Кто-то изо всех сил лупил по замку, будто пытался зайти к себе домой. От этого звука я и проснулась. Глянула на часы — 03:28. Час поздних гостей и ранних воров.
Мама, конечно, даже не шелохнулась, снотворное делало свое дело. Зато я за эти три дня так навострилась отражать семейные атаки, что уже через пять секунд стояла у двери со шваброй наперевес.
— Кто там? — рявкнула я, вглядываясь в глазок.
— Открывай, зараза! — это был голос Олега, заплетающийся и гулкий, как из бочки. — Поговорить надо!
Ну, конечно, выпил для храбрости и приехал качать права. Классика жанра.
— Три часа ночи! — я даже швабру опустила от такой наглости. — Проваливайте, или я полицию вызову!
— Валька! — теперь это был голос Лариски, пробивающийся сквозь входную дверь как сверло. — Выходи, тварь неблагодарная! Мы щас вам покажем, как родню выгонять!
Я отпрянула от двери. В стекле что-то звякнуло, они что, с камнями пришли? Совсем сдурели, что ли?
— Я звоню в полицию! — крикнула я, возвращаясь в комнату за телефоном.
— Звони-звони! — раздался голос Олега. — И расскажешь, как старушку грабишь! Мы все про тебя знаем! Расскажем, как только и ждешь, пока мамашка богу душу отдаст. Приезжаешь раз в год, чтобы проверить, не померла ли еще. Думаешь, нас выгнала, сразу хорошей стала?
Я затормозила на полпути. «Старушку грабишь»? Это мама-то у нас теперь старушка? В свои шестьдесят восемь она умом куда светлее этой парочки! А главное, кто тут кого грабит-то?
Бум-бум-бум! Теперь уже явно лупили чем-то тяжелым. До меня вдруг дошло, это они не камни, а бутылки принесли. Ничего себе! Родня с бутылками — это новый уровень семейных разборок.
Снаружи раздался треск. Стекло! Они бьют мамино окно! Все, хватит с меня.
Я схватила телефон и набрала полицию.
— У нас тут пьяные дебоширы ломятся в дом... Да, бьют стекла! Срочно приезжайте!
Пока я объясняла оператору, что именно происходит, из маминой спальни послышались шаги. Слишком решительные. Совсем не похожие на обычную мамину походку.
— Ирочка, что там? — она появилась в коридоре, накинув старый папин халат.
— Там твои любимые родственники буянят, мам, — я показала на дверь. — Я полицию вызвала, сейчас...
Мама молча прошла к двери и кивнула.
— Хорошо, — сказала она спокойно. — Видеосистема наблюдения, что папа ставил на крыльце, работает?
— Кажется, нет… Там же ноутбук нужен ее смотреть. А ты его этим отдала… Им ведь нужнее. А зачем тебе видеозапись-то?
Она не ответила. Только взяла из моих рук мобильник и нажала кнопку видеозаписи.
— Это что еще? — я удивленно посмотрела на нее.
— Доказательства, — просто ответила мама и подошла к двери.
— Лариса, Олег! — она не повысила голос, но в нем звучало что-то, отчего даже у меня мурашки побежали. — Я точно знаю, что вы пьяны. Уже испортили мою дверь и окно. И что все это записывается. Уходите, пока не поздно.
Снаружи не доносилось ни звука, только потом началась какая-то возня и сопение.
— Ва-Валька! — наконец выдавил Олег. — Ты не это... Ты не того... Мы поговорить хотели!
— В три часа ночи? С бутылками в руках? — мама покачала головой. — Нет, Олег. Это даже не смешно.
— Ты нас обязана пустить! — рыкнула Лариска. — Мы твоя семья! И вообще, не договорили. Мы надеялись, что Ирка уже уехала и мешать не будет. Ты же знаешь, со всей душой к тебе…
Я просто офигела от такого. Надо же, стратеги и тактики. И тут мама отперла дверь.
— Мам! — я дернулась к ней. — Ты что делаешь?!
Но она меня даже не слушала. Распахнула дверь, включив на крыльце свет.
Я ахнула. На пороге стояли двое — Лариска, растрепанная, с безумным взглядом, и Олег, красный, с перекошенным лицом. В его руке был кусок какой-то арматуры. Позади них у машины маячил подросток Димка, испуганно наблюдавший за действом.
— Вот так к нам приходят родственники, ночью, с угрозами! — мама повернула телефон так, чтобы камера захватила лица незваных гостей и железку в руке Олега. — На сегодня ваши гастроли окончены.
Валентина Сергеевна, библиотекарь с сорокалетним стажем, стояла, как Терминатор, снимающий своих врагов на мобильник. И я впервые увидела растерянность на лице Лариски.
— Ты... Да как смеешь! — Лариска попыталась схватить телефон, но мама легко увернулась.
— Это уже нападение, Лариса. Хочешь добавить?
Я стояла, прижав руку ко рту. Боже... Это что, моя мама?
А она продолжала спокойно, будто нотацию библиотечному должнику читала:
— Через пять минут тут будет полиция. Мне есть что им показать. А вам? И, кстати, где тут, Ира, у тебя семейный чат. Надо послать, чтобы все видели. А то эти и к другой родне так могут заявиться.
