В нашем дворе нет камер видеонаблюдения, но в доме напротив живут небезразличные курильщики, которые по ночам иногда весьма своевременно выходят на балкон. Сами на рожон не лезут, но полицию вызвать могут. Один такой добрый человек видел, как меня у подъезда чем-то огрели по голове и куда-то поволокли два парня в толстовках с капюшонами. Пока небезразличный дядечка бегал за телефоном и звонил в полицию, во дворе началась драка ― откуда-то прибежали ещё два парня, но уже без капюшонов, и начали бить тех, кто стукнул меня. Перебудили половину двора. Потом подъехала машина, в которую ещё два «капюшона» оперативно затолкали моё безжизненное тельце. Эти уехали. Парни без капюшонов перестали мутузить моих обидчиков, прыгнули в припаркованную на стоянке машину и тоже срулили. Они же сообщили в полицию номер авто моих похитителей. Похитители очень сильно торопились, с управлением не справились, их машина улетела в кювет и несколько раз перевернулась. В травматологию мы попали все трое, но меня почти сразу же оттуда перевели в хирургию, потому что, во-первых, отошли воды, а во-вторых, я вообще выжила чудом. Тридцать семь недель ― срок уже нормальный, но ребёнка из меня достали тоже не совсем целого. Он не дышал. Его ― в одно отделение, меня ― дальше собирать по запчастям. Особенно докторов беспокоила рана на моей голове, поэтому собрался целый консилиум. Но спасибо им большое человеческое за профессионализм. Судя по длине перечня озвученных мне позже травм, меня проще было добить, чем спасти.
О кормлении малыша речь даже не шла ― ему сразу же назначили искусственное питание, а мне моего сына показали только через пять дней, когда я смогла наконец-то разлепить глаза и посмотреть на мир осмысленно. Издалека показали. Да я бы и не смогла его на руки взять ― у меня два ребра сломаны, в правом запястье трещина, на левой руке мизинец к безымянному пальцу примотан. На ребёнка ведь ещё и документы делать надо, а я к постели прикована в полном смысле этого слова.
― Как сына назовёте? ― участливо спросила меня медсестра.
― Надо у его папы спросить, ― ответила я.
На ту ночную прогулку я брала с собой сумочку, в которой лежал мой телефон и документы. Заботливый медперсонал, конечно же, сразу оповестил моих родственников о случившемся, но в реанимацию их не пускали, а мне там телефоном пользоваться не разрешили из-за большого количества медицинского оборудования. Я попросила медсестричку позвонить Руслану ― он не ответил. Написали ему сообщение ― тоже тишина. В итоге я решила, что нашего сына будут звать Виктором ― от слова «победа». Мы же победили вселенское зло, да? Виктор Русланович Лапин. Фамилия моя, потому что я не замужем, а папа ребёнка куда-то профукался.
В больнице я провела больше месяца. Всё это время Виктор Русланович провёл в детском отделении ― моя мама наотрез отказалась его забирать, хотя я дала такое разрешение. Она, видите ли, опасается, что в случае чего мой гнев падёт на ответственных за ребёнка. Он же маленький. И даже бабулино желание понянчиться с внуком, пока я выздоравливаю, никакой роли не сыграло, хотя обычно её мнение сравнимо с тяжёлой артиллерией. Ну и ладно. Так даже лучше получилось. Когда врачи разрешили мне вставать и убедились, что у меня на первом же шагу не отвалится голова или что-нибудь ещё, я получила дозволение навещать сына. Он такой хорошенький! Волосики тёмные, а глазищи огромные и голубые.
Я много раз думала о том, почему Туманов-старший умер раньше, чем мой Витенька впервые заплакал. А потом сопоставила сведения из разных источников и всё поняла. Геннадий Васильевич отошёл в мир иной быстро и без мучений ― у него тромб оторвался и чего-то там закупорил. По времени получалось, что это случилось как раз тогда, когда мне сделали «кесарево». А мой сыночек ещё почти сутки на аппарате искусственного дыхания лежал, потому что сам дышать не мог. Потому и закричал в первый раз не сразу после своего рождения, а позже. Это объясняло и застывший в одной поре рассвет в моём сне, и застрявших там же меня и Диану. Не знаю, правда, насколько правильны эти выводы, но они хотя бы логичные.
