или чек из магазина.
Достала листы бумаги, сложенные аккуратно вчетверо. Разворачивая, сначала не придала значения печатному тексту — подумала, что это какие-то рабочие документы.
Но слова на странице вдруг стали отчётливыми, и дыхание перехватило. «Договор дарения жилого помещения». Её адрес — Советская, 15, квартира 42. Её фамилия — Кротова Тамара Петровна. Внизу — незнакомый почерк юриста, но подпись... подпись была точно Андрея, она знала эти закорючки всю жизнь.
Сердце заколотилось где-то в горле, словно пытаясь вырваться наружу. Она перечитывала строки снова и снова, не веря глазам, надеясь, что ошиблась. Квартира переходит к сыну. Просто так. Добровольно. По доброй воле собственника.
— Не может быть, — шептала она, медленно оседая на табурет. — Андрей бы никогда... он же мой сын...
Руки дрожали как после долгой физической работы. В голове всё смешалось — его недавние разговоры о том, как ей тяжело одной справляться с коммунальными платежами, как он волнуется за неё. Всегда был внимательным сыном, помогал с ремонтом, каждый месяц менял прокладки в кранах, приводил внучку Катю каждые выходные.
Тамара сунула бумаги в кухонный ящик рядом с газетами, но тут же достала обратно. Сложила аккуратно, как было, чтобы он не заподозрил. Положила в карман пиджака, тщательно расправив складки. Руки при этом всё ещё дрожали.
Весь вечер она ходила по квартире кругами, готовила ужин и роняла вилки, стучала кастрюлями громче обычного, подолгу стояла у окна, пытаясь понять, что же происходит. Когда Андрей пришёл с работы в половине седьмого, она встретила его как обычно — поцеловала в щёку, спросила о работе, предложила разогреть суп.
— Мам, ты что-то не то съела? Бледная какая-то, — Андрей повесил пиджак на стул, как делал всегда. — И суп пересолен.
— Да нет, всё нормально. Просто устала. День какой-то тяжёлый выдался.
Он покопался в карманах, достал телефон, зарядное устройство, ключи от машины. Бумаги даже не проверил — даже не прикоснулся к тому карману. Ушёл в свою комнату, включив телевизор, как ни в чём не бывало.
Тамара легла спать поздно, когда часы уже показывали половину первого, но не уснула. В темноте прокручивала сегодняшний день, каждое слово, каждый жест сына за последние недели, пытаясь найти хоть какое-то объяснение. Может, это розыгрыш? Ошибка? Подготовка к какому-то сюрпризу на день рождения?
Но внутри росло холодное понимание — такие документы не готовят для розыгрыша. Такие сюрпризы не делают.
Холодный приговор
В юридической консультации пахло кофе, старыми папками и каким-то особым запахом, который бывает в государственных учреждениях. Тамара сжимала ремешок сумки так крепко, что пальцы побелели и начали неметь. На столе перед юристкой лежали те самые листы — она принесла их с собой, хотя до последнего сомневалась, стоит ли вообще идти.
— Итак, — юристка, полная женщина лет пятидесяти с короткой стрижкой, водила пальцем по тексту дарственной, — если этот документ будет подан в регистрационную палату и ваш сын его подпишет, оспорить потом станет практически невозможно. Особенно учитывая, что подпись выглядит вполне достоверной.
— Но я же не давала согласия! Я даже не знала об этом документе!
— Формально согласие дарителя не требуется до момента подачи документов. Кто-то может подготовить бумаги заранее. Но тут есть одна странность. — Юристка придвинула документ ближе. — Вы видите эту дату? Она ещё не наступила. Получается, кто-то готовит документы на будущее, продумывает операцию заранее.
Тамара молчала, чувствуя, как сводит желудок. Слова юристки звучали как приговор, от которого не было апелляции.
— Я бы посоветовала действовать первой, — продолжила женщина, убирая очки. — У вас есть все основания распорядиться своей собственностью так, как считаете нужным. Например, оформить дарственную на другого человека — кого-то, кому вы действительно доверяете.
— На кого?
— На любого близкого родственника. Внуков, например. Или даже благотворительную организацию, если хотите. Главное — опередить недобросовестного сына.
Тамара поблагодарила, заплатила за консультацию и вышла на улицу. Весенний ветер был холодным, но она не замечала. Присела на первую попавшуюся скамейку возле остановки, где толпились люди с авоськами и пакетами.
