— Кто тебе сказал, что Алик в командировке? — голос Светланы дрожал, будто она не могла решить, жалеть меня или злиться.
— Он сам, — прижила плечом к уху телефон. — Вылетел в Ставрополь на три дня. У него встреча с инвесторами.
— Вера... я тебе щас кое-что скину.
Сердце пропустило удар. Подруга не была из тех, кто драматизирует.
Голос Светланы прервался тяжёлым вздохом. На том конце телефона воцарилась тишина, дробимая лишь тиканьем кухонных часов. Вера перемотала еще раз оборвавшийся разговор в памяти. Светланин голос, жалостливо-неловкий, звучал как приговор тридцати годам совместной жизни. Пальцы автоматически открыли фотографию, присланную следом.
Сочинское солнце искрилось в бокалах с шампанским. Алик, её Алик, сидел за белым столиком у самой кромки моря. Загорелый, помолодевший, с той полузабытой улыбкой, которую Вера не видела уже лет десять. Рядом — незнакомая женщина, лет тридцати, пышные волосы цвета корицы рассыпаны по плечам. Точеный профиль с лёгкой горбинкой. Тонкая рука с длинными пальцами на столе — в сантиметре от руки мужа.
Вера поставила чайник. Сняла. Снова поставила.
«В командировке, да... Уже третий раз за полгода. И каждый раз — Ставрополь. Какой там у них инвестиционный проект такой важный? Строительство Вавилонской башни?»
Часы на стене показывали семь вечера. Через два часа он вернётся. С чемоданом, уставший. Потребует ужин. Расскажет про переговоры, про нервного заказчика, про задержку рейса.
Вера достала белое постельное бельё из шкафа. Хлопок, дорогой, с вышивкой — подарок Алика на прошлогоднюю годовщину свадьбы. «Как символично», — усмехнулась Вера, расстилая простыню на супружеской кровати. Кровать плыла перед глазами, превращаясь в белый плот посреди бушующего моря.
Зазвонил телефон. Дочь.
— Мам, ты чего трубку не берёшь? — в голосе Юли тревога. — Уже полчаса звоню.
— Меняю бельё, — сказала Вера, удивляясь обыденности собственного голоса.
— Как вы там? Папа вернулся?
— Нет ещё. Задерживается.
— Скажи ему, чтобы обязательно позвонил мне. Я новости нашла по его проекту, статью интересную.
Вера замерла, комкая в руках наволочку.
— По какому именно проекту, Юль?
— Ну, по ставропольскому, — дочь говорила быстро, занятая своими мыслями. — Там же скандал с инвестором. Во всех новостях трубят.
Руки Веры безвольно опустились.
— А... да-да. Конечно, скажу.
Положив трубку, Вера подошла к зеркалу в спальне. Пятьдесят восемь лет словно проступили на лице резче обычного. Морщинки у глаз, тяжёлые веки, сеточка на шее. Рядом с этой... с длинными пальцами и корицей в волосах...
Телефон снова зазвонил.
— Верунчик, я задерживаюсь, — голос Алика, тёплый, родной. — Рейс перенесли. Буду к девяти. Поставь на разогрев пельмешки, а?
Вера молчала, рассматривая на экране чужое фото, прижав телефон к уху.
— Вер, ты там? Слышишь меня?
— Слышу, — наконец произнесла Вера. — Хорошо добирайся. Из Ставрополя.
— А откуда же ещё? — засмеялся Алик.
Вера положила трубку и медленно опустилась на край постели с белоснежным бельём. Тридцать лет жизни внезапно скомкались, как эта наволочка в руках. И оказались чужими, со следами помады цвета спелой вишни.
***
Часы пробили девять. Вера сидела в полутемной кухне, разглядывая замершую на экране телефона фотографию. Шампанское в бокалах, морская гладь на заднем плане, рука мужа — в сантиметре от руки этой женщины. Вера увеличила снимок. В глазах Алика плескалось что-то забытое — та самая жадная заинтересованность, с которой когда-то смотрел на неё.
Ключ в замке повернулся ровно в девять двадцать.
— Верунь, я дома! — голос, домашний, привычный. Стук чемодана о порог, шорох снимаемого пальто.
Вера не шевельнулась. В кухне пахло тридцатилетним обманом.