— Э-э... — Олег попятился. — Валька... В смысле, Валентина Сергеевна... Мы ничего такого не хотели! Просто поговорить...
— Твоя мать сама нас позвала! — вдруг взвизгнула Лариска, тыча в мою сторону обломанным ногтем.
Землю она им, что ли, копала?
И тут мама тихо и четко произнесла:
— Нет, вы сами напросились.
Эти четыре слова повисли в воздухе, как приговор.
— Мам, — Димка потянул Лариску за рукав. — Там реально мигалки...
В ночи послышался вой сирены. Родственники мгновенно протрезвели и ломанулись к машине.
— Мы это так не оставим! — крикнула Лариска через плечо.
— Я тоже, — кивнула мама, продолжая снимать их бегство. — Все это пойдет в полицию. А если вы снова появитесь, добавится еще видео. Прощайте, родственники.
Лариска с Олегом, отталкивая друг друга, наперегонки бежали к машине. Пошатываясь, муж сестрицы сел за руль, взревел мотор. Через минуту машина исчезла, а мама все стояла на пороге.
Полиция приехала быстро. Мама спокойно дала показания, передала им видео с телефона и сообщила номера машины. Она их на бумажке записала — вот это новость. Пока нас опрашивали, у сержанта затрещала рация. Кажется, вот прямо сейчас милый Олеженька лишался своих водительских прав. А нечего за руль соваться и дебоширить, если выпил.
— Заявление писать будете? — уточнил молодой сержант.
— Да, — твердо ответила мама. — Потому что это не конец. Такие уж люди, мои родственники. С первого раза понимают плохо.
Я смотрела на нее и не узнавала. Моя мама, всегда тихая, вечно просившая «не ссориться, потерпеть», сейчас была собранной и решительной.
Когда полиция уехала, мы вернулись в дом. Мама, не говоря ни слова, села за стол. Я заварила чай, тоже в безмолвии. Боялась спугнуть что-то новое, появившееся в ней.
— Они ведь больше не вернутся? — наконец спросила я, ставя перед ней чашку.
Мама медленно покачала головой.
— Вернутся. Лариса не из тех, кто легко сдается. Вот при Аркадии они сюда и нос боялись сунуть. Твой папа их всех насквозь видел. А после того как эти тетю Машу разорили, когда дядя Коля умер, велел на порог не пускать. Но я… видишь, дала слабину…
— Но мы смогли их...
Мама подняла на меня глаза:
— Я смогла их выставить, впервые в жизни.
— Кстати, там в семейном чате уже жизнь кипит в ответ на видео. Какой-то троюродный племянник Виталька у нас адвокат, предлагает тебе помощь, — я улыбнулась. — А дядя Вова собирается приехать стекло вставлять. Лариска с Олегом из переписки удалились.
— Ирочка, — она сделала глоток чая, — я всю жизнь боялась остаться одна. Твой отец был моей опорой, защитником. Когда он ушел, казалось, что я... потерялась. И должна цепляться за любую родню, за каждый знак… внимания. Даже если это интерес хищников к добыче.
Я накрыла ее руку своей.
— Мам… все нормально…
— Нет, послушай.
Она посмотрела на часы. Было уже почти пять утра.
— Я терпела их не потому, что любила. Просто… боялась остаться совсем одна.
Пять часов утра, мы пытаемся прийти в себя после семейного скандала, а мама вдруг решила заняться самоанализом. Нормально, да?
— Но хуже быть среди тех, кто меня не уважает, — она договорила фразу и сжала мою руку. — Я поняла сегодня, что одиночество — это не самое страшное. Страшнее терпеть унижение из страха быть отвергнутой, забытой.
Я просто смотрела на нее. Она улыбнулась.
— Я знаю, что ты всегда видела их насквозь. Но мне надо было убедиться самой.
— И теперь?
Она встала из-за стола и неожиданно расправила плечи:
— Теперь я знаю, что могу за себя постоять. И у меня есть ты. Разве этого мало?
Мы обнялись, и в эту минуту за окном забрезжил рассвет. Банально, да? Но так и было.
— Я горжусь тобой, мам, — прошептала я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Ты была как... Терминатор!
Она рассмеялась:
— Боже, какая ерунда! — но глаза ее блестели, и я вдруг поняла, что впервые за год вижу маму по-настоящему живой. — И не думай… Я… не прошу, чтобы ты сидела возле моей юбки. Одиночество — это же не про компанию, а про заполнение дыр в душе. Твой папа ушел, стало так… безрадостно. Но теперь я понимаю, у меня есть память о нем, а это не так уж и мало.
— Мам, я все равно буду приезжать чаще, скажем, через день, — мне хотелось ее поддержать. — Вдруг эти вернутся.
— Хорошо, — мама улыбнулась. — Кстати, ты не думаешь, что мне нужен свой телефон с камерой? Кнопочный как-то не слишком соответствует статусу, как его… Терминатора?
Теперь моя мама Валентина Сергеевна щеголяет самым модным смартфоном в своей библиотеке. А недавно спросила, не поздно ли ей получить права. На мотоцикл… с коляской.
От смерти от смеха меня спасло только чудо. Но джинсы, кожаную куртку и темные очки мы маме все же купили. Теперь ее побаиваются даже библиотечные двоечники. Думаю, если Лариска с мужем решат вернуться, их тоже ждет большой сюрприз.