Я показала маме ключи от своей съёмной квартиры. «Хороший район, рядом парк, соседи тихие», — говорила я, будто оправдывалась. А мама смотрела сквозь меня, будто я продала её, а не купила своё. «Вот так значит — бросаешь, предательница», — она не плакала, но я знала, что обида уже засела.
Мамины руки сжимали фарфоровую чашку так сильно, что я боялась — вот-вот треснет. На стене висели часы, которые отец привёз из Питера десять лет назад. Тогда мы ещё были семьёй. Тогда всё было иначе.
— Мам, я же не на другую планету улетаю, — мой голос прозвучал неуверенно, хотя квартиру я искала три месяца и была абсолютно уверена в своём решении. — Соня уже два года живёт отдельно, и ничего, нормально общаетесь.
— Соня — другое дело! — мама резко поставила чашку на стол. — У неё муж, семья. А ты... тебе двадцать шесть, одна, без поддержки. И потом, кто за бабушкой присмотрит? Я на работе с утра до вечера, а она совсем слабая стала.
Вот оно. Главный аргумент. Бабушке восемьдесят два, после перелома бедра она почти не выходила из своей комнаты. Конечно, ей нужен присмотр. Но последние четыре года этот присмотр — моя обязанность. Утренние лекарства, обед, прогулка в коридоре, вечерние лекарства, сериал, сон. Каждый день одно и то же.
— Я буду приезжать по выходным, — сказала я, зная, что этого мало. — И вечерами, когда смогу. Мы можем нанять сиделку.
— На какие деньги? — мамин голос стал ледяным. — Ты же теперь будешь за квартиру платить. Или ты думаешь, я одна потяну? Моей зарплаты едва хватает на коммуналку и продукты.
Мама работала специалистом по кадрам в крупной производственной компании. Зарплата у неё была средняя, но стабильная. Наша трёхкомнатная квартира досталась нам после папиного ухода — он уступил её при разводе, взамен мама отказалась от претензий на дачный участок и машину. Справедливый обмен, как она говорила. Только вот квартира требовала постоянных вложений, а денег всегда не хватало.
— Я могу помогать финансово, — предложила я. — В ресторане мне подняли зарплату, и чаевые хорошие.
Работа официанткой в ресторане итальянской кухни меня устраивала. Гибкий график позволял учиться на вечернем отделении экономического и ухаживать за бабушкой, а коллектив был дружный.
За три года я выросла от помощницы до старшей смены. Ходили слухи, что скоро откроется новый филиал, и мне предложат должность администратора. Но мама никогда не воспринимала эту работу всерьёз.
— Это всё временно, — отмахнулась она. — Сегодня ресторан есть, завтра закроется. А бабушке уход нужен постоянно. И вообще, что скажут люди? Бросила старую женщину ради своих «хотелок».
Последнее слово она произнесла с таким презрением, что у меня перехватило дыхание. Неужели моё желание жить своей жизнью — всего лишь каприз в её глазах?
— Мам, мне двадцать шесть. Я хочу строить свою жизнь. У меня отношения... — я запнулась, не зная, стоит ли говорить о Мише. Мы встречались уже полгода, но я так и не решилась познакомить его с семьёй. Что-то мне подсказывало, что мама не одобрит.
— Отношения? — она горько усмехнулась. — С тем парнем, который цветы привозил? Который старше тебя на сколько? На десять лет? Он женатый, да?
— Он разведён уже три года, — я почувствовала, как краснею от злости. — И у нас всё серьёзно.
— Конечно-конечно, — мама покачала головой. — Все они так говорят. Ладно, делай что хочешь. Только потом не приходи плакаться, когда он тебя бросит с ребёнком на руках. И не рассчитывай, что я буду сидеть с твоими детьми, как ты с моей мамой не захотела.
Это был удар ниже пояса. Я молча встала и пошла на кухню, чтобы не наговорить лишнего. Налила воды, медленно выпила. За окном шумел город, спешили куда-то люди. Обычный вторник, для кого-то — просто день недели. А для меня — день, когда я наконец решилась сказать о своём переезде.
— Настя! — из комнаты раздался бабушкин голос. — Настенька, принеси водички, а?
