Лето выдалось на удивление жарким, и поезд, уходящий вечером из Нижнего Новгорода, был почти полностью забит пассажирами. Мне не повезло занять верхнюю полку в купе. Поднялся, разложил вещи, поужинал всухомятку и начал готовиться ко сну.
Но вот беда — соседка снизу, дама лет пятидесяти с чем-то, сразу начала жаловаться на духоту.
— Ой, вы не против, я окошко приоткрою, а то душно просто! — почти не спрашивая, она уже потянулась к форточке.
— Извините, но я простужен. Сквозняки для меня — смерть, — тихо, но вежливо сказал я сверху. — Давайте хотя бы дождёмся, пока поезд наберёт ход, вентилируется — и посмотрим.
Женщина резко замерла, как будто я оскорбил её лично. У неё на лице будто включился режим «наезд».
— Что значит "не открывать"? Вы один здесь едете, что ли? В поезде жарко! Люди потеют! Не только вы тут страдаете!
Я услышал первые признаки грядущей грозы. И понял — этой ночи тихой уже не будет.
Ты мне не указ, мальчик!
Не дожидаясь моего ответа, женщина дёрнула форточку и с усилием распахнула её настежь. В купе тут же ворвался поток воздуха с пыльным запахом железной дороги, клокочущим ветром разметав бумаги и обложки с нижней полки.
— Простите, но я же просил… — начал было я, спускаясь с верхней полки, — вы могли бы хотя бы немного приоткрыть, а не полностью? Тут сквозняк устроить — дело двух минут!
— Ах, так?! — взвилась женщина. — Мальчик, ты мне не указывай, что делать! Я всю жизнь поездами езжу, и ещё таких, как ты, уму-разуму учила! Что ты себе позволяешь?
С этими словами она повернулась ко мне вполоборота, уставившись вызывающе. Говорила громко, с нажимом, не стесняясь выражений.
— Вы ведёте себя крайне агрессивно, — спокойно ответил я. — Давайте решим это по-человечески. Договоримся, ведь мы здесь все временно. Нам вместе ехать.
Она фыркнула и демонстративно плюхнулась на своё место, подогнув ноги и отвернувшись к окну.
— Иди жалуйся проводнице, если такой храбрый. Всё равно никто не запретит мне дышать!
Вызов проводницы
Я вышел из купе, стараясь не хлопнуть дверью, и направился к ближайшему вагонному концу, где обычно находилась проводница. Она как раз стояла у служебного отсека, обсуждая что-то с коллегой.
— Извините, можно вас на минуту? — спокойно обратился я. — У нас в купе конфликт. Женщина открыла окно настежь, несмотря на просьбы не делать этого. Говорит, что я ей не указ, и разговаривает на повышенных тонах.
Проводница — хмурая женщина лет сорока с крепкой фигурой и короткой стрижкой — устало кивнула, как будто не первый раз сталкивается с чем-то подобным:
— Сейчас разберёмся.
Она пошла следом за мной, держа руки в карманах жилета. Я шел впереди, чувствуя, как взгляды попутчиков следят за нами.
Когда мы зашли в купе, женщина уже сидела с телефоном в руке и делала вид, что её ничто не беспокоит.
— Что тут у вас происходит? — строго спросила проводница.
— А вы кто вообще, чтобы мне замечания делать?! — воскликнула пассажирка, не дожидаясь объяснений. — Я вспотела — окно открыла! Мне душно! Это моё место, и я буду здесь как хочу сидеть!
— Не ваше, а общее, — спокойно, но жёстко ответила проводница. — Все пассажиры равны. И если кто-то просит не устраивать сквозняк, вы обязаны учитывать мнение соседа.
— А он? Он меня унижал! — тут же вцепилась в слова женщина. — Он мне угрожал! Хотел силой закрыть окно!
— Это неправда, — ответил я. — Я сказал, что окно можно приоткрыть. Всё было спокойно. Повышать голос начал только один человек — она.
Проводница смерила обоих взглядом. Она явно была на грани: рабочая смена длинная, а конфликтов в дороге хватает. Но служебный тон сохранила.
— Ещё одно слово, и я позову начальника поезда! — пригрозила она. — Или вы успокаиваетесь, или будет составлен акт о нарушении порядка.
Женщина побледнела. Но рот свой не закрыла.
— Посмотрим ещё, кто кого успокоит…
В вагоне начали оборачиваться. Из соседнего купе выглянул мужчина, заинтересованно глянув в нашу сторону. Было ясно: скоро вмешаются третьи лица.
Дым без огня
— Посмотрим ещё, кто кого успокоит! — буркнула женщина, зло щёлкнув телефоном.
Проводница уселась на нижнюю полку напротив и скрестила руки на груди.
— Ну давайте, смотрим. Я жду.
Женщина не ожидала, что на неё не будут кричать, и это, кажется, выбило её из колеи. Она встала, подошла к окну и, с шумом захлопнув его, села обратно, демонстративно отвернувшись к стене.
— Спасибо, — сказал я тихо, — мне правда плохо от сквозняка.
— Вас кто-то спрашивал? — процедила она, даже не оборачиваясь.
— Всё, хватит! — Проводница поднялась. — Я вам уже всё объяснила. Хотите устроить конфликт — делайте это в коридоре, под видеонаблюдением. Места там полно. Или, если хотите, можем вместе пройти к начальнику поезда. Составим акт. Разберёмся, кто угрожал, кто мешал, кто хамил. Давайте?