Алик возник в дверном проеме — рослый, подтянутый мужчина с проседью на висках и глубокими морщинами вокруг рта. Загар делал его моложе, оставляя белую полоску на запястье — там, где обычно носил часы. Часы, которые Вера подарила на пятидесятилетие.
— Ты чего в темноте сидишь? — Алик щелкнул выключателем. — И почему пельмешек нет? Умираю с голоду!
Вера молча протянула телефон.
Алик взглянул на экран. Лицо на секунду окаменело, потом разгладилось, словно кто-то стер с него напряжение невидимым ластиком.
— Это что? — спросил он, улыбаясь той самой улыбкой, которая всегда действовала на Веру обезоруживающе. — Откуда у тебя это?
— От Светы. Она отдыхает в Сочи.
Алик рассмеялся, бросил телефон на стол и полез в холодильник.
— И что? Я не могу с коллегой пообедать? Это Марина из нижегородского филиала. Деловой обед. Серьезно, Вер, тебе не идёт ревность. В нашем возрасте это смешно.
— В Ставрополе, значит? — Вера произнесла эти слова тихо, почти шёпотом.
Алик замер, держа в руках пакет с колбасой. Его спина вдруг ссутулилась, став спиной шестидесятилетнего мужчины.
— Юля звонила, — продолжила Вера. — Говорит, нашла статью про скандал с инвестором. По твоему ставропольскому проекту.
Алик захлопнул холодильник и повернулся. На лице уже не было улыбки.
— Ну и что теперь? Выяснять, кто где был? Мы с тобой не дети, Вера Михайловна. Мне шестьдесят. Имею право на маленькие радости.
— Радости? — Вера подняла глаза.
— Именно. — Алик сел напротив, взял её руки в свои. — Послушай, пятнадцать лет назад у тебя была возможность завести любовника. Помнишь того красавчика с курсов английского? А я что сделал? Промолчал. Потому что понимал — это несерьезно, это пройдет.
Вера высвободила руки.
— У меня никого не было, — сказала она, чувствуя, как внутри что-то обрывается. — Никого за тридцать ле брака.
— Да какая разница! — Алик вскочил, заходил по кухне. — Ты прекрасно знаешь, что мужчины иначе устроены. Мне нужна была эта... встряска. Понимаешь? Почувствовать себя еще живым. Но это ничего не значит! Я люблю тебя. Ты — моя семья, моя жизнь.
Часы на стене показывали без четверти десять. Белая стрелка плавно двигалась по циферблату, отсчитывая минуты уходящей жизни.
— Собирай вещи, — сказала Вера, глядя не на мужа, а на эту стрелку.
— Что?
— Собирай вещи. Уходи. К ней. Или к маме. Мне всё равно.
Алик расхохотался — громко, с облегчением.
— Брось, Верунь! Ну подумаешь, интрижка! Все так делают. Мне просто не повезло — попался. А ты что, собираешься выгонять меня на улицу? В моём возрасте? Да кому мы нужны теперь, кроме друг друга?
Вера встала. Впервые за тридцать лет она смотрела на мужа сверху вниз.
— В этом доме нет места предателям, — произнесла она тихо.
— Брось этот пафос! — Алик снова засмеялся, но уже не так уверенно. — Куда ты денешься? Что будешь делать одна? Кому ты нужна в свои пятьдесят восемь?
Вера молча вышла из кухни и вернулась с чемоданом — тем самым, с которым Алик только что вернулся из «командировки».
— Пожалуйста, — она поставила чемодан у его ног.
Алик смотрел на жену с изумлением, словно впервые увидел. Потом покачал головой и улыбнулся.
— Ну-ну. Поиграй в гордую женщину. Через неделю позвонишь, умолять будешь вернуться.
Вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Через пятнадцать минут в прихожей раздался стук чемодана о порог и звук закрывающейся входной двери.
Тишина обрушилась на Веру, как снежная лавина. Женщина медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками. Стояла глубокая ночь, когда она наконец поднялась. Собрала с кухонного стола фотографии — годовщины, дни рождения, отпуска — и сложила в ящик стола. На холодильнике осталась только фотография дочери и внука.
Утро встретило Веру непривычной тишиной. Никто не требовал кофе, не шуршал газетой, не ворчал о политике. Квартира казалась огромной и чужой.
