— Ты могла бы хотя бы постучаться, — лениво бросил Алексей, даже не повернув головы. Он лежал на кровати в семейной спальне, обнажённый до пояса, с сигаретой в зубах и видом человека, который, кажется, впервые за неделю ощущает себя по-настоящему расслабленным.
Мария стояла у двери. Глупо, прямо по-дурацки стояла, как в плохом сериале: с сумкой в руке, в пальто, с замершим лицом, на котором застыли одновременно и презрение, и боль, и абсолютное, первобытное спокойствие.
Рядом с Алексеем под одеялом шевельнулась Ольга — её, мать его, лучшая подруга, если ещё можно употреблять слово «лучшая» без рвотного рефлекса. Раньше они с Ольгой вели «девичники» в этой же квартире, пили полусухое, болтали про жизнь и мужчин, и Мария даже однажды призналась ей, что подозревает Алексея в измене. Ах, какая ирония, правда?
— Ты же не из-за кровати, правда? — продолжил Алексей, затягиваясь и чуть приподнимаясь на локте. — Я тебя сто лет уговаривал поменять матрас. Вот, видишь, сам решился. С Ольгой. Она в этом шарит.
— Не в матрасах она шарит, а в чужих мужьях, — сухо бросила Мария, поставив сумку у двери. — Ты хоть понял, что только что произошло?
— Ты пришла пораньше, нарушив наш устоявшийся распорядок. Это тоже своего рода измена, Маша. Стабильность — это важно, — лениво выдал Алексей и, к её ужасу, снова развалился на подушке.
Ольга молчала. Слишком уж трусливо молчала. Уткнулась в подушку, как будто если она сейчас станет декоративной наволочкой, всё рассосётся.
Мария вдруг поняла: кричать не хочется. Даже плакать — не тянет. Не потому что не больно. Потому что стыдно. За себя. За девять лет, которые она вложила в этого... в это.
— Собирайся. Сегодня же. До вечера чтоб духу твоего тут не было. — её голос был ледяной. — Ты уже всё сделал для того, чтобы у меня сработал инстинкт самосохранения.
Алексей рассмеялся. Он действительно рассмеялся. Как будто она пошутила про пробки на Третьем кольце.
— Ты в курсе, что по закону половина квартиры моя? — наконец поднялся он, обмотавшись простынёй, как в дешёвом турецком сериале. — И вообще, у нас режим совместного имущества. И, по-честному, без меня ты бы вообще в эту квартиру не заехала.
— Без тебя я бы, может, вообще в психушку не попала, — пробормотала Мария. — Кредит, как бы напомнить, я тянула сама. Ты в это время сидел на фрилансе и "искал себя", помнишь?
— Не начинай. Ты всегда любила подчёркивать, как ты сильная, независимая, успешная. Вот и будь теперь успешной. Я пока никуда не поеду. Мне надо подумать, где жить. У Ольги свои обстоятельства.
— Да ладно, — ядовито усмехнулась Мария, — Ты же не собирался жить у неё. Ты собирался жить у меня и спать с ней. Всё по классике.
Алексей на секунду замер. Прямо как щенок, который понял, что нассал на ковер. Но потом снова включил режим «безэмоционального интеллектуала»:
— Маша, ты истеришь. Это же просто... человеческая ошибка. Ты работаешь по 12 часов, вечно на совещаниях, на телефоне, тебе до меня дела ноль. У нас уже давно нет нормального секса. Ольга — просто оказалась рядом. Физически. Она услышала, поняла, поддержала...
— И сняла трусы. Это да, поддержка конкретная.
Он вздохнул, как будто это он тут пострадавший. Как будто это его застукали, как будто это его предали в его же доме.
— Всё, я пошёл курить на балкон. Мне нужно подумать. О своих правах. И об адвокате. А тебе — о том, что ты не без греха, Маша. У тебя тоже много косяков. Или думаешь, быть карьеристкой — это не предательство?
Она не ответила. Только достала телефон, быстро нашла в избранном контакт «Папа» и нажала зелёную трубку.
— Машенька? Всё в порядке?
— Пап, привет. А ты где?
— На даче. У меня тут как раз спиннинг в руках. Щуку ловлю.
— Щуку не бросай, но через два часа будь у меня. Сломалась квартира. Вернее, кое-что внутри.
— Уточни: сломалась квартира или кое-кто в ней?
— Вторая. И похоже, не починится.
— Понял. Еду. С удочкой и с монтировкой. Люблю квесты.
Он отключился. А Мария осталась стоять у окна, наблюдая, как Алексей в боксёрах выходит на балкон с видом в стиле «я сейчас всё порешаю».
Она вдруг почувствовала, как будто только что вынырнула. Глубоко-глубоко под водой сидела всё это время, затаив дыхание, и вот — выплыла. Ещё не уверена, что плывёт в нужном направлении, но уже, по крайней мере, не тонет.