— Я... — женщина явно занервничала, — Я не собираюсь никуда идти. И вообще, мне нужно спокойно доехать до Москвы. Внук у меня в столице, я спешу.
— Так и ведите себя, как любящая бабушка, а не как базарная крикливая тетка, — не сдержался я.
Женщина резко повернулась:
— Что ты сказал?!
— Я сказал, что вы ведёте себя неадекватно. И если бы не проводница, вы бы уже давно остались в Нижнем Новгороде.
Она вскочила, шагнула ко мне, как будто собиралась ударить, но проводница перехватила её за плечо:
— Так, достаточно. Вы сейчас сядете на место и успокоитесь. Я даю вам последний шанс. Ещё одна агрессия — и мы вызываем транспортную полицию на ближайшей станции. Вы меня поняли?
Женщина отстранилась, села, тяжело дыша. Проводница вышла, сказав:
— Я через двадцать минут вернусь. Если кто-то орёт — я не разговариваю, я составляю протокол.
Когда дверь за ней закрылась, наступила тишина. Женщина молча уставилась в окно. Я достал книгу и попытался читать, но напряжение в купе всё ещё висело в воздухе, как наэлектризованный воздух перед грозой.
Сломанные нервы и извинение вслух
Прошло минут двадцать, может, чуть больше. Проводница не возвращалась. Видимо, решила дать нам возможность «утихомириться» самостоятельно. Женщина по-прежнему сидела у окна, плотно скрестив руки, с каменным лицом. Я делал вид, что читаю, но сам то и дело косился на неё.
И тут — неожиданно — она заплакала.
Не всхлипывая по-женски, не театрально, а по-настоящему: тяжело, через силу, как будто это слёзы, которые держались внутри неделями. Она быстро вытерла щёку, надеясь, что я не заметил, но я всё видел. И — сам не понял зачем — отложил книгу.
— Слушайте... я не хотел вас обидеть. Просто... поезд, жара, сквозняк — не повод устраивать войну, — произнёс я уже мягче.
Она молчала. А потом вдруг тихо сказала:
— У меня муж погиб полгода назад. На стройке. С крыши упал. У внука здоровье подкосилось, вот еду его навещать. А вы мне тут: “Ведите себя, как любящая бабушка”…
Я опешил. Всё внутри сжалось. И стало ясно: передо мной не злая и хамоватая пассажирка, а сломанная женщина, у которой нервы на пределе, а жизнь разбита так, что и дышать больно.
— Простите, — только и смог вымолвить я. — Я не знал…
— Никто не знает. Никому и не нужно. Все видят только злую тётку, которая не даёт окошко открыть…
Она снова заплакала. Без истерик — тихо, почти беззвучно. Я протянул ей салфетку. Она взяла, не глядя.
И в этот момент открылась дверь — вернулась проводница. Оценила атмосферу взглядом.
— Всё спокойно?
Женщина кивнула. Впервые — молча, без резкости.
— Спасибо, — пробормотала она. — За то, что не высадили. Я была не права.
Проводница медленно кивнула и вышла, не сказав ни слова.
В купе снова повисла тишина, но уже другая. Не натянутая. Не угрожающая. А какая-то человеческая. Понимающая.
Тихий мир и один пакет яблок
Утро в купе наступило без будильников. Я проснулся от лёгкого шороха. Женщина тихо собирала вещи, аккуратно укладывая их в старенькую спортивную сумку. Без лишних звуков, не разбудив никого вокруг.
Всё, что происходило вечером, словно ушло в прошлое. Мы не вспоминали. Не обсуждали. Но напряжение — оно куда-то исчезло, растворилось между этими потрёпанными стенами купе.
Я сел, привёл себя в порядок, и, перед тем как она собиралась выйти, тихо спросил:
— Вам далеко ещё?
— В Рыбинск. Оттуда автобусом, а потом пешком. Больницу за рекой, знаете?
Я кивнул, хотя не знал.
— Я вас провожу, если хотите. У меня пересадка через три часа.
Женщина удивлённо посмотрела на меня, потом впервые за всё это время улыбнулась. По-настоящему — устало, но по-человечески.
— Спасибо. Только если не в тягость.
— Не в тягость.
Я помог ей снять сумку с верхней полки. И уже у выхода из купе она вдруг развернулась, достала из пакета пару яблок и протянула мне:
— Возьмите. Это для внука везла. У него диабет, ему нельзя — только смотрит. А вы... просто возьмите. Без причин.
Я принял фрукты молча, с комом в горле.
Тепло в чужом вагоне
Мы вышли из поезда вместе. Вокзал встретил нас утренней прохладой, серым небом и запахом кофе из придорожной палатки. Она шагала чуть впереди, плечи её были опущены, но уже не согбенные от тяжести — просто уставшие. Женщина, которая ночью кричала, теперь шла молча, спокойно.
Я купил два горячих чая и протянул ей один. Она взяла, не спрашивая. Просто — как будто так и должно быть.
— Спасибо за вчерашнее, — вдруг сказала она.
— Не за что. Вам просто было тяжело.
Мы немного постояли у касс. Потом она пошла в сторону автобуса, а я остался, глядя ей вслед.
Тепло от стаканчика в руке уже почти остыло. Но внутри что-то всё равно согревало.
Не все поездки заканчиваются по расписанию. Иногда они заканчиваются пониманием и добром.