На работе — в бухгалтерии строительной компании, где Вера проработала двадцать пять лет — её встретили косые взгляды и шепот за спиной.
— Алик, говорят, с юной коллегой закрутил, — донеслось из курилки. — Бедная Вера...
К обеду позвонила Юля.
— Мам, папа у бабушки. Весь в мыле. Говорит, ты его выгнала? Что происходит?
— Спроси у отца.
— Говорит, ты устроила скандал из-за какой-то коллеги, с которой встречался по работе.
— Юля, — Вера прикрыла глаза, — твой отец был не в Ставрополе. А в Сочи. С женщиной. Есть фотографии.
В трубке воцарилось молчание.
— Мам, но это... это же... — голос дочери дрогнул. — Может, ты всё-таки простишь? Папа всё-таки, столько лет вместе... У всех бывают ошибки.
На столе зазвонил рабочий телефон. Директор вызывал к себе.
— Юль, мне пора. Поговорим вечером.
В кабинете директора Веру ждал сюрприз. За огромным столом красного дерева сидел не только директор, но и сам Алик — в безупречном костюме, надменный, уверенный.
— Вера Михайловна, присаживайтесь, — директор кивнул на стул. — У нас тут возникла рабочая ситуация с вашим... кхм... супругом.
— Почти бывшим, — поправила Вера, не садясь.
— Это мы ещё посмотрим, — улыбнулся Алик.
— Суть в том, — продолжил директор, — что ваш... Александр Петрович возглавляет проект, с которым мы сотрудничаем. И он высказал... сомнения... в вашей способности объективно вести документацию по этому проекту. В связи с... личными обстоятельствами.
Вера посмотрела на мужа. Алик улыбался. Та самая улыбка с сочинской фотографии — уверенная, молодая. Мужчина, который знает, что получит своё.
— Я думаю, Вера Михайловна, — директор прокашлялся, — вам лучше взять отпуск. За свой счёт. До прояснения ситуации.
Вера кивнула. Повернулась и вышла из кабинета с прямой спиной, чувствуя, как внутри что-то обрывается окончательно.
Вечером квартира встретила оглушительной тишиной. Вера обошла комнаты, останавливаясь у каждой фотографии, у каждой вещи, хранящей память о прожитых годах. Стопка книг, которые они читали вместе. Кресло, в котором Алик любил смотреть футбол. Фарфоровая статуэтка — подарок на серебряную свадьбу.
Внезапно к горлу подступила тошнота. Стены давили, воздух казался спёртым. Вера опустилась в кресло Алика и закрыла глаза.
Телефон звонил долго, настойчиво. Она не сразу поняла, что уснула прямо в кресле. За окном уже стемнело.
— Да, — голос звучал хрипло.
— Мам, это я, — Юля говорила тихо. — Мам, можно я приеду?
— Конечно. Только поздно уже.
— Ничего, дети спят. Муж побудет с ними.
Через час дочь сидела рядом. Молодая женщина, так похожая на саму Веру в молодости. Те же глаза, та же складка между бровей, когда хмурится.
— Я говорила с папой.
Вера молчала.
— Он сказал... что это несерьезно. Что ты делаешь из мухи слона. Что все... — Юля запнулась, — что все мужчины так делают.
Вера посмотрела на дочь.
— А что думаешь ты?
Юля вздохнула, отвела взгляд.
— Не знаю, мам. С одной стороны, измена — это ужасно. С другой — папа всё-таки... вы столько лет вместе... может, стоит простить?
— А если бы так поступил твой Кирилл? — спросила Вера тихо. — Если бы ты узнала, что он летает не в командировки, а к любовнице? Что бы ты сделала?
Юля вскинула голову, в глазах вспыхнуло возмущение.
— Я бы его выгнала! Сразу же! Как он смел бы... — дочь осеклась и прикусила губу.
— Вот именно, — кивнула Вера. — А мне значит, нужно терпеть? Глотать? Потому что мне пятьдесят восемь и никому я больше не нужна?
Юля долго смотрела на мать. Потом тихо сказала:
— Знаешь... если бы ты его простила... я бы, наверное, перестала тебя уважать. Я... я смотрю на тебя и не хочу быть такой. Я хочу гордиться тобой.
