Сергей вышел из банка, судорожно сжимая в кармане ключи. В ушах звенела последняя фраза кредитного менеджера: «До понедельника». Эти слова звучали как приговор. Его строительная фирма — три года работы, двенадцать человек в штате — теперь висела на волоске.
Он машинально провел пальцами по шраму на левой брови. Старому напоминанию о том страшном дне, когда ему было пять. Тогда он сидел на заднем сиденье, а родители спорили о чем-то, смеясь. Последнее, что он помнил — резкий гудок фуры, крик матери и... тишину. Потом — больничную палату и деда, который крепко держал его за руку, бормоча: «Все будет хорошо, Сережа».
Телефонный звонок вырвал его из воспоминаний.
— Алло?
— Сергей? — голос в трубке хрипловатый, с характерным сигаретным призвуком. — Это Лидия Семеновна с Лермонтовской улицы. Тебе надо приехать.
Под ложечкой заныло.
— Что случилось?
— Александр Иванович... — на том конце раздался щелчок и звук затяжки сигаретой. — Я его нашла две недели назад. За рабочим столом. Не могла до тебя дозвониться.
Сергей закрыл глаза. Последний раз они говорили полгода назад — короткий, скомканный разговор. Дед спросил, когда тот приедет, Сергей что-то пробормотал про завал на работе. А восьмидесятилетие... Он даже не позвонил.
— Я выезжаю.
— Не тяни, — отрезала она и бросила трубку.
* * *
Дорога в Переделкино заняла два часа. Сергей ехал молча, стиснув зубы. В голове — каша из цифр, сроков, невыполненных обязательств, перемешанных с детскими воспоминаниями. Он вспомнил, как дед учил его разбирать старые часы на веранде. «Терпение, Сережа, — говорил он. — В жизни, как в механизме — важно каждое колесико».
Машина свернула на знакомую улицу. Дом №17 — бревенчатый, с резными наличниками. Краска облезла, крыльцо слегка покосилось, но дом стоял — крепкий, несмотря на почтенный возраст.
Лидия Семеновна возилась во дворе, сгребая граблями опавшие листья. Увидев его, выпрямилась, оперлась на черенок. В уголке рта — «Беломор», чей огонек мерцал в прозрачном осеннем воздухе.
— Быстро же ты приехал. Думала, опять на месяц потеряешься.
— Лидия Семеновна... — он не знал, что сказать.
— Заходи.
Она воткнула грабли в кучу листьев и затушила окурок о подошву сапога.
* * *
Кабинет остался в точности таким, как Сергей помнил. На дубовом столе — очки в толстой оправе, чернильница с золотым пером. Там же лежала незаконченная страница с переводом ― последним, с которым работал Александр Иванович Морозов, известный на всю страну советский и российский лингвист.
— Он кое-что для тебя оставил, — сказала Лидия Семеновна. Она достала из ящика стола потрепанную тетрадь. На обложке — размашистая надпись: «Для Сережи».
Сергей распахнул ставни. Солнечный свет хлынул в комнату, высветив пылинки, которые закружились в воздухе.
— Вот, — Лидия разложила на столе содержимое жестяной коробки с инициалами «А.М.» — Строительство этого дома. Конец сороковых.
Ее пальцы осторожно перебирали стеклянные негативы, пожелтевшие фотографии, потрескавшиеся от времени кожаные папки.
План поселка был испещрен красными пометками. В углу — странный значок: перечеркнутый бульдозер.
— Это наш дом так отмечен? Почему?
— Потому что это первый дом в Переделкино, — Лидия достала фотографию: группа мужчин у крыльца. — Видишь этих людей? Жуков, Кассиль, Пастернак. А рядом твой дед.
Она прикурила новую папиросу, затянулась.
— Официально ваш дом — памятник архитектуры. Земля тут спорная, должны были давно присвоить особый статус. Бюрократия. Дед твой десять лет застройщиков гонял, собирал документы.