На кухне пахло подгоревшим кофе. Алексей не заметил, как забыл о турке, занятый перепиской с Ольгой. Та писала, что у неё «сложности», и она не уверена, стоит ли им жить вместе. Удивительно, как быстро любовницы теряют энтузиазм, когда из игрушки мужчина превращается в беспомощного сожителя.
Он закурил прямо у стола — демонстративно, нагло, как в девяностые. Мария молча вошла, поставила перед ним пепельницу. Да, у них была общая квартира. Но пока он в ней, она не собиралась позволять ему устраивать бардак. Ещё не вечер.
— Игорь будет через полчаса, — ровно сообщила она, доставая из холодильника ледяной лимон. — Ты его знаешь. Он всегда приходит вовремя. И всегда уходит не с пустыми руками.
— Да хоть с медведем приходит, — хмыкнул Алексей, — Что он мне сделает, он мне даже не родственник.
— Ну, ты сам это сказал, — она нарезала лимон аккуратно, как хирург. — Не родственник. Значит, может позволить себе чуть больше.
Он усмехнулся, но сквозь зубы. Что-то в её тоне его тревожило. Раньше Мария начинала плакать. Или кричать. Или молчать с трагедией в глазах. А сейчас она действовала, как бухгалтер с планёрки: сухо, системно, без сантиментов.
Он встал, пошёл в спальню. Вроде надо собрать вещи. Или хотя бы имитировать бурную деятельность. Но вместо этого лег на кровать и открыл YouTube — найти бы что-нибудь про защиту прав мужчин при разводе.
Звонок в дверь был чётким. Не трезвым, не вежливым, а именно чётким. Как удар кулаком в стол.
Открыла Мария.
— Привет, Машенька, — Игорь прошёл в прихожую, стряхивая с плеч воображаемый снег. — А где у нас этот заблудший турист?
— На месте. Квартиру охраняет. Только без лишнего. Пап, пожалуйста.
— Как скажешь, — Игорь пожал плечами. — Я просто пришёл поговорить. Как это теперь модно — по душам.
Он вошёл в комнату, где Алексей, не потрудившись встать, включил свой фирменный режим «чего вы от меня хотите, люди».
— О, папа! — с издевкой протянул он. — Какое счастье, что вы наконец решили появиться. Присаживайтесь. Может, обнимемся, как в фильмах?
— Ты знаешь, Лёша, — Игорь сел на стул, глядя на него, — я в своё время видел много таких, как ты. Некоторые из них сидят. Другие — валяются в лесу. Ну, это я шучу, конечно. Частично.
— Угрожаешь? — Алексей даже не пытался скрыть напряжение.
— Ты просто парень, который неправильно оценил обстановку. Ты думал, что если у тебя ключ от квартиры, то и жизнь тебе по праву достаётся. Но жизнь — не баба с рынка. Не договоришься по старой цене.
— Я ничего против Маши не имею. Но у меня тут тоже права.
— Ты имеешь тут только стул, на котором сидишь. Всё остальное — оформлено на мою дочь. И если ты хочешь побороться за полку в ванной, я не против. Но предупреждаю: я знаю, с кем ты работал последние два года.
— Что ты несёшь?
— Не прикидывайся дебилом. Твой "бизнес-партнёр" — Артур Юрьевич по кличке Ювелир — давно под колпаком. А ты, как ни странно, засветился в паре сделок, которые интересуют прокуратуру. Если я дам один звонок, ты не будешь обсуждать с Машей квартиру. Ты будешь обсуждать с конвоиром пайку.
Алексей побледнел.
— Ты врёшь.
— Попробуй проверь. У меня всё просто. Хочешь скандал? Будет. Хочешь мирно? Пиши расписку о добровольном выезде. Я тебе даже такси вызову. Не в лес. В квартиру твоей мамы в Мытищах. Там тепло. И соседи уже привыкли к твоим скандалам.
Мария молчала. Она не вмешивалась. Она стояла в дверях кухни, крепко сжимая кружку с недопитым кофе.
— Это шантаж, — пробормотал Алексей.
— Это жизнь. Где за предательство платят. Иногда — по закону. Иногда — по понятиям.
Тишина повисла. Даже холодильник перестал гудеть, как будто ушёл перекурить.
Через десять минут Алексей вышел из спальни с чемоданом. Без слов. Смотрел в пол. Как школьник, которого поймали с сигаретой в туалете.
Мария открыла дверь.
Он прошёл мимо неё. Остановился.
— Ты когда стала такой хладнокровной?
— Когда поняла, что мне больше нечего терять.
Дверь захлопнулась. Окончательно. Без реверберации, без театральности.
Игорь вернулся на кухню, взял её кружку.
— Кофе невкусный. Какой-то пережжённый.
— Это Алексей варил. У него и кофе — как вся жизнь: дым, шум, никакой пользы.
Они оба уселись за стол.
— Знаешь, Маш, ты молодец. Я думал, ты сломаешься.