Что-то дрогнуло в лице Веры. Она протянула руку и коснулась дочери. Впервые за многие годы — не как мать дочь, а как женщина женщину.
— Спасибо, — только и сказала Вера.
Когда Юля ушла, Вера долго стояла у окна. На улице горели фонари. Последние прохожие спешили по своим домам. Жизнь продолжалась — без Алика. Без тридцати лет брака. Без привычного мира. И эта мысль не вызывала ужаса.
Вера взяла телефон и стерла сочинскую фотографию. В отражении тёмного экрана она увидела собственное лицо — усталое, но спокойное.
***
Май выдался холодным. Вера кутала шею в тонкий шарф и каждое утро шла на собеседования. Одно за другим. Серые офисы, вежливые отказы.
«Мы ищем сотрудника помоложе»,
«К сожалению, требуется знание новых программ»,
«Вы слишком квалифицированы для этой позиции».
Подтекст читался без труда: слишком старая.
В жизни Веры наступила странная, звенящая пустота. Отпуск за свой счёт растягивался, деньги таяли, а по вечерам — только тиканье часов и редкие звонки Юли. От Алика — ни слова. Соседи при встрече опускали глаза. Всё знали. Маленький город, больших тайн не бывает.
В один из таких серых майских дней Вера сидела в приёмной очередной фирмы. Напротив — девушка лет тридцати просматривала её резюме.
— Вера Михайловна, — девушка подняла глаза, — у вас прекрасный опыт. Но скажите, почему вы ушли с прежней работы? После двадцати пяти лет стажа?
Вера смотрела на собеседницу — молодую, красивую, с аккуратным маникюром и уверенным взглядом. Такие раньше вызывали у неё чувство неловкости за собственную увядающую внешность. Сейчас — ничего.
— Моя личная жизнь разрушилась, — сказала Вера спокойно. — Муж ушел к женщине вашего возраста. А поскольку он имеет связи в компании, мне пришлось уйти.
Собеседница вздрогнула. Такой откровенности не ждала.
— Простите, я не хотела...
— Ничего, — Вера улыбнулась. — Теперь это просто факт моей биографии. Как цвет волос или размер обуви.
В глазах девушки мелькнуло что-то новое — интерес, уважение?
— Знаете, — сказала она, откладывая резюме, — пожалуй, сразу отведу вас к Ирине Львовне. Это наш директор.
Кабинет директора сиял стеклом и металлом. За массивным столом сидела сухощавая женщина лет шестидесяти пяти — поджатые губы, внимательные глаза, седые волосы, собранные в строгий пучок.
— Так-так, — Ирина Львовна изучала резюме, — Вера Михайловна. Бухгалтер с опытом работы двадцать пять лет. Строительная компания «Арктур». Знаю-знаю эту фирму. И директора их знаю. И мужа вашего, кажется, тоже.
Вера напряглась. Вот и всё. Сейчас последует вежливый отказ.
— Маша сказала, вы ушли из-за личных обстоятельств.
— Да.
— Муж изменил, вы его выгнали, а он подсуетился и подложил вам свинью на работе. Я правильно понимаю ситуацию?
Вера молча кивнула. Ирина Львовна сняла очки и посмотрела прямо на неё.
— Скажите, Вера Михайловна, а почему вы не остались? Не проглотили обиду? Не сделали вид, что ничего не произошло? Стаж, должность, зарплата — всё ведь было.
Вера почувствовала, как к щекам приливает кровь.
— Потому что есть вещи, которые нельзя проглотить, — сказала она твёрдо. — Потому что я не хочу, чтобы моя дочь выросла женщиной, у которой можно отнять достоинство. И потому что мне не шестнадцать лет, чтобы зависеть от мужчины.
Ирина Львовна вдруг улыбнулась — остро, неожиданно.
— Знаете, Вера Михайловна, а ведь я двадцать лет назад прошла через то же самое. Муж, любовница, скандал. Только мне повезло — у нас с супругом были разные сферы работы. — Она помолчала, постукивая пальцами по столу. — Вы знаете, что мы с владельцем вашей бывшей компании конкуренты?
— Нет, — Вера покачала головой.
— «Арктур» и моя «Зенит-строй» — давние соперники. И должна сказать, в последнее время он меня обходит. Связи, государственные тендеры... Но у меня есть одно преимущество.