Во дворе скрипнула калитка.
— Пришли, — Лидия выпустила дым в сторону окна. — Как стервятники на падаль. Ну ничего, я еще вчера вечером знакомой журналистке позвонила. Сейчас-то они и влипнут.
Сергей подошел к окну. У калитки стояли два черных внедорожника. Мужчина в полосатом пиджаке нервно поглядывал на часы.
Сергей вышел на крыльцо первым. «Полосатый» уже поджидал у ступенек. От полосок зарябило в глазах.
— Морозов Сергей Александрович? Наконец-то! Замдиректора компании «СтройГрад», Коновалов Петр Николаевич.
Он сделал шаг вперед, но Лидия Семеновна преградила ему дорогу.
— Это частная территория. Куда претесь без приглашения?
— У нас есть все документы! — Коновалов замахал папкой перед ее носом. — Участок отведен под комплексную застройку.
Сергей взял бумаги. Подпись была явно поддельная — совершенно не совпадала с росчерком деда. Он поднял глаза.
— Забавно… Как вы получили разрешение на снос исторического здания?
За спиной Полосатого раздался холодный женский голос:
— Действительно, интересный вопрос.
На дороге стояла стройная девушка в кожаной куртке, за ней — оператор с камерой.
— Марьяна Борисова, «Комсомольская правда». Мы снимаем материал о сохранении памятников архитектуры.
Полосатый резко сник и попятился в сторону машины, бормоча под нос какие-то невнятные угрозы.
* * *
Чайник остывал на плите, пока Марьяна аккуратно раскладывала на столе карту и документы. Она обвела красным карандашом границы участка.
— Вот в чем суть, — постучала пальцем по бумаге. — Ваш дом — единственный на подъездной аллее. Другие писательские дачи — в глубине квартала.
Сергей перевернул страницу земельного плана:
— Но охранный статус...
— Статус есть, а границы не утвердили, — перебила Лидия, ставя на стол тарелку с мятными пряниками. — Александр Иванович затянул с документами, боялся, что решение будет не в его пользу.
— Мой материал выходит завтра, и в газете, и на сайте. Там все махинации застройщика с земельными планами 1952 года. Они спешили — инвесторы ждут начало работ к первому мая. Смотрите. На их копии границы сдвинуты на двадцать метров. Надеялись, что никто не полезет в архив за оригиналами.
— Почему не построили объезд? — спросил Сергей.
Лидия фыркнула:
— Ты посчитай — лишних триста пятьдесят метров дороги, плюс коммуникации. Проще было подделать бумаги и быстро снести.
— Они ведь не отступят? — устало уточнил Морозов.
Марьяна решительно захлопнула блокнот:
— После завтрашней публикации им придется отступить. Материал выходит под личным контролем главного редактора.
Сергей никак не мог отвести взгляд от ее лица. В ней было столько энергии и жизни ― того, чего давно не доставало этому дому. И ему, наверное, тоже.
Лидия Семеновна устало отмахнулась:
— Ну все, хватит о делах. Кто будет варенье к чаю? Вишневое или смородиновое?
* * *
Новый день прошел в неясной тревоге. Солнце уже клонилось к закату, а Сергей все сидел один за кухонным столом, перебирая письма и документы. Тени от старых яблонь за окном медленно ползли по стене. Телефон лежал перед ним — последнее сообщение от кредитора горело на экране: «Завтра последний срок. Ждем платеж».
Лидия Семеновна поставила перед ним стакан чая, ароматного и крепкого. Пар поднимался ровной струйкой, растворяясь в воздухе.
— Проблемы? — спросила она, присаживаясь напротив и закуривая.
— Денежный кризис. Если до завтра не найду тридцать миллионов, придется закрывать фирму и объявлять себя банкротом.
Лидия медленно допила свой чай, поставила стакан на блюдце с характерным звоном.
