Раиса Ивановна стояла у третьего вагона, сжимая в руках пакет с пирожками. Сердце колотилось так, словно ей снова семнадцать. Господи, когда она последний раз так волновалась? Наверное, когда Светку в роддом везла...
Из вагона выходили люди, и каждый раз она вытягивала шею — а вдруг это он? Тимур... Внук, которого видела только на фотографиях в телефоне. Высокий, говорила Света, на отца похож. Художник теперь, в академии учится.
— Бабушка Рая?
Она обернулась и ахнула. Да это же копия её покойного мужа! Те же серые глаза, та же упрямая челюсть. Только волосы длинные, почти до плеч, и джинсовка потёртая. За плечами рюкзак огромный, а в руке что-то в чехле — наверное, мольберт.
— Тимочка! — Она бросилась обнимать, и он растерянно похлопал её по спине. — Ох, какой же ты большой! А я думала, мальчишка приедет...
— Мне уже двадцать один, — смущённо улыбнулся он. — Спасибо, что согласились меня принять. Мама сказала, что вы...
— Что я? — Раиса схватила его за руку. — Да я так рада! Пойдём скорее домой, я котлеты твои любимые приготовила. Помнишь, в детстве как просил?
Тимур кивнул, хотя, честно говоря, не очень помнил. Детство прошло в городских квартирах, а к бабушке в Тарусу приезжал редко. Но её радость была такой искренней, что не хотелось расстраивать.
По дороге домой Раиса щебетала без умолку — рассказывала про соседей, про свою парикмахерскую, про то, как приготовила его комнату. А он шёл рядом и думал: какая же она маленькая. И добрая. И почему-то от этого становилось грустно.
Творческое гнездо
Тимур остановился на пороге комнаты и присвистнул. Бабушка постаралась — свежее бельё, на столе лампа настольная, даже цветы в вазочке поставила. Но окно... Окно выходило на восток, и утреннее солнце било прямо в глаза.
— Бабушка Рая, а можно я на балконе устроюсь? Там света больше.
— Конечно, родной! — Раиса всплеснула руками. — Что хочешь, то и делай!
Через час балкон превратился в мастерскую. Мольберт у окна, краски на подоконнике рядками, как солдатики. Тимур развесил белые листы на верёвке — сохнуть. Включил маленькую колонку, заиграла тихая электронная музыка.
Раиса заглянула с чаем и замерла. Внук сидел на табуретке, склонившись над холстом, кисть танцевала в его пальцах. На лице такое сосредоточение... А вокруг — капли краски на полу, пятна на старых досках.
— Тим, может, газетку постелем? — осторожно предложила она.
— А? — Он оторвался от рисунка, посмотрел на неё как на инопланетянку. — Да не страшно, бабуля. Это же творческий процесс. Видите, какие цвета получаются!
И правда, на полу расплылись жёлтые и синие кляксы, похожие на маленькие озёра. Красиво, наверное. Но Раиса подумала о том, как будет это отмывать, и вздохнула.
— Иди кушать, — сказала она. — Котлеты остывают.
За ужином Тимур рассказывал о своих планах — хотел нарисовать серию портретов местных жителей, поучаствовать в выставке. Раиса слушала и кивала, а сама всё думала: надо купить завтра в хозяйственном побольше тряпок.
Музыка и краски
Утром Раису разбудили звуки, которых в её доме отродясь не было. Что-то электронное, пульсирующее, с басами. Она натянула халат и выскочила на балкон.
Тимур стоял перед мольбертом и размахивал кистью в такт музыке. На холсте появлялись красные завитки, жёлтые пятна. А колонка на подоконнике выдавала ритм, от которого дрожали стёкла.
— Тим! — крикнула она, но он не услышал.
Пришлось подойти и коснуться плеча. Внук вздрогнул, обернулся. В глазах — какое-то горение.
— Бабуля! Доброе утро! Извините, не разбудил?
Она посмотрела на часы — половина седьмого. Её соседка Нина Петровна, наверное, уже проснулась. А у Нины сердце больное.
— Может, потише сделаем? — Раиса показала на колонку.
— Конечно! — Тимур сбавил громкость, но не выключил. — Понимаете, мне нужен ритм для вдохновения. А вы раньше всегда вставали?
Раиса кивнула. В шесть утра она уже на ногах — такая привычка с молодости. Только раньше дом встречал её тишиной. Спокойной, привычной тишиной.
— А можно я кухню немного преображу? — продолжал Тимур, не замечая её задумчивости. — Там такая скучная стена над столом. Я бы нарисовал что-нибудь жизнерадостное!
Раиса посмотрела на него — молодое лицо светилось энтузиазмом. Как сказать "нет" такому? И зачем? Пусть рисует. Она же хотела, чтобы внук чувствовал себя дома.
— Рисуй, — сказала она. — Только чтоб красиво было.