— Какое?
— Я умею ценить настоящий профессионализм, — Ирина Львовна снова надела очки. — И верность. Бывших жён, знаете ли, часто недооценивают. А зря. Скажите, Вера Михайловна, а ведь вы знаете все проекты «Арктура» изнутри?
Вера вдруг поняла, к чему клонит директор.
— Если вы предлагаете мне должность в обмен на коммерческую информацию, то я вынуждена отказаться. Это... непорядочно.
Наступила пауза. Ирина Львовна смотрела на Веру, слегка наклонив голову набок. Потом неожиданно рассмеялась — резко, отрывисто.
— А вы мне нравитесь, Вера Михайловна! Характер есть. Нет-нет, никакого промышленного шпионажа. Просто хотела проверить. — Она протянула руку через стол. — Вы приняты. Начинаете с завтрашнего дня. Маша введёт вас в курс дела.
Вера растерянно смотрела на протянутую руку.
— Но почему? Вы же меня совсем не знаете.
— Знаю, — Ирина Львовна усмехнулась. — Во-первых, вы квалифицированный специалист. Во-вторых, вы не продаётесь. В-третьих... — она сделала паузу. — В-третьих, иногда женщины должны помогать друг другу. Особенно когда дело касается мужчин, считающих себя пупом земли.
Вера пожала сухую, но крепкую руку директора. И вдруг почувствовала, как внутри что-то отпускает — тугой узел, сжимавший сердце все эти месяцы.
— Спасибо, — только и смогла произнести она.
— Не за что, — отмахнулась Ирина Львовна. — И ещё, Вера Михайловна... — она улыбнулась краешком губ. — Смените прическу. Этот пучок вас старит. В нашем возрасте нужно уметь показать зубы. В прямом и переносном смысле.
Выходя из здания «Зенит-строя», Вера вдруг остановилась. Подняла лицо к небу. Шёл лёгкий майский дождь — первый за эту холодную весну. Капли падали на лицо, смешиваясь со слезами. Вера стояла посреди улицы, не обращая внимания на прохожих, и плакала. Плакала и смеялась одновременно.
А потом достала телефон и набрала номер Юли.
— Дочь, ты не поверишь, — сказала она, глотая слёзы. — Я только что начала новую жизнь.
***
Прошло четыре месяца. Стояла золотая осень. Вера шла по улице в незнакомом для себя образе — волосы короткие, медного оттенка, темно-синий жакет, туфли на небольшом каблуке. В руках — папка с документами на крупный тендер, который «Зенит-строй» только что выиграл у «Арктура». В ушах — голос Маши: «Вера Михайловна, вы стали нашим талисманом! С вашим приходом всё пошло в гору».
Квартиру Вера тоже изменила: выбросила старую мебель, переклеила обои, даже люстру новую повесила — с помощью мастера из «Зенит-строя». Прежней осталась только книжная полка — совместно нажитое делить не стала. Странно, как литературные вкусы у них с Аликом всегда совпадали, а жизненные — нет.
От Алика было два звонка за всё время — когда понял, что Вера устроилась к конкурентам, и когда «Арктур» проиграл тендер. В первый раз кричал в трубку: «Ты предательница! После всего, что я для тебя сделал!» Во второй — молчал, а потом сказал тихо: «Ты изменилась, Вера».
Звонок телефона оторвал от воспоминаний.
— Вера Михайловна, — голос Маши звучал взволнованно, — вы не могли бы задержаться? Тут к вам... посетитель.
— Кто?
— Александр Петрович из «Арктура».
Вера замедлила шаг. Сердце глухо стукнуло о рёбра. Зачем явился? Скандал устроить? Угрожать?
У входа в офис увидела бывшего мужа сразу — в светлом плаще, с букетом белых хризантем. Постаревший, с новыми морщинами у глаз.
— Привет, — сказал Алик, протягивая цветы. — Поговорим?
В небольшом кафе напротив Вера сидела прямо, не касаясь спинки стула. Хризантемы лежали на столе — она не взяла их в руки.
— Ты похорошела, — Алик смотрел внимательно. — Новая стрижка тебе идет.
— Зачем ты пришёл?
Алик помолчал, провёл пальцем по ободку чашки.