— Тогда иди в сарай. Там ответы на все твои вопросы.
Ключ оказался на своем месте — в ящике кухонного стола, где всегда и лежал при дедушке. Дверь скрипнула, выпуская волну знакомых запахов — сухого дерева, воска, чего-то еще, что сразу перенесло Сергея в детство.
Лидия Семеновна, не говоря ни слова, прошла к дальнему углу, где стояли дедовы инструменты. Ее движения были точными — она знала, что ищет. Но половица поддалась не сразу — потребовалось три попытки, прежде чем она сдвинулась с места.
Железный ящик покрылся рыжими пятнами. Лидия вытерла ладонью пыль с крышки, обнажив выгравированные инициалы «АМ».
— Документы на землю. Оригиналы, — сказала, доставая толстую папку. — И вот это.
Она протянула Сергею конверт с его именем — почерк деда, знакомый до боли. Внутри оказались акции старого завода, который теперь входил в нефтяной холдинг. Они явно стоили гораздо больше тридцати миллионов.
— В девяносто третьем он вложил в эти акции все гонорары от своих переводов, — прошептала Лидия Семеновна. — Говорил: «Пусть лучше тут полежит, чем в банке пропадет».
Из-за двери донесся шум подъезжающих машин. Через щель в досках увидели — те же внедорожники, что и днем. Только теперь их было три.
Сергей вышел из сарая им навстречу. Вечерний воздух холодил кожу, но в груди горело — он сжимал в руке документы из ящика.
Первым из машины выскочил Полосатый — сегодня его пиджак был сине-белым, как морская волна. Он размахивал свежими бумагами, лицо раскраснелось от возбуждения.
— У нас новый приказ! Освободить территорию немедленно!
Сергей неспешно спустился со ступенек. Его голос звучал спокойно, хотя пальцы слегка дрожали — в жилах еще струилась злость.
— Ваш приказ недействителен. Вот оригиналы земельных бумаг.
Полосатый замер. Его взгляд метнулся от документов к лицу Сергея и обратно. В этот момент на дороге остановилась машина с логотипом мэрии. Чиновник, вышедший из нее, даже не взглянул на застройщиков — он сразу подошел к Сергею.
— Участок включен в реестр памятников архитектуры. Решение подписано сегодня утром. Снос запрещен.
Из его машины смотрела сквозь лобовое стекло улыбающаяся Марьяна.
Когда незваные гости уехали — на этот раз, похоже, навсегда, — чиновник добродушно объяснил Сергею, что включение в реестр обычно готовится месяц. Но кому нужна шумиха, еще и связанная с именем такого уважаемого человека? Так что публикация значительно ускорила процесс — документы были отправлены на подпись удивительно быстро.
* * *
Лидия Семеновна принесла на крыльцо дымящийся чайник. Его медное брюхо отражало последние лучи солнца.
— Ну что, строитель, — сказала она, наливая чай в граненые стаканы ― себе, Сергею и Марьяне. — Будешь теперь этот дом восстанавливать?
Сергей посмотрел на облупившиеся стены, на покосившееся крыльцо, на трещину в фундаменте. Потом перевел взгляд на улыбающуюся Марьяну.
— Буду. Только сначала кое с кем схожу в кино.
* * *
Прошел ровно год. Стены блестели от свежей краски, а на калитке висела табличка с гербом области — «Памятник регионального значения». Сергей как раз поправлял ее, когда услышал знакомые шаги.
— Может, хватить работать в собственный выходной? — Марьяна облокотилась на забор, придерживая рукой округлившийся живот.
— Крыльцо закончил, — Сергей отступил на шаг, оценивая результат. — Завтра начну беседку реставрировать. Там балки подгнили.
Из мастерской за домом доносился стук молотков — там его бригада собирала новые оконные рамы для соседнего дома. Первый заказ новой фирмы «Морозов и сын» — хотя сына пока еще не было, но название звучало солидно.