Родные навещали меня в больнице нечасто и к ребёнку моему соваться тоже не рисковали. Зато после перевода из реанимации частым посетителем стал Дмитрий Петрович ― чужой человек, к которому я уже привыкла относиться, как к родному. Дядя Дима ― он сам попросил так его называть. Он рассказал о том, какой, со слов моих соседей, тогда поднялся во дворе переполох. Небезразличных, добрых и самоотверженных людей оказалось немало ― они скрутили двух «капюшонов», побитых «обычными журналистами», и задержали злыдней до приезда полиции. О том, что за меня вступились именно «журналисты», мне рассказала сестра Дианы ― она тоже приходила один раз, а я снова не спросила, как её зовут. Её люди той ночью следили за мной, но слежку заметили тумановские прихвостни, поэтому заминка со спасением и вышла. Сотрудники полиции и следственных органов ко мне в палату тоже наведывались неоднократно ― им нужно было восстановить полную картину происшествия и определить степень виновности каждого причастного, но с меня-то какой спрос? Я ведь даже Туманова обвинить не могла, потому что уверенность в его причастности зиждилась на откровениях призрака. Зато нужные сведения имелись у «журналистов», которые реально оказались обычными журналистами. Сестра Дианы передала в полицию весь компромат на Туманова-старшего. Поздно, конечно, его за злодеяния уже не накажешь, но там много интересных сведений о прошлых и нынешних незаконных делишках покойного Геннадия Васильевича ― полезное подспорье тем, кому высокая раскрываемость нужна.
Я ничего не сказала этой женщине о своём сне. Она была права ― всё закончилось, когда родился наш с Русланом сыночек. Мои травмы она объяснила искуплением за то зло, которое было неосознанно и невольно причинено мной разным людям за всю мою жизнь. Сомнительное утверждение, конечно, но кто я такая, чтобы спорить? Пусть думает, что так всё и есть, если её такое объяснение устраивает. И ещё она сообщила мне, что Руслана я в ближайшие два года не увижу ― ему такой срок присудил суд за убийство при превышении необходимой обороны. На него напали, он отбивался, суд получил все сведения о причинах, но судья оказался то ли принципиальным, то ли пристрастным ― есть смерть, есть факт явного перебора с самообороной, значит, наказание тоже должно быть соответствующим. Всё по закону, и адвокат Руслана сказал, что обжаловать решение суда бесполезно.
Из больницы меня и Витеньку забирали родственники ― дядя Дима счёл необходимым прочистить им чакры до пробуждения здравого смысла и совести. Оказывается, он подружился не только со мной, но и с моей бабушкой, которой мужское внимание всё ещё льстило. Вместе они и победили непобедимое, но места-то в родительской квартире всё равно нет. Отвезли меня на съёмную, где уже присутствовали и детская кроватка, и целая гора подгузников, и полный комод распашонок с пелёнками, и… Куда подевались мои комнатные растения, я даже спрашивать не стала ― их всё равно разместить было уже негде. Ну а поскольку я вся такая травмированная и беспомощная, мне, естественно, необходима круглосуточная помощь. Утром дядя Дима привозил бабулю, а вечером ― отвозил обратно. Иногда она оставалась на ночь, и тогда мне приходилось спать на раскладушке в кухне, как самой травмированной и беспомощной. С одной стороны, приятно знать, что ты не безразличен своим близким, а с другой ― лучше просто знать, чем ощущать это на себе двенадцать часов в сутки каждый день. Я же не только беспомощная, но и бестолковая, да? Таких мамаш, как я, вообще к детям подпускать опасно. Ни смесь не могу развести нужной температуры с точностью до десятой доли градуса, ни подгузник с говняшками свернуть так. чтобы их побольше в один мусорный пакет помещалось. Когда на день рождения Руслана я купила йогуртовый торт с намерением отметить этот праздник во что бы то ни стало, бабуля схватилась сначала за голову, а потом ― за сердце. Это же чистая химия, ею только тараканов травить. В общем, достала она меня. Я же не говорила никому, что злого дара у меня больше нет, поскольку сама не была в этом уверена. Психанула. Бабуля рухнула на кровать, закатила глаза, нащупала у себя на запястье пульс и лежала так, пока не стало понятно, что выживет. Торт в итоге я ела в одиночестве, а на следующий день бабушка нашла у себя где-то прыщик, сказалась заразной и оставила меня в блаженном покое на целых две недели.
Потом я разозлилась на соседей ― у Вити после прививки температура поднялась, а они в караоке петь решили. В итоге тоже никто не пострадал, поэтому я пришла к выводу, что теперь могу злиться и обижаться на всех в своё удовольствие сколько угодно. Решить-то решила так, а многолетняя привычка сдерживаться и контролировать себя уже укоренилась. Толку-то от злости и обид? Это мои эмоции, мне же от них и хуже.
На Новый Год снова приехал Мишаня ― спал в моей кухне на раскладушке теперь он, за что родители на него очень сильно обижались. Неблагодарный он сын. Мама с папой его целый год не видели, а он… А ему на самом деле было безразлично, в чьей квартире раскладушку стелить. В моей даже спокойнее.