Я набрала стакан и пошла к ней. Бабушкина комната была самой светлой в квартире. Когда-то это была моя детская, но после папиного ухода и бабушкиного перелома всё изменилось. Я переехала в гостиную, а бабушка заняла мою комнату — из неё был лучший доступ в ванную.
— Бабуль, привет, — я присела на край кровати. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, доченька, — она погладила мою руку. — А вы чего с Люсей разругались? На весь дом слышно.
Люся — это мама. Людмила Викторовна, строгая, принципиальная, с обострённым чувством долга.
— Я квартиру сняла, бабуль. Буду жить отдельно.
Я ожидала упрёков, но бабушка неожиданно улыбнулась:
— Давно пора, деточка. Засиделась ты с нами, старухами. Молодость — она быстро проходит.
— Мама говорит, что я вас бросаю.
— Глупости! — бабушка махнула рукой. — Мы с Люсей справимся. Я, может, не такая уж и беспомощная. А если что, соседка Анна Петровна поможет, она предлагала. Или сиделку наймём, деньги на сберкнижке есть.
Я удивлённо посмотрела на неё:
— Какая сберкнижка?
— Обыкновенная, — бабушка хитро прищурилась. — Я всю жизнь откладывала понемногу. Думала, на будущее хватит и вам что-то останется. Но раз такое дело, можно часть и на сиделку потратить. Живым ведь нужнее.
Я обняла её, чувствуя, как к горлу подступает комок эмоций. Хотя бы бабушка меня понимает.
Вечером, когда я собирала вещи, в комнату зашла мама. Она выглядела уставшей и какой-то потухшей.
— Я поговорила с Анной Петровной, — сказала она, присаживаясь на диван. — Она согласна приходить к маме два раза в день — утром и вечером. За деньги, конечно.
— Я буду оплачивать половину, — быстро сказала я.
— Посмотрим, — мама вздохнула. — Твоя бабушка оказалась той ещё конспираторкой. Оказывается, у неё есть сбережения на сберкнижке. Всю жизнь откладывала, представляешь? И молчала.
Я сделала вид, что удивлена:
— Надо же!
— Да... Она говорит, что давно хотела нанять помощницу, но боялась меня расстроить. Думала, я решу, что она мне не доверяет или что я плохая дочь.
Какая ирония. Мама переживала о том же, в чём обвиняла меня.
— Мам, ты не плохая дочь. И я не плохая дочь. Просто... мы все хотим жить свою жизнь. Это нормально.
Мама долго молчала, разглядывая свои руки. Потом тихо произнесла:
— Я ведь тоже когда-то хотела уехать. После института мне предлагали работу в Петербурге. Хорошую работу, перспективную. Но бабушка с дедушкой были против. Говорили — как же мы тут одни останемся? И я осталась. Потом вышла замуж, родила тебя и Соню... — она подняла на меня глаза. — Иногда я думаю: а что, если бы я тогда уехала? Как сложилась бы моя жизнь?
Я не знала, что ответить. Никогда раньше мама не рассказывала о своих несбывшихся мечтах.
— Может, было бы лучше? — предположила я.
— А может, и хуже, — она слабо улыбнулась. — Кто знает? Но я не хочу, чтобы ты потом задавалась таким вопросом. Не хочу, чтобы ты меня винила в том, что не состоялась. Я... я просто боюсь за тебя. И за маму тоже.
— Я понимаю, — я села рядом с ней. — Но я никуда не пропаду. Буду приезжать, помогать. И бабушке лучше будет — Анна Петровна опытная, она медсестрой работала. А у меня появится личное пространство и... возможность понять, чего я хочу от жизни.
— Ты уже знаешь, с кем будешь жить? — вдруг спросила мама.
Я напряглась:
— В смысле?
— Ну, ты одна снимаешь или... с тем мужчиной твоим?
— С Мишей? Нет, что ты. Мы не на той стадии отношений.
— Хорошо, — она кивнула. — Это правильно. Не торопись с этим. Сначала узнай человека получше.
И тут меня осенило. Мама не просто боялась, что я брошу бабушку. Она боялась, что я повторю её судьбу — рано выйду замуж, рожу детей и буду разрываться между семьёй и обязанностями перед родителями, как она сама. Боялась, что я буду несчастна.