К обеду на кухонной стене появился огромный жёлтый подсолнух. Яркий, жизнерадостный, размером с тарелку. А рядом — синие мазки, похожие на небо. Красиво. Но теперь её привычная кухня стала какой-то чужой.
Творческая оккупация
Через неделю Раиса собственный дом узнавала с трудом. В коридоре на стене появился абстрактный рисунок — завитки и линии, которые, по словам Тимура, "отражали энергетику пространства". На двери в ванную — портрет соседского кота Мурзика, только почему-то фиолетового цвета.
— Это символизм, — объяснял внук, размахивая кистью. — Фиолетовый — цвет мистики. А Мурзик очень мистический кот, видели, как он на луну смотрит?
Раиса не видела. Она вообще многого не видела в последнее время. Например, того, куда девались её привычные вечера с телевизором. Потому что теперь в семь приходили Тимуровы друзья.
Первым пришёл Антон — тощий парень в рваных джинсах, с серьгой в ухе. Потом Лера — девочка с розовыми волосами и татуировкой на запястье. А за ними ещё трое-четверо молодых людей, которых Раиса не запомнила.
Они рассаживались прямо на полу в зале, пили чай с мятой из её лучших чашек и обсуждали искусство. Говорили о каких-то инсталляциях, перформансах, концептах. Раиса сидела на кухне и не понимала ни слова.
— Бабуля, — заглянул Тимур, — а можно мы тут небольшую выставку устроим? Антон принесёт свои скульптуры, Лера — фотографии. Будет камерно, человек десять всего.
— Десять? — переспросила Раиса.
— Ну, может, пятнадцать. Мы аккуратно, честное слово!
Она хотела сказать "нет". Хотела сказать, что устала от чужих голосов в своём доме, от пятен краски на полу, от музыки, которая играет с утра до вечера. Но посмотрела на Тимура — он так просил, так надеялся — и кивнула.
— Только не ломайте ничего, — вздохнула она.
А потом сидела на кухне и слушала, как её дом наполняется чужими голосами.
Граффити на память
Раиса вернулась из магазина и сразу поняла — что-то не так. В коридоре пахло краской, но не обычной акварелью, которой рисовал Тимур. Чем-то резким, химическим.
— Тим? — позвала она, ставя сумки на пол.
Тишина. Внука дома не было. Раиса прошла в зал и замерла.
Там, где всегда висели семейные фотографии — её свадебное фото с покойным мужем, фотография с выписки из роддома со Светкой, снимки с отпуска в Крыму — там теперь был огромный граффити-портрет. Её собственное лицо, но молодое, дерзкое, с яркими губами и горящими глазами. А внизу надпись баллончиком: "Ты всегда была больше, чем думала".
Раиса опустилась на диван и уставилась на стену. Сердце билось так громко, что, казалось, соседи слышат. А фотографии... где фотографии?
Она метнулась по комнате, заглянула за диван, под стол. Нашла их аккуратно сложенными на тумбочке. Целые, неповреждённые. Но их место на стене занимал этот... этот рисунок.
— Бабуля, вы дома? — Тимур вошёл с пакетом продуктов и улыбнулся. — Увидели мой сюрприз? Я так долго над ним работал! Хотел показать, какая вы красивая была в молодости. И сейчас красивая, конечно, но тогда... Это же портрет по вашему паспорту, помните, вы показывали старый?
Раиса смотрела на него и не могла вымолвить ни слова. В горле что-то клокотало, комом подступало.
— Мне казалось, вам понравится, — продолжал он, не замечая её состояния. — Лера сказала, что это очень символично — соединить прошлое и настоящее через искусство. А надпись... Вы же рассказывали, что мечтали в молодости уехать в большой город, стать актрисой. Значит, внутри у вас всегда была бунтарка!
— Уходи, — тихо сказала Раиса.
— Что?
— Уходи отсюда. Сейчас же.
Тимур растерянно моргнул.
— Но бабуля...
— Уходи! — закричала она, и в голосе прозвучало что-то такое, от чего он попятился к двери. — Это мой дом! Моя стена! Моя память! А ты даже не спросил!
Пустота
Три дня дом молчал. Первый раз за две недели Раиса проснулась в тишине — никакой музыки, никаких голосов, никого на балконе. Только тиканье часов да шум дождя за окном.
Она ходила по комнатам и не знала, чему радоваться — тому, что наконец-то покой, или тому, что так пусто. Краски с подоконника Тимур забрал, мольберт тоже. Остались только рисунки на стенах — подсолнух на кухне, фиолетовый Мурзик, абстракция в коридоре.
И граффити в зале. Этот портрет молодой себя, дерзкой и мечтательной.
Раиса села перед ним на диван и долго смотрела. Странно, но теперь, когда никто не заставлял восхищаться, она видела в рисунке что-то... знакомое. Может, и правда была такой в семнадцать? Может, и правда мечтала о сцене, о большой жизни?