Достала телефон, долго смотрела на него, прокручивая в голове все контакты. Мать Андрея умерла два года назад. Сестра живёт в Новосибирске, они редко общаются. Остаётся только Катя — внучка.
Нашла номер девочки и нажала вызов. Телефон звонил долго, и Тамара уже хотела разъединиться, когда услышала знакомый голос:
— Бабушка! Как раз думала о тебе — хотела зайти на выходных!
— Катюш, ты сейчас где?
— В университете. У меня перерыв между парами, сижу в столовой. Что-то случилось? Ты как-то странно спрашиваешь.
Тамара замялась. Как объяснить внучке, что её отец, которого та боготворит, готовит такую подлость?
— Нет, ничего особенного. Просто соскучилась по тебе. Может, зайдёшь после учёбы? Я пирог с капустой испеку, твой любимый.
— Конечно! Я освобожусь около трёх. Может, ещё захвачу торт из кондитерской рядом с метро? Там новые пирожные появились, очень вкусные.
После разговора стало немного легче, как всегда после общения с Катей. Девочка была умная, добрая, правильная. Училась на юридическом, между прочим. Не то что отец, который, оказывается, способен на такое предательство.
Тамара поднялась со скамейки и пошла домой, стараясь не думать о том, что будет говорить Андрею сегодня вечером. Решение уже созрело где-то внутри, хотя она ещё не могла сформулировать его словами. Просто знала: сидеть сложа руки больше нельзя.
По дороге зашла в магазин, купила муки и капусты для пирога. Продавщица улыбнулась и сказала, что Тамара сегодня какая-то особенная — светится изнутри.
«Если бы знала», — подумала Тамара, расплачиваясь.
Разговор за дверью
Часы на кухне пробили половину одиннадцатого — Тамара запомнила это время потом на всю жизнь. Она шла по коридору с кружкой тёплого молока с мёдом, который всегда пила перед сном со времён детства, когда услышала приглушённый голос из Андреевой комнаты. Он говорил по телефону, и дверь была не до конца закрыта.
— Да нет, всё нормально. Скоро оформим, пусть спокойно живёт, она и не заметит... Ну как не заметит? Я же сказал — сделаем это красиво. Придумаем какую-нибудь историю про налоговые льготы или ещё что...
Кружка чуть не выскользнула из рук. Горячее молоко плеснуло на пол, и Тамара почувствовала, как оно обжигает ногу через тапочек. Она застыла у двери, не дыша, прижимая кружку к груди.
— Да понимаю я! Ты думаешь, я не понял, что если появятся другие наследники, будут проблемы? Вот поэтому и делаю всё заранее. Мать сейчас здоровая, квартира хорошая, в центре. Пока цены растут, надо успеть... Нет, это не жадность, это разумный подход к жизни!
Сердце билось так громко, что, казалось, он должен был услышать за дверью. Тамара медленно попятилась к кухне, ступая на цыпочках, чтобы не выдать себя.
— Да какая разница, что она подумает! Она же не знает рыночную стоимость квартир в этом районе. Скажем, что это для её же блага — меньше налогов платить будет... Нет, мама про документы не знает. Я же не идиот, чтобы раньше времени говорить...
Тамара добралась до кухни и поставила кружку на стол. Молоко было уже холодным, по полу расползалось мокрое пятно, но она не замечала. Просто уставилась в пустоту, пытаясь осознать услышанное.
«Она и не заметит». «Придумаем историю». «Пока цены растут». «Не идиот».
Каждое слово било как пощёчина. Сколько раз за последние месяцы он спрашивал, где она хранит документы на квартиру, свидетельство о собственности. Говорил, что для порядка, на всякий случай, мало ли что может случиться. Она всегда отвечала: «В банковской ячейке, сынок. Там надёжнее, чем дома».
Теперь понимала, почему он так настаивал, почему интересовался, в каком именно банке, под каким номером ячейка.
Тамара достала из тумбочки в спальне папку с важными бумагами. Паспорт, свидетельство о собственности, две сберкнижки, медицинский полис, завещание покойного мужа. Всё было на месте. Он не добрался до этих документов — пока не добрался. Спрятала снова, теперь в другое место — между полотенцами в бельевом шкафу.
Вернулась на кухню, села за стол и закрыла лицо руками. Ей вдруг стало стыдно — стыдно за сына, которого она растила одна после смерти Петра. За мальчика, который приносил пятёрки из школы и клялся, что никогда не оставит маму, как это сделал его отец, бросив их без копейки.