— Мам, а может... ты приедешь ко мне на новоселье в субботу? И Мишу познакомлю с тобой. Он правда хороший.
Она помолчала, потом неуверенно кивнула:
— Хорошо. Только без фанатизма, ладно? Никаких изысков. Просто чай попьём, познакомимся.
Я обняла её, чувствуя, как напряжение последних недель понемногу отпускает.
Переезд прошёл почти гладко. Квартира была светлая, с хорошим ремонтом. Хозяйка, пожилая преподавательница консерватории, сдавала её впервые и немного нервничала, но мы быстро нашли общий язык. Миша помог с перевозкой вещей и подарил мне комплект постельного белья — мягкого, приятного к телу, цвета топлёного молока.
Первую ночь в новой квартире я не могла заснуть — было непривычно тихо. Никто не храпел за стенкой, не скрипел половицами, не шуршал на кухне. Полная свобода и... пустота? Я долго лежала, глядя в потолок, а потом достала телефон и написала маме: «Не спишь?»
Ответ пришёл мгновенно: «Не сплю. Как ты там?»
«Непривычно. А у вас как?»
«Тоже непривычно. Бабушка сегодня два раза спрашивала, куда ты делась. Я ей объясняла, но она забывает».
Я почувствовала укол совести. Нужно будет завтра заехать, проведать. Всё-таки резкие перемены бабушке даются тяжело.
«Заеду завтра после работы», — написала я.
«Хорошо. Привези творог, тот, который бабушка любит».
«Привезу».
«Спокойной ночи, Настя».
«Спокойной ночи, мам».
Я улыбнулась и отложила телефон. Что-то подсказывало мне, что всё будет хорошо. Непросто, но хорошо.
***
Шли недели. Я втянулась в новый ритм — работа, учёба, свой дом. По выходным ездила к маме и бабушке, иногда оставалась с ночёвкой. Анна Петровна оказалась отличной помощницей — заботливой, внимательной и неболтливой. Бабушка её приняла хорошо, а вот с мамой у них случались конфликты — обе были слишком самостоятельными и имели своё мнение по любому вопросу.
Миша часто оставался у меня ночевать, но мы не торопились съезжаться. «Нам некуда спешить», — говорил он, и я была с ним согласна. После пяти лет брака и тяжёлого развода Миша ценил личное пространство и независимость. Как и я.
Анна Петровна стала почти членом семьи — приходила каждый день, готовила обед, помогала с уборкой. Я платила ей часть денег, остальное — мама и бабушка со своей загадочной сберкнижки.
Мама начала меняться. Сначала робко, потом всё увереннее она возвращалась к жизни — обновила гардероб, стала встречаться с бывшими однокурсницами.
Однажды она призналась мне, что познакомилась с интересным мужчиной — вдовцом, работающим в ее компании. «Просто дружим пока, ходим в кино иногда», — сказала она, но глаза у неё светились, как в юности.
Я продолжала жить в съёмной квартире, работать в ресторане и учиться. Потом получила повышение до администратора, как и ожидалось.
И постепенно я поняла важную вещь: уйти из родительского дома — не значит предать семью. Иногда это единственный способ по-настоящему повзрослеть и выстроить здоровые отношения. Отдельно жить — не значит разрывать связи. Иногда нужно отойти на шаг, чтобы увидеть картину целиком.
Я больше не считала себя виноватой. И, кажется, мама тоже перестала видеть во мне ту, кто её оставил. Однажды, когда мы пили чай на кухне, она вдруг сказала:
— Знаешь, Настя, я ведь была неправа тогда. Когда назвала тебя предательницей из-за квартиры.
Я замерла с чашкой в руках, боясь спугнуть этот момент откровенности.
— Я просто боялась... перемен, — продолжила она, глядя куда-то мимо меня. — Боялась, что если ты уйдёшь, то я потеряю последнюю опору. И злилась на тебя за то, что ты оказалась смелее меня — сделала то, на что я в своё время не решилась.
— Уехать в Петербург? — тихо спросила я.
— Не только. Жить по-своему. Не оглядываясь постоянно на чужие ожидания, — она слабо улыбнулась.
Через год бабушки не стало. Накануне мы все собрались в квартире — я, мама, Соня с мужем и детьми, Миша. Ужинали, смеялись, вспоминали истории из детства