Он еще сопротивлялся, на что-то надеялся, но попросил Евгения собрать документы и подать заявление в опеку. Вдруг час икс наступит прямо завтра. Надо быть готовым.
— Женя, а Нинель не возражает?
— Нет. Она девушка неплохая, порядочная, искренняя. Беда в том, что я её не люблю, а она меня, по-моему, любит.
— Хотя я не спец в чувствах. Никогда не влюблялся, так что для меня брак с Нинель — лучший вариант. А за Машу не переживай. Детей она любит и хочет.
- А мама как её примет...
- Не бойся, я её в обиду не дам. Какие бы там тараканы в голове ни скакали, оскорблять ребёнка мама себе не позволит. В крайнем случае мы от неё съедем, хотя не хотелось бы. Наша железная леди — дама в возрасте, страшно оставлять одну.
Костю ограничили в правах. Женя тут же подал документы на опекунство над племянницей. Елизавете Павловне он рассказал, что случилось, когда всё уже было решено. Больше всего Елизавету Павловну изумило, что преданная ей Нинель, у которой, казалось, есть только одно мнение — мнение обожаемой свекрови, столько времени молчала.
Как же так? Она воспитывала детей в правильных семейных традициях, в уважении к родителям, в подчинении и преклонении, и за пару лет всё рухнуло. Сначала Константин приводит в дом сомнительную девицу и поступает наперекор матери. Теперь Евгений, не считаясь с её мнением, берёт в семью дочь Константина — девчонку с гнилой наследственностью.
Наплевали на её принципы и ценности. Видимо, недостаточно строго воспитывала.
Ничего, хватит сил всё исправить, с этой девочкой она не допустит прежних ошибок.
Елизавета Павловна сидела в своём кресле-троне, она уже всё решила, осталось донести свою волю до непокорных сыновей.
Костя с Женей забрали Машу из больницы и повезли в родовое гнездо. Костя не выпускал дочь из рук, так соскучился — аж слёз. Маша подросла, начала делать первые неуверенные шаги, но в когда-то весёлых и ясных глазах поселился испуг. Улыбалась только папе, на всех остальных смотрела настороженно.
— Константин Евгеньевич, вы поступили неразумно. В первую очередь ты, Константин. Именно твои поступки привели к такому неприятному финалу. Хорошо, что хватило ума обратиться за помощью к... Твоя гордыня довела бы до трагедии. Что сделано, то сделано. У тебя не вышло стать отцом для девочки, теперь это ответственность Евгения. Девочка должна знать, кто её родители, поэтому тебе, Константин, придётся с этим смириться.
Ты можешь приходить, общаться с Марией, но только в качестве дяди. Первое время лучше видеться пореже, чтобы девочка привыкла жить с... Тайна её рождения должна остаться между нами. Понимаю, что тебе сложно это принять, но так будет правильно.
Константин и сам понимал, что, отдавая Машу в семью брата, он не может называть себя её отцом. Называть не будет, но забыть не сможет и любить не перестанет. Сердце разрывалось, но лучше так: хотя бы не теряет её навсегда, сможет видеть, как она растёт.
Евгений физически ощущал, как брату больно, но единственное, что он мог, — это поклясться, что будет любить Машу и сделает всё, чтобы она была счастлива.
— Костя, что теперь делать будешь?
— Вернусь на работу, благо там всегда найдётся, куда надолго уехать. Жить здесь и не видеть дочь я не смогу, значит, надо уехать, хотя бы на первое время. Говорят, для счастья нужно что-то делать, кого-то любить и во что-то верить.
Дело у меня есть. Любовь всей жизни вон сидит. Верю, что когда-нибудь будем вместе. Вроде всё есть, а до счастья как до луны.
Костя уехал, появлялся раз в год, и Елизавета Павловна строго следила, чтобы он не позволял себе в отношении Марии ничего лишнего. Дядя, который иногда приезжает проведать семью, больше — ничего.