В комнате снова заговорили — теперь Андрей обсуждал какие-то технические детали оформления, расспрашивал о сроках, о том, можно ли задним числом поставить дату. Но Тамара больше не стала прислушиваться. Всё уже было ясно.
Она взяла тряпку и вытерла пролитое молоко с пола. Движения были механическими, автоматическими — как будто кто-то другой управлял её руками.
Андрей вышел попить воды минут через пятнадцать. Увидел мать за столом и удивился:
— Мам, ты чего не спишь? Уже почти полночь.
— Да так. Думаю над кое-чем. Жизнь, знаешь ли, штука сложная.
— О чём думаешь?
Она посмотрела на него — на его лицо, которое когда-то целовала на ночь, на руки, которые учила завязывать шнурки. Теперь эти руки подписывали бумаги за её спиной.
— О жизни, сынок. О том, как быстро всё меняется. О том, что люди оказываются не теми, кем мы их считали.
— Странно ты говоришь. Заболела?
— Нет, не заболела. Возможно, наоборот — выздоравливаю.
Открытые карты
Утро было мрачным, за окном моросил дождь, стекающий по стёклам извилистыми ручейками. Тамара встала рано, как обычно, приготовила завтрак: яичницу для себя, бутерброды для Андрея — всё как всегда. Но внутри всё изменилось.
Андрей спустился в половине восьмого, пил кофе и просматривал что-то в телефоне, изредка хмыкая и комментируя новости. Обычное утро, обычные будни. Только теперь Тамара видела его по-другому.
— Андрей, мне нужно кое-что обсудить с тобой, — сказала она, садясь напротив.
— Да, мам? — он даже не поднял глаз от экрана, автоматически подносил кружку ко рту.
— О нашей квартире. О моём будущем. О твоих планах на этот счёт.
Теперь он посмотрел на неё. В его глазах мелькнуло что-то — осторожность или вина, Тамара не могла точно определить. Он отложил телефон на стол экраном вниз.
— О каких планах? Я не понимаю, о чём ты.
— Андрей, я нашла бумаги. Дарственную. В кармане твоего пиджака.
Сначала лицо его побледнело, словно кровь отлила от кожи, потом налилось краской. Он поставил кружку и откашлялся.
— Мам, это не то, о чём ты думаешь. Совершенно не то.
— А что это такое?
— Я... я просто беспокоюсь о тебе. Ты одна, возраст уже не тот. Если что-то случится с тобой, оформление наследства — это такая головная боль, столько бумаг, очереди. Я хотел упростить процесс, чтобы тебе не пришлось мучиться.
— Упростить? — голос Тамары стал холодным и чужим. — Ты хотел получить квартиру, пока я жива, чтобы потом не делить её с другими наследниками. Я всё слышала вчера вечером. Твой разговор по телефону.
Андрей открыл было рот, но она жестом остановила его.
— Не продолжай. Не нужно больше врать. Я уже всё поняла. И знаешь что? Ты опоздал.
— Как опоздал? О чём ты говоришь?
— Я уже всё оформила. Но не на тебя. Вчера после работы я съездила к нотариусу.
Андрей замер с кружкой в руке, потом медленно поставил её на стол. В его глазах появилось что-то новое — злость.
— Ты не можешь так поступить! Я твой сын! Единственный сын!
— Именно поэтому я так больно. — Тамара встала из-за стола. — Именно потому, что ты мой сын. От чужого человека я бы такого ещё как-то поняла. Но от тебя... Знаешь, Андрей, я всегда думала, что воспитала тебя правильно. Что привила тебе нормальные человеческие ценности. Но, видимо, ошибалась.
— Мама, ты всё не так понимаешь! Я думал о твоём благе!
— Стоп. Просто стоп. — Её голос стал тихим. — Квартира будет принадлежать Кате. Твоей дочери. А я буду жить здесь до конца своих дней. Это единственный компромисс, на который я согласна.
— Катя? При чём тут Катя? Она же ребёнок!
— Ей двадцать один год. Она взрослый человек. И в отличие от тебя, она никогда не предала мою доверия.
Андрей резко встал, стул опрокинулся назад с грохотом.
— Я не позволю тебе так говорить! Я всю жизнь заботился о тебе!
— Да? И кто заботился обо мне, когда ты пытался забрать у меня единственное, что у меня есть? — Тамара тоже поднялась. — Как раз наоборот. Впервые за долгое время я всё понимаю правильно. Я вижу тебя таким, какой ты есть на самом деле.