Только зачем об этом вспоминать сейчас?
Пришла соседка Нина Петровна — за стрижкой. Села в кресло, посмотрелась в зеркало.
— А что это у тебя такая тишина, Раечка? Внук уехал?
— Уехал, — коротко ответила Раиса и взялась за ножницы.
— А я думала, он художник. Такой творческий был, музыка постоянно играла. Моя Катька даже говорила — как интересно у Раисы Ивановны стало, молодёжь приходит...
Раиса стригла молча. А потом вдруг спросила:
— Нин, а ты в молодости о чём мечтала?
— О чём? — удивилась соседка. — Да как все. Замуж выйти, детей родить. А что?
— Ничего, — Раиса сдула волосы с плеч клиентки. — Просто спросила.
Вечером она сидела на кухне, пила чай и смотрела на жёлтый подсолнух над столом. И впервые подумала: а может, красиво?
Покаяние
В субботу утром кто-то постучал в дверь. Раиса выглянула в глазок и увидела Тимура. Он стоял с опущенной головой, в руках держал банку белой краски и свёрток.
Она открыла, не сказав ни слова.
— Можно войти? — тихо спросил он.
Раиса отступила. Тимур прошёл в зал, поставил банку на пол, развернул свёрток. Там были её фотографии — те самые, семейные, аккуратно вставленные в новые рамки.
Он взял кисть, открыл краску и начал закрашивать граффити. Медленно, тщательно, не торопясь. Белая краска ложилась ровными мазками, скрывая яркие цвета.
Раиса села на диван и смотрела. Он работал молча, сосредоточенно. Время от времени отходил, оценивал результат, снова принимался за работу.
Через два часа стена стала белой. Тимур отложил кисть, взял фотографии и стал вешать их на прежние места. Свадебное фото в центре, фотография с внучкой справа, снимки из отпуска — слева.
Когда закончил, выпрямился и повернулся к бабушке.
— Простите меня, — сказал он. — Я не понимал. Думал, что дарю красоту, а на самом деле... крал у вас самое дорогое.
Раиса встала, подошла к стене. Фотографии висели ровно, как раньше. Но что-то изменилось. Может, рамки новые, а может, она сама смотрела на них по-другому.
— Тим, — сказала она, не оборачиваясь. — А помнишь, в детстве ты мне волосы заплетал? Такие смешные косички получались...
— Помню, — улыбнулся он. — Вы говорили, что у меня талант к красоте.
— Говорила. И не ошиблась. Просто талант — это не только умение создавать. Это ещё и умение понимать, где твоё место, а где — чужое.
Они стояли рядом и смотрели на фотографии. А потом Раиса сказала:
— Завтра приходи Нинкин внук Серёжка. Стричься. Может, поможешь? У него волосы такие непослушные...
Стрижка с творчеством
Серёжка Макаров был тем ещё сорванцом. Четырнадцать лет, весь в прыщах, волосы торчали во все стороны, как у ёжика. Мать приводила его к Раисе каждый месяц, и каждый раз он сидел в кресле как на казни.
— Тётя Рая, только не очень коротко, — просил он сегодня. — А то в школе смеяться будут.
— А как хочешь? — спросила Раиса, накидывая на него пелерину.
— Не знаю. Как у рэперов, что ли...
Тимур, который сидел за столом и рисовал в блокноте, поднял голову.
— А хочешь, я тебе модную стрижку сделаю? — предложил он. — Только с бабушкиного разрешения.
Раиса посмотрела на него с подозрением.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, не ирокез, конечно, — засмеялся Тимур. — Просто современную. Видишь, у него лицо овальное, можно сделать красивую асимметрию...
Серёжка оживился:
— А что такое асимметрия?
— Это когда одна сторона короче другой. Очень стильно выглядит.
Раиса нахмурилась. Ей асимметрия не нравилась — как это так, неровно? Но Серёжка смотрел на неё с такой надеждой...
— Ладно, — сдалась она. — Только если что — винить тебя буду.
Тимур взял ножницы и принялся за работу. Раиса стояла рядом и следила — как бы чего не вышло. Но внук работал аккуратно, профессионально. Левую сторону сделал короче, правую — длиннее, чёлку уложил набок.
— Готово, — сказал он через полчаса. — Смотри.
Серёжка посмотрел в зеркало и ахнул. Вместо лохматого подростка на него смотрел почти взрослый парень. Стильный, уверенный.
— Ого! — выдохнул он. — Мам не поверит!
А Раиса смотрела на результат и думала: надо же, как красиво получилось. И главное — не вызывающе, не бунтарски. Просто... современно.
— Тим, — сказала она, когда Серёжка убежал хвастаться друзьям. — А ты и правда можешь стричь?
— Немного умею. В академии нас всему учат — композиции, пропорциям. А стрижка — это тоже композиция, только из волос.
Раиса задумалась. А ведь и правда. Может, стоит попробовать?