Не секрет, что Аристотель стоял у истоков рождения философского языка, формирования понятийного аппарата как древнегреческой философии, так и всей европейской мысли. Именно Аристотель ввел термин «ὕλη» (рус. – «материя»), ныне крепко вплетенный даже в обыденную речь. Ему же принадлежит знаменитая философская формула «τὸ τί ἦν εἶναι», разъяснение которой мы не так давно искали в трудах сэра Александра Гранта (1826-1884). А сегодня речь пойдет о еще одном таинственном понятии Аристотеля – «энтелехии».
Проблема энтелехии справедливо может претендовать на место одной из самых «зыбких» в истории античной философии. Весьма любопытный анекдот по этому поводу можно встретить у В.В. Розанова:
«Тогда, войдя к друзьям, бывшим у меня в гостях, Каптереву и Флоренскому, естественнику и священнику, я спросил их:
“Господа, в гусенице, куколке и бабочке – которое же я их?
Т.е. “я” как бы одна буква, одно сияние, один луч.
“Я” и “точка” и “ничего”.
Каптерев молчал, Флоренский же, подумав, сказал: “Конечно, бабочка есть энтелехия гусеницы и куколки”.
“Энтелехия” есть термин Аристотеля, и – один из знаменитейших терминов, им самим придуманный и филологически составленный. Один средневековый схоласт прозакладывал черту душу, только чтобы хотя в сновидении он объяснил ему, что в точности Аристотель разумел под “энтелехиею”. Но, между прочим и другим, у Аристотеля есть выражение, что “душа есть энтелехия тела”. Тогда сразу определилось для меня – из ответа Флоренского (да и что иначе мог ответить Флоренский, как не – это именно?), что “бабочка” есть на самом деле, тайно и метафизически, душа гусеницы и куколки.
Так произошло это, космогонически – потрясающее, открытие. Мы, можно сказать, втроем открыли душу насекомых, раньше, чем открыли и доказали ее – у человека.» (см. Апокалипсис нашего времени: О страстях мира).
Тем не менее, пытаться понять, что есть энтелехия, повторяя это слово снова и снова – занятие безнадежное. Дело в том, что в трудах Аристотеля понятие «энтелехии» не успело получить завершенный вид (как бы иронично это ни звучало) и в отрыве от остального понятийного аппарата его понять должным образом не получится. Так, «ἐντελέχεια» сопричастна в первую очередь понятиям «δύναμις» и «ἐνέργεια». Рассмотрим их подробнее.
Во-первых, обратимся к слову «δύναμις». Прежде всего, необходимо отметить, что оно имеет два важных для философского языка значения. Первое значение (активный смысл) – это «способность», «сила», «мощь», т.е. «δύναμις» – это то, что присуще тому, что совершает действие в отношении другого или самого себя. Второе значение (пассивный смысл) – это «возможность», т.е. «δύναμις» в данном значение – это то, что присуще тому, что испытывает действие на себе самом. Например, врач должен иметь «δύναμις» (способность, силу) лечить, а тот, кого вылечили, должен был иметь «δύναμις» (возможность) быть исцеленным, т.е. он не должен был быть неизлечимо больным.
Сам Аристотель не слишком заботится о строгом различении этих двух значений слова «δύναμις» (как мы увидим несколько ниже), однако для последующих античных философов это разделение становится принципиально важным. Например, вспомним знаменитую философскую формулу Плотина о Едином: «δύναμις τῶν πάντων». Здесь слово «δύναμις» имеет исключительно активное значение. Плотин говорит именно о том, что Единое – это «мощь всего», т.е. Единое – это то, что дает всему сущему силу, способность быть тем, что оно есть и должно быть; именно благодаря Единому «А = А» и ваза есть ваза. В свою очередь, пассивный смысл слова «δύναμις» в философии Плотина относится к материи, а материя – это наивысшая противоположность Единого. Она не имеет никакой мощи, силы, способности, она даже не существует в строгом смысле этого слова. Чистая материя – это лишь неопределенная возможность чего-то иного.
Во-вторых, следующим ключевым термином является «ἐνέργεια», обычно его переводят как «действительность», хотя встречаются самые разные варианты. Что же такое есть «ἐνέργεια»? Сам Аристотель пишет:
«То, что мы хотим сказать, ясно же на основании отдельных примеров с помощью индукции [т.е. умозаключения от частного к общему], и не нужно для всего искать определение, но [следует] сразу замечать соответствие, как здесь: то, что строит, по сравнению с тем, что способно строить, а также то, что уже пробудилось, по сравнению с тем, что спит, а также то, что видит, по сравнению с тем, что жмурит глаза, но имеет [зрение], а также то, что уже выделилось из материи, по сравнению с [этой] материей, а также то, что уже доведено до конца, по сравнению с тем, что не обработано. Итак, в этом различии одной частью пусть будет действительность, как было определено, а другой – возможное» (Met. IX 6 1048a35-1048b6).
Это место из «Метафизики» в высшей степени показательно. Прежде всего, Аристотелю сложно найти безусловные определения для понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις», поэтому он предлагает понимать их друг через друга на конкретных примерах. Далее, Аристотель в этом отрывке свободно смешивает пассивный и активный смысл слова «δύναμις». Более того, здесь мы можем уловить важную характеристику понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις». Она заключается в том, что «δύναμις» – это то, что так или иначе существует в неявном, скрытом виде, а «ἐνέργεια» – это то, что дано непосредственно.
В свою очередь, понятие «энтелехии» напрямую связано с представленным философским понятийным аппаратом. Так, в восьмой главе девятой книги (Θ) «Метафизики» Аристотель сообщает, что «ἐνέργεια» производится от слова «ἔργον» («дело») и по значению приближается к слову «ἐντελέχεια». Но в какой степени они близки друг другу?
Весьма интригующе выглядит гипотеза, согласно которой Аристотелю нужно было каким-то образом выразить противоположности для двух разных смыслов слова «δύναμις». Соответственно, он ввел два разных термина: «действительность» и «энтелехия». Хорошо известно, что в истории философии на самом деле крепко установилась противоположность «действительности» и «возможности» (пассивный смысл слова «δύναμις»). Получается, «энтелехия» должна была представлять собой противоположность для активного смысла слова «δύναμις», т.е. энтелехия – это нечто, что должно прийти на смену способности/ силе/ мощи? Тем не менее, введя два новых термина («действительность» и «энтелехию»), Аристотель затем смешал их значения, нестрого используя как близкие синонимы то один термин, то другой. Вероятно, так случилось из-за того, что он изначально не слишком тщательно различал два смысла слова «δύναμις».
Кроме того, в научном сообществе до сих пор не прекращаются дискуссии о том, какова реальная этимология слова «ἐντελέχεια», а также о том, как именно, в конце концов, было бы точнее всего понимать и переводить это слово. На русский язык, кстати, «ἐντελέχεια» переводится как «осуществленность».
Надо сказать, что о проблеме «Dynamis – Energeia, etc.», т.е. «Возможность – Действительность, и т.д.» (именно так назван соответствующий параграф в знаменитой «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии» А.Х. Армстронга), вышло уже довольно много самых разных исследований на любой вкус: от заметно устаревших Bury, R.G. «Δύναμις and Φύσις in Plato» (1894 г.), а также Souilhé, J. «Étude sur le terme Δύναμις dans les dialogues de Platon» (1919 г.) до чрезмерно современных Witt, C. «Ways of being: potentiality and actuality in Aristotle’s Metaphysics» (2003 г.) и Aubry, G. «Dieu sans la puissance: Dunamis et Energeia chez Aristote et chez Plotin» (2020 г.). Список легко можно продолжить: C. Arruzza, G.A. Blair, W.K.C. Guthrie, J.M. Rist, C. Rutten, K. Trego и многие другие. Однако без честной сделки с нечистыми силами научному сообществу, по всей видимости, понадобится ещё не одна сотня лет, чтобы выбраться из той интеллектуальной трясины, в которую завёл Сусанин-Стагирит.
Андрей Нечаев (а.н.)