Она вышла на балкон, закрыв за собой дверь. За стеклом было видно, как Андрей стоял посреди кухни, сжав кулаки, потом резко схватил куртку и вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Новое равновесие
Катя приехала в четверг вечером, на два дня раньше обещанного. Принесла торт с кремовыми розочками, как обещала, и букет жёлтых хризантем — они всегда были любимыми цветами Тамары.
— Бабуль, папа звонил позавчера. Сказал, что у вас какой-то конфликт. Но подробности не объяснил, только пробормотал что-то о непонимании поколений.
— Присаживайся, внученька, расскажу. И лучше сиди крепко — история не из приятных.
Они сидели на кухне, пили чай из старенького сервиза, который Тамара получила в наследство от свекрови. Тамара спокойно, без лишних эмоций изложила всю историю — от находки бумаг до последнего разговора с отцом. Катя слушала молча, только глаза её становились всё больше и круглее.
— Я не могу поверить, — сказала она наконец, отодвигая недопитую чашку. — Папа всегда говорил, что семья для него святое. Что он никогда не станет таким, как его отец, который бросил вас.
— Видимо, святое не для всех одинаково. Для кого-то святое — это люди, а для кого-то — квадратные метры.
— И квартира теперь моя? Официально?
— Да. Все документы оформлены, завтра получу их из нотариальной конторы. Но это не значит, что я куда-то уезжаю или что ты должна каждый день отчитываться передо мной. Это по-прежнему мой дом, а ты — моя защита от жадности твоего отца.
— От отца, — горько усмехнулась Катя. — Знаешь, я всегда чувствовала, что с ним что-то не так. Помнишь, как он спрашивал о твоих лекарствах? О том, нет ли у тебя скачков давления? Я тогда подумала, что ему не всё равно на твоё здоровье. А теперь понимаю...
— Не надо о плохом сейчас. Бабушка, ты у нас самая сильная. Я горжусь тобой. Правда горжусь. Не каждая женщина в твоём возрасте смогла бы так решительно действовать.
Тамара почувствовала, как на глаза навернулись слёзы, но на этот раз они были не от горя, а от благодарности и облегчения.
— Знаешь, я долго думала, правильно ли поступаю. Может, я предаю сына, отнимаю у него то, что должно было достаться ему по праву. Но потом поняла — я не предаю, я защищаю себя. И тебя, кстати, тоже.
— Меня?
— А ты думаешь, он остановился бы на квартире? Следующим шагом стали бы мои накопления, потом твоя доля наследства от деда. Жадность — это болезнь, Катя. Она всегда хочет больше.
— Правильно делаешь. И не обязательно резать все связи с папой. Может, он одумается, поймёт ошибку. В конце концов, он всё-таки остаётся твоим сыном и моим отцом.
— Может быть. Посмотрим. Время покажет.
Они просидели до позднего вечера, говорили о жизни, о планах на будущее. Катя рассказывала об университете, о предстоящей практике в юридической фирме, о молодом человеке Максиме, которого встречает уже несколько месяцев. Тамара слушала и думала о том, как удивительно изменилась её жизнь за эти несколько дней.
Когда внучка собралась уходить, уже стемнело совсем. Тамара проводила её до подъезда, как всегда переживая, доберётся ли благополучно до дома, хотя Катя уже давно взрослая и живёт совсем рядом.
Вернувшись в квартиру, Тамара осталась одна. Села в любимое кресло у окна, откуда открывался вид на всю улицу — на детскую площадку, на магазинчик на углу, на скамейку, где по вечерам собирались соседские старушки. Раньше она часто сидела здесь и думала о прошлом — о муже, о том, как растила Андрея, о том, что могло бы быть по-другому. Сегодня думала о будущем.
По улице шёл мужчина, похожий на Андрея — та же походка, те же широкие плечи. Сердце на секунду ёкнуло, но потом она приглядалась и поняла — это сосед из третьего подъезда. И почувствовала облегчение, которого не ожидала.
Она успела. Успела защитить себя, сохранить достоинство и найти новую опору в лице внучки. Это было больно, как операция без наркоза, но правильно.
На столе зазвонил телефон. Тамара посмотрела на экран — звонил Андрей. Она долго смотрела на высвечивающиеся на дисплее цифры, на имя «Сын», которое когда-то вызывало у неё только тёплые чувства. Потом положила телефон обратно, не отвечая.
Не сегодня. Может быть, завтра. А может быть, через неделю. Или через месяц.
Главное — она больше не боялась. Ни его гнева, ни одиночества, ни будущего без его «заботы». Впервые за много лет Тамара чувствовала себя по-настоящему свободной.