Через три года у Евгения и Нинели родился сын, назвали Аркадием в честь дедушки-академика. В глубине души Евгений был рад, что не дочь, иначе в семье была бы Елизавета II. Маша была ужасно горда ролью старшей сестры. Ей нравилось, что её считают взрослой и доверяют присматривать за братиком.
Когда он подрос, ходила с ним гулять и всё время говорила:
— Я за тебя отвечаю, если что-то случится, я что маме скажу?
Евгений искренне любил Машу и вспоминал, что он не родной отец, только когда приезжал Костя. Елизавета Павловна воспитывала внуков в строгости. В Аркадии она разглядела музыкальные способности, и с четырёх лет он занимался с преподавателем музыки, учился играть на скрипке.
Даже если особого таланта не обнаружится, регулярные занятия очень дисциплинируют. А с Машей было сложнее. Никак не удавалось Елизавете Павловне разглядеть в ней какой-либо талант. Вроде умненькая, неплохо учится, но способностями не блещет. Елизавета Павловна списывала всё на дурную наследственность, будто забыла, что во внучке течёт и её кровь.
Появление внуков вернуло Елизавету Павловну во времена былого могущества. Это был шанс исправить ошибки в воспитании. Внуки не повторят судьбу сыновей. Она следила за распорядком дня, контролировала, чем занимаются, что читают, с кем дружат, вернулись обязательные семейные обеды и ужины.
Всё шло так, как когда-то мечталось Елизавете Павловне. Чётко, стабильно, правильно. Она так увлеклась строительством идеальной семьи, что не сразу заметила, что у Евгения не всё ладно со здоровьем. Он был какой-то вялый, жаловался на головные боли, а однажды за ужином резко побледнел и упал в обморок. Врачи вынесли приговор — опухоль мозга.
Начался ад.
Больницы, биопсия, облучение, химиотерапия. Через полгода Евгений вернулся домой — чёрный, страшный, но живой. Появилась надежда, что всё позади, обошлось. Истово верили, что это так, о другом исходе старались не думать. Евгений пришёл в себя, жил обычной жизнью, уходил на работу, играл с детьми, ни на что не жаловался.
И вдруг — рецидив. Врач-онколог за годы работы так и не привык к разговорам с родственниками, тихо и устало сказал:
— Химия больше не поможет, только операция. Но, сами понимаете, результат непредсказуем. Сразу скажу: без операции ему осталось месяца два, и это будут жуткие месяцы. Операция, если перенесёт, даст ему лет пять жизни, но какой будет эта жизнь — я вам не скажу, не знаю.
— Доктор, может, есть какая-то клиника за границей? Кто-то же специализируется на таких операциях?
— Не советую: время потеряете, а уровень наших хирургов ничуть не хуже. Если они не справятся — не справится никто. Думайте, но скажу, что операция — хоть какой-то шанс, правда, очень небольшой. Думайте.
- Что тут придумаешь? Обречь на медленную мучительную смерть родного, любимого человека или рискнуть в надежде на лучшее, а в итоге подтолкнуть к мгновенной смерти?
Сомнения снял Евгений.
— Буду оперироваться. Что я теряю? Пару месяцев жизни, в которой я вас, скорее всего, даже узнавать не буду. Я понимаю, что надежды почти нет, но рискну. Кто не рискует, тот что? Несите шампанское, имею право.
После операции Евгений не пришёл в себя, впал в кому. Родственников беспрепятственно пускали в реанимацию — каждый день мог стать последним.
Маша, которой было уже десять лет, после школы сразу ехала в больницу и сидела рядом с папой до вечера, когда её сменяла мама. Маша слышала разговоры взрослых о том, что папа умирает. Ей объясняли, что он уснул и теперь не может проснуться. Как он мог уснуть? Что, не мог потерпеть и не засыпать?