— Я возвращаюсь, Вер. Та, молодая... это была ошибка. Я понял. Мы разные. Она хочет детей, клубы, путешествия. А мне нужен дом. Покой. То, что у нас с тобой было.
Вера скользнула взглядом по его лицу. Те же глаза, та же бороздка между бровями, когда хмурится. Знакомый до последней черточки. Когда-то любимый до дрожи.
— А что конкретно было у нас с тобой, Алик?
— Ну как — что? — он растерялся. — Семья. Уют. Тридцать лет всё-таки...
— Тридцать лет я жила с человеком, который считал возможным врать мне, изменять, манипулировать, — Вера смотрела ему прямо в глаза. — С человеком, который сказал: «Кому мы нужны в нашем возрасте?» И знаешь что? Оказывается, я нужна. Себе — в первую очередь.
Алик попытался взять её за руку, но Вера мягко отстранилась.
— Я не об этом. То была глупость, минутная слабость. Но мы ведь не чужие люди. Тридцать лет вместе — это не шутка.
— Да, — кивнула Вера. — Не шутка. Поэтому я и не вернусь.
Что-то дрогнуло в лице Алика — растерянность, обида?
— Из-за той девчонки? Но её давно нет! Я больше...
— Не из-за неё, — перебила Вера. — Из-за тебя. И из-за меня. Из-за того, что я наконец стала собой. Без тебя.
Алик откинулся на спинку стула. В глазах появилось что-то новое — уважение?
— Никогда не думал, что ты способна на такое.
— Я тоже.
Повисла пауза. За окном падали жёлтые листья, кружась в осеннем танце.
— И что теперь? — спросил Алик наконец.
— Теперь я буду жить. По-своему. А ты... ты тоже будешь жить. Как-нибудь.
Вера встала, оставив нетронутый кофе. Алик смотрел на неё снизу вверх — впервые за все годы их знакомства.
— Юля будет в воскресенье у меня, — сказала Вера, надевая пальто. — Если хочешь, заходи к шести. Внук скучает по деду.
— А ты? — Алик тоже поднялся. — Ты не скучаешь?
Вера помедлила, глядя в окно на кружащиеся листья.
— Знаешь, — сказала она тихо, — иногда я скучаю по женщине, которой была раньше. Но потом вспоминаю, как она позволяла себя обманывать. Как боялась одиночества. Как цеплялась за фальшивую стабильность. И проходит.
Она вышла, не оглядываясь. Алик остался сидеть, глядя на нетронутые хризантемы.
В воскресенье, ровно в шесть, раздался звонок в дверь. Юля с мужем и сыном уже были в гостиной. Маленький Миша играл с новым конструктором, который Вера купила ему накануне.
Вера открыла дверь. На пороге стоял Алик — в новом костюме, с тортом, гладко выбритый. И рядом с ним — женщина. Не та, с фотографии. Другая. Примерно ровесница Веры, с умными внимательными глазами.
— Познакомься, — сказал Алик, делая шаг вперёд. — Это Наталья. Моя... коллега. Мы вместе работаем над новым проектом и возможно нас связывает что-то большее
Вера встретила взгляд женщины. Увидела в нём настороженность, любопытство и что-то ещё — понимание? Сочувствие?
— Очень приятно, — сказала Вера, протягивая руку. — Проходите. Мы вас ждём.
Вечер прошёл на удивление легко. Вера поймала себя на мысли, что впервые за многие годы ей абсолютно всё равно, с кем Алик. Главное — с ней он больше не будет.
Поздно вечером, когда все разошлись, Вера вышла на балкон. Осенний воздух пах листвой и свободой. Где-то вдалеке мигали огни города — тысячи чужих жизней, тысячи чужих историй.
Из кухни позвонила Маша:
— Вера Михайловна! Я тут с подругами в кафе. Посидим, музыка живая. Может, присоединитесь?
Вера улыбнулась.
— Дай адрес. Через двадцать минут буду.
Она вернулась в комнату, подошла к зеркалу. Из отражения на неё смотрела незнакомая женщина — спокойная, уверенная. Женщина, которой больше не страшно начинать.
«Иногда разрушение — это единственный способ построить настоящую себя», — подумала Вера, закрывая дверь своего дома.
Благодарю каждого нового подписчика за подписку на канал