Сергей достал из кармана пожелтевшее письмо, которое теперь всегда носил с собой, и перечитал последнюю строчку острым дедовым почерком: «Когда-нибудь ты вернешься и снова вдохнешь жизнь в этот дом».
Он поднял взгляд на любимую жену и тепло улыбнулся.
Автор: Александра Карташова
Оля вьёт гнездо
Оля боялась маму. Ей казалось, что родители больше любят старшую сестренку Настю, фото которой стояло на телевизоре. С карточки смотрела черноглазая девочка в платье с кружевным воротничком. Около портрета лежали дефицитные шоколадные конфеты, пупсики, и еще куча самых лучших на свете мелочей. Брать их строго воспрещалось. Однажды Оля свистнула пару конфет и поиграла с удивительными, мягкими пупсиками. Она никогда не ела таких замечательных конфет и никогда не играла с такими пупсами. Для Оли тоже покупали конфеты, но те были с белой начинкой, хоть и шоколадные сверху, а Олины пупсы – пластмассовые и некрасивые.
Если бы Оля спрятала фантики куда подальше – ничего бы не случилось. Настя, девочка с фотографии, не наябедничала. Но фантики мама сразу заметила.
- Ты воруешь у Насти конфеты? Как тебе не стыдно, гадина ты такая! – кричала и кричала мама.
Она хлестала Олю по щекам, лупила ремнем, и глаза ее под линзами очков казались ужасно большими. В этих глазах не было ни злости, ни ярости, однако руки мамы и слова ее были злыми, каменными, тяжелыми.
Потом Олю не выпускали из комнату неделю. Пожаловаться некому – ни бабушки, ни дедушки у Оли не было. Даже папа не хотел ее защитить. Папа вел себя так, будто Оля стеклянная – просто не замечал. За всю жизнь он с ней перебросился, наверное, только парой фраз. Оля искренне считала, что это нормально: все папы заняты важными делами. Детей воспитывают мамы. И не обижалась. Пока не пошла в первый класс, где увидела, как много девочек из ее класса пришли на день знаний не только с мамами и бабушками, но и с папами.
Папы держали девочек и мальчиков за руку, и нежно с ними беседовали. Оле это показалось странным и даже ненормальным – разве так бывает? Может быть, Олю просто не любят? Ведь Олин папа не был глухонемым – он нежно разговаривал с черноглазой Настей с портрета, дарил ей сладости и фрукты, и не позволял приближаться к телевизору даже на метр.
Девочка Настя не сразу стала жить в портрете, три года назад она была вполне живой девочкой, и тоже пошла в первый класс. Однажды, по дороге из школы, она переходила дорогу, не посмотрела по сторонам и была сбита грузовиком. Потому и переселилась в этот проклятый портрет. Оля ее не помнит. Наверное, маленькая была.
Она вообще плохо помнила то время. Иногда ей снились странные, пугающие сны. Будто Олю обнимает и целует мама, но НЕ ЭТА. Другая. Но почему-то Оля была уверена, что ЭТА – ее настоящая мама. С ней спокойно. Хотя Оля не видела лица настоящей матери, но знала – она красивая, красивее всех.
Снилось, как они стояли на крыше. Небо возвышалось над ними фиолетовым куполом с багровыми ободками вечерней зари. Мамины волосы развевал легкий ветер. Она ничего не говорила, крепко сжимая Олину ладошку в своей руке. Мир вокруг был сказочно прекрасен, и видно было, как где-то вдалеке, за городом, зеркальной ленточкой поблескивала река, а солнце, красное и раскаленное, как спиральки домашнего электрического обогревателя, погружалось за край огромной земли…
Странные сны, странные. После них Оля горько плакала. Но спросить у мамы, что это такое, Оля не могла решиться.
То, что она – чужая девочка, Оля узнала совершенно случайно. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>