Она, если будет умирать, заставит себя не спать — значит, не умрёт.
Сидя в реанимации у постели отца, она все дни пыталась его разбудить, но не получалось.
— Папочка, проснись, пожалуйста!
Маша вытирала слёзы, а они всё текли и текли. Раньше, когда она плакала, папа сразу прибегал, начинал утешать и целовать, а сейчас лежит и даже не просыпается.
— Аркаша нашёл одну песню, говорит, она какая-то целебная, от неё все просыпаются, хочет тебе дать послушать. Папочка, я тебе что хочешь включу, хочешь — сама спою, только не умирай.
Маше было страшно — почему он лежит и не просыпается? Он что, не слышит её?
Маша старалась не плакать. Нужно быть сильной. Папа проснётся, и она должна будет помочь ему. Она пыталась плакать потише, от этого начинала всхлипывать всё сильнее, срывалась в рыдание и, уже не сдерживаясь, ревела в голос.
— Папочка, только не умирай. Не хочешь просыпаться — не надо. Только живи. Ты меня не оставляй. Мне без тебя плохо, Аркаша скучает, плачет часто. Не умирай, не бросай нас, папочка миленький, ну скажи, что не умрёшь!
Маша рыдала, целовала отца, дёргала его за руку, но всё напрасно — он молчал. Было очень страшно, происходило что-то непонятное, невозможное: он не может умереть, не будет папы, не будет никого, они же все вместе, без него жить не получится.
Медсёстры на посту переговаривались:
— Машеньку надо оттуда увезти. Смотри, совсем истерика.
— Да не уйдёт она, до вечера сидеть будет, пока мать не придёт.
— Но так же нельзя, у неё нервный срыв, рыдает сколько времени, может, ей успокоительного дать.
— Хотя, ребёнку не надо. Пойду попробую успокоить. Жалко мужика. Такой молодой, и человек, видимо, хороший. По плохим дети так не плачут.
Медсестра попыталась увести Машу. Таня шла, не отпускала руку отца.
— Маша, пойдём. У меня сок есть. Ты любишь апельсиновый? Пойдём. Пусть папа спит.
Маша вышла из палаты.
— Машенька, ты иди домой. Если папа проснётся, я тебе обязательно позвоню. Я никуда не уйду, здесь посижу, обещаю. На вот, соку попей и слёзки вытри. Иди домой, там тебя братик ждёт, он же ещё маленький, ты ему нужна.
Маша вышла из больницы, но домой не пошла, села на скамейку в больничном сквере. Ей казалось, что если она уйдёт, папа почувствует, что остался один, подумает, что его бросили. Надо тут посидеть, маму дождаться.
По аллее медленно шла женщина. Маша смотрела на неё, глаз не могла отвести, хотя знала, что неприлично разглядывать незнакомых людей. Но уж очень странная и красивая была женщина. Длинное, широкое, какое-то летящее платье, большие серьги, много блестящих крупных браслетов, колец, какая-то шляпка... а нет, не шляпка, это платок так повязан. Красиво.
Женщина прошла мимо Маши, вдруг остановилась, обернулась и внимательно на неё посмотрела.
Взгляд был какой-то застывший, будто смотрит не на Машу, а сквозь неё. Стало неуютно, словно холодом повеяло. Маша поёжилась — прямо Снежная королева какая-то, хоть и не в белом. Женщина подошла, присела рядом, дотронулась до руки Маши. Маша протянула руку, женщина положила её себе на ладонь, сверху накрыла второй ладонью, закрыла глаза.
Маша чувствовала тепло, потом холод, потом опять тепло. Было странно, но не страшно. Женщина открыла глаза и выпустила Машину руку.
— Он вернётся. Будет больно и тяжело, но он вернётся. У тебя есть тайна. Ты не знаешь о себе самого главного. Узнаешь не скоро. Тайну хранит королева.