— Я сломалась. Просто раньше. Сейчас я собираюсь обратно.
— Значит, начнём с малого. Хочешь, сделаем перестановку? Или сожжём простыни?
— А давай. Сначала сожжём, потом перестановку. Всё как в армии — чистка, потом дисциплина.
Прошло три недели. Хрустальная тишина. Ни одного звонка от Алексея, ни слезных сообщений, ни букетов от «анонимного» курьера. Как будто растворился. Мария не верила в чудеса, но что-то подсказывало — это было не просто бегство, а исчезновение по расписанию. Игорь что-то сделал. Что именно — не говорил. Да она и не спрашивала.
Она вымыла полы, переставила мебель, сменила бельё и выкинула всё, что пахло чужими людьми. Сожгла — как и договаривались. Прямо на даче, в бочке из-под солярки. Ритуал очищения. Смех сквозь гарь.
Но вот что странно: даже после «огня» — в квартире будто кто-то остался. Не в прямом смысле, нет. Просто воздух всё ещё дышал упрёками, скандалами и... духами Ольги.
А значит, пора было закрыть гештальт. Лично.
В воскресенье утром Мария приехала к той самой Ольге. У подъезда пахло мокрым асфальтом и дешёвыми пончиками из соседней палатки. Простой фон для непростой сцены.
Ольга открыла быстро. Видимо, думала — доставка. Или сосед с петициями. Но вместо коробки — Мария. Вместо вежливости — тишина.
— А, Маш... Ты чего?..
— Разговор. Быстрый. И лучше наедине.
Ольга отступила, впуская. В халате, с облезшим маникюром. Не было в ней больше той уверенной стервы с бокалом просекко. Сейчас — уставшая женщина, у которой засохла заначка.
— Ты чего хочешь? Алексей ушёл. Я его тоже видеть не хочу. Он... ну, он такой.
— Такой — это когда кот носит тапки. А Алексей — это змея. И ты, кстати, тоже.
— Маш, ну давай без драмы, а? Ты сама его не любила. Только выносила ему мозг своим холодом, этими твоими вечными таблицами и расчётами. Он приходил ко мне — и просто дышал. Понимаешь? Дышал.
— А потом душил. Меня. Финансово. Морально. Ты вообще осознаёшь, что вы делали? Ты же не просто спала с чужим мужем. Ты предала подругу. Меня. Мы же в одной группе в университете сидели. Помнишь, как я тебе одолжила на первый телефон?
— Я тебе потом вернула!
— Да не деньги! Доверие, Оля! Это не про рубли. Это про людей!
Мария шагнула ближе. Взгляд в упор. Ни тени сомнения.
— Он тебе не нужен. Он тебя сольёт при первой возможности. Ты думаешь, он тебя любит? Он просто использует, как использовал меня. И дальше ты будешь только дешеветь. Он не умеет любить — только брать.
Ольга села на табурет, как будто её выстрелили фразой в живот.
— Ты пришла мстить?
— Нет. Я пришла поставить точку. В лицо. Без переписок. Без слухов.
Ольга кивнула. Не по-женски. По-человечески. С пониманием. Устало.
— Он ко мне не возвращался. Он исчез. Я думаю... может, это и к лучшему. Мы оба обожглись. И ты, и я. Просто у тебя кожа потолще.
— Нет. Просто у меня были спички.
Мария встала. Повернулась к двери.
— Кстати, если он появится — не впускай. А если впустишь — поставь камеру. Следующий его гештальт может быть с тобой, но ты вряд ли выйдешь из него без синяков.
И ушла. Чётко. Без драмы. В подъезде запахло весной. Или свободой — в этих моментах трудно разобраться.
Через пару дней Игорь заехал к Марии. Привёз... кресло. Настоящее кожаное, массивное, как у министра обороны.
— Вот. Символ власти. Садись и управляй своей жизнью. Я устал за тебя рулить.
— Спасибо. Считай, я — теперь Верховный главнокомандующий.
— Главное — не развязать третью мировую с соседом снизу. Он жаловался, что ты ночью громко ходишь.
— Это я танцевала. Одиночное ча-ча-ча свободы.
Он усмехнулся. Потом вдруг стал серьёзным.
— Ты сильная. Но это не значит, что всё всегда надо тащить одной.
— А я и не одна. У меня теперь есть ты. И кресло. А это, между прочим, больше, чем у половины моих бывших.
Алексей объявился через месяц. Звонок в дверь. Стоял с цветами. С побритым лицом. И с таким видом, будто забыл, за что его выгнали.
— Привет. Я тут подумал... может, всё-таки...?
Мария выслушала. Потом подошла к дверному глазку, щёлкнула замком, открыла — и сказала очень тихо:
— Ты знаешь, что самое страшное в предательстве?
— Что?
— Что его нельзя простить даже себе. А теперь иди, пока я не позвала папу. А он, знаешь, скучает по развлечениям.
Алексей ушёл. Быстро.
И больше не возвращался.
Финал.