Праздники, родственники, ребёнок, бизнес… У меня не было времени скучать, но тоска как поселилась в сердце, так в нём и осталась. Однажды дядя Дима осторожно намекнул, что мой «муж» уж очень долго не возвращается из «командировки». Непорядок же ― ребёнок уж первым зубиком обзавёлся, а папу ещё ни разу не видел. Я объяснила ситуацию, а в ответ услышала:
― Ну и что? Я тоже сидел по молодости. Хотел девчонку на мотоцикле покатать, а своего не было. Взял соседский без спроса и разбил случайно. Девчонка в больницу угодила, я ― в милицию. Кража, порча чужого имущества… Статья другая, конечно, но жизненный опыт похожий. Если твой Руслан хороший человек, то его и колония плохим не сделает. Плохо, конечно, но в жизни всякое бывает. От тюрьмы и от сумы, как говорится, зарекаться смысла нет.
Так прошёл год. Витенька научился ходить и начал понемногу разговаривать. Голубой цвет его большущих глаз сменился на карий ― как у Руслана. Комнатные цветы, которые Дмитрий Петрович, оказывается, перевёз к себе в дом, в мою квартирку так и не вернулись, потому что Туманов-самый-младший приобрёл нормальную детскую привычку совать в рот всё, до чего способен дотянуться. Но кашпо на стены я всё-таки повесила, попросив пенсионера вернуть мне плющ и аспарагус. Не могу без растений. Без них квартира кажется мёртвой и неуютной. Магазин мой процветал во всех смыслах этого слова, стеснения в средствах я не испытывала, ни в чём себе не отказывала и даже начала подумывать о том, чтобы получить водительские права и купить собственное авто, пусть и подержанное. Но от этой идеи пришлось отказаться, поскольку выяснилось, что водитель из меня никогда не получится ― я просто боюсь управлять автомобилем и преодолеть этот страх не могу. Ну и ладно. У меня личный водитель есть, и Руслан скоро вернётся.
Его мачеху и сестру я в последний раз видела на суде над теми «капюшонами», которые участвовали в моём избиении и похищении. Лариса тогда плакала. Оказывается, она состояла в очень близких отношений с одним из подсудимых и даже планировала выйти за него замуж. В тот момент она очень сильно напомнила мне Диану ― любимый человек хорош таким, какой он есть. Преступник ли, ангел во плоти ― без разницы. А я, конечно же, злодейка подлая, бесцеремонно чужие судьбы искалечившая. Не жалко мне эти судьбы было нисколько, если говорить начистоту. Зло должно быть наказано по справедливости. Руслан защищался и убил напавшего на него человека не умышленно, но всё равно сел. А мерзавцы, которые по чужой указке беременную женщину чуть на тот свет не отправили, заслуживают свободы и прощения? Не-не-не. Это так не работает. Пусть хоть во всех смертных грехах меня обвиняют, я ― пострадавшая сторона, никому из участников процесса ничего плохого не сделавшая. После суда Лариса подошла ко мне и сказала, что я ещё за всё отвечу, когда её парень отсидит свой срок и освободится. Ну вся в папашу своего ― ни ума, ни фантазии.
― Я отвечу? ― переспросила я. ― Ларис, мы ещё даже из здания суда не вышли. Давай найдём кого-нибудь, кто здесь работает, и попросим подарить тебе Уголовный Кодекс. Заодно узнаешь, какой срок положен за угрозы. Не надо меня пугать, я уже пуганная. Подумай лучше, что твой парень с тобой сделает, если ты за время его отсутствия полюбишь другого. Жизнь долгая и непредсказуемая. Всякое случается.
Странные они. Или это я неправильная. Столько раз упиралась лбом в несправедливость, но всё равно продолжаю верить, что доброта спасёт этот недобрый мир.
Руслан освободился незадолго до второго дня рождения нашего сына. Я не собиралась устраивать праздник, но Дмитрий Петрович сподвиг на торжество бабулю, поэтому моё мнение уже никого не интересовало. Ещё и день был выходной, поэтому суета в моей маленькой однокомнатной квартирке началась с самого утра. В какой-то момент посреди этой суеты заверещал дверной звонок, дядя Дима пошёл открывать дверь и вернулся в комнату с корзиной розовых роз.
― Это тебе передали, ― сообщил смущённо.
Я по его виноватой физиономии поняла, кто именно приходил. Выскочила на лестничную площадку, но только услышала, как внизу, на первом этаже, открылась и закрылась дверь лифта. Бежала вниз по лестнице со скоростью метеора ― так быстрее, чем лифт ждать. Но на улице тоже уже никого не было. Вернувшись в квартиру, вытряхнула из пенсионера душу, но он только смог сказать, что Руслан отказался заходить. «Я видел сына вчера, когда они гуляли. Мне этого достаточно», ― такими словами самый долгожданный гость ответил на приглашение Дмитрия Петровича. Не знаю, что творится в его голове, но точно не то, что нужно. Если видел, как я гуляла с Витенькой, значит, не решается подойти. Но если так, значит, придёт снова, и у меня будет возможность не дать ему уйти. Не хочу, чтобы он уходил. Не отпущу, пока не объяснит, что гложет его теперь, когда никаких препятствий между нами больше нет.