Тебя будут заставлять принять решение. Не торопись. Много лжи вокруг. Вижу рядом двух мужчин. Один большой, второй маленький. Они тебя спасут. Не позволяй никому управлять своей судьбой. Они твой путь не видят. Знают только то, что было в прошлом. Не принимай на веру то, что видишь.
К тебе притянет неискреннего, лживого человека. Не сразу разглядишь того, кто нужен. Ты сейчас, наверное, не понимаешь, о чём я говорю, но мои слова запомни. А человек, который сейчас в больнице, тебя очень любит. Грусть о нём всегда будет с тобой.
Женщина встала, погладила Машу по голове и ушла.
Кто эта женщина? Гадалка? Волшебница? Фея? Наверное, фея. В сказках часто бывают добрые феи, может же у Маши быть своя фея, как в сказке? Может быть, она и папе поможет, совершит чудо и папа выздоровеет? Маша больше не плакала — стало легче, она решила, что надо пойти домой: там Аркаша ждёт.
Чуда не случилось. Евгений умер, так и не придя в сознание. На кладбище Маша стояла у могилы отца и тихонько шептала:
— Ну, где же ты, фея? Ты же говорила, что он вернётся, а он умер. Я тебе больше не верю.
Рядом с ней стоял дядя Костя, держал за руку. Он был так похож на папу, что Маша крепко-крепко обняла его — так ей казалось, что папа рядом. Константин прижимал к себе плачущую девочку, и сердце разрывалось от жалости к ней, к брату и к себе. Почему судьба так несправедлива к нему? Сначала ушла любимая, теперь брат, а единственному родному человечку он не может сказать правды.
Елизавета Павловна после смерти сына долго приходила в себя. Нинель горевала не меньше, но считала, что её долг — поддержать свекровь, а сама оплачет потом. У Елизаветы Павловны рушился мир. Один сын ушёл, второй умер, хорошо хоть внуки есть. С этого момента она перестала думать о Маше только как о проблемной девочке, за которой нужен глаз да глаз. Вдруг осознала, что это родной человечек, её продолжение.
Жизнь текла дальше, дети росли, и чем старше становились, тем сильнее была их связь. Они были как одно целое. Ни ссор, ни обид, ни тайн. Аркадий занимался музыкой, бабушка лично контролировала занятия. Мария поступила в институт, на филологическое отделение педагогического института. Прекрасный выбор для девушки с приличной семьёй. Закончила курсы ногтевого сервиса, хотя бабушка считала, что это совершенно неподходящее занятие для интеллигентной девушки. Ну да ладно, может и пригодится когда-нибудь.
У неё даже подруга появилась, которую Елизавета Павловна благосклонно одобрила и позволила приводить в дом. Хотя Вика была из самой простой семьи и даже, на взгляд Маши, немного импульсивна. Это если говорить на языке их семьи, а проще — сумасбродка. Что на уме, то и на языке. Про таких говорят: без царя в голове. Бабушка, наверное, решила, что Марии нужно быть поближе к народу, а Маша только рада: наконец-то у неё появилась подруга, да ещё такая искренняя, интересная, непосредственная.
Костя к этому времени перешёл на работу в управление, перестал мотаться по экспедициям, наконец-то женился. Елизавета Павловна уже не вмешивалась, но его жену будто не замечала, в дом не приглашала. Костя в доме мамы бывал часто. Ему хотелось быть поближе к дочери, знать, чем она занимается, с кем встречается.
Когда он однажды заикнулся, что надо сказать Маше правду, Елизавета Павловна отрезала:
— Константин, ты не смеешь ничего говорить, ты свой выбор сделал давно.
Прибежала Вика. Елизавета Павловна открыла дверь.
— Виктория, что случилось? За тобой кто-то гонится, что ты такая взъерошенная?
— Елизавета Павловна, у меня беда, вот, смотрите.
Она вытянула вперёд руки, на пальцах был идеальный маникюр, но один ноготь, вот ужас, был сломан.
— Если Маше не поможет, я пропала.
— Ну, конечно, как же можно пережить? Проходи.
— Маша, катастрофа, помоги.
— О нет, я здесь бессильна, тут МЧС вызывать надо.
Маша включила аппарат для сушки геля и начала расспрашивать, что такого случилось у подруги, что сломанный ноготь может судьбу разрушить.
Бурный роман с Игорем с физмата обсуждал весь институт, с интересом наблюдали за развитием событий. Игорь из общежития переехал к Вике.
— Так что случилось?
— Маш, вот ты мне скажи, у мужиков что, мозги как-то по-другому устроены? Почему, когда всё хорошо, им не живётся? Надо стресса, адреналина…
— Ну, тут я тебе не советчик. В моей жизни два мужчины — дядя Костя и Аркадий, нашла у кого спрашивать. Я ему всю себя отдала, а он…
Вика сунула Маше под нос фигуру из трёх пальцев:
— …как скотина. Сегодня я его выставлю, и я должна быть невозможна красива, чтобы понял, гад, кого теряет.
— Вика, ты бесподобна. Наводить красоту, чтобы поэффектнее выставить парня, только ты можешь. Зря ты в педагогические пошла. Тебе бы в актрисы.
— Есть такая мысль.
Вика перешла на шёпот.
— Не понимаю, как ты живёшь в этом дворце. У меня от твоей бабушки мурашки по коже.
— И не старайся, не поймёшь. Я сама за столько лет не очень поняла. Надеюсь, это не навсегда.
— О, Эли, тебя из этой клетки не выпустят. Тебе бабушка ещё подходящего жениха не подобрала? А то прямо из одной клетки да в другую. Интересно, когда замуж выдавать будут, тебя спросят?
Именно под влиянием Вики Маша решила, что ей нужна капелька самостоятельности, и заявила бабушке, что хочет устроиться на работу. Елизавете Павловне возразить было нечего: работать же хочет, не развлекаться, но отпустить девочку абы куда нельзя, нужен присмотр.
— Константин, возьми девочку к себе, у вас же есть какие-то вакансии.
— Мама, ну кем я её возьму? У нас научно-исследовательский институт, у неё нет соответствующего образования, ну не поваром же её в экспедицию отправлять. Если только лаборантом, но это только звучит красиво, а на самом деле — мыть пробирки и полы, по сути, уборщица.
— Дядя Костя, я согласна.
— Мария, ты подслушивала?
— Что творится? Аркадий, ты почему тут? Тебе ещё двадцать минут нужно заниматься.
Маша с Аркадием рассмеялись и убежали.
— Нет, ну ты посмотри на них, — с улыбкой сказала Елизавета Павловна. — Спелись, попугаи-неразлучники.
— Ладно, пусть работает, только ты пригляди.
Маша очень волновалась, выходя в первый день на работу. Вдруг не справится. Очень старалась, работа несложная, но пробирки — такая хрупкая вещь. Когда пробирка выскользнула из рук и звонкими осколками разлетелась по полу, Маша замерла. Всё, не справилась, подвела дядю Костю — уволят.
К ней подошёл симпатичный молодой человек.
— Машенька, не расстраивайтесь, мы тут столько переколотили, что не сосчитать. Меня зовут Руслан, я тут самый большой начальник. Пойдёмте, я вас кофе угощу.
Руслан взял Машу под руку и повёл к выходу. Одна из девушек, сидевшая в лаборатории, проводила их ревнивым взглядом, выключила аппаратуру и вышла следом. Руслан принёс Маше кофе, сел рядом и, глядя невозможными красивыми глазами, стал говорить, что он теперь берёт над ней шефство, всему научит, никому в обиду не даст.
Маша смотрела на него и понимала — всё, пропало. Такого красивого мужчину она никогда в жизни не видела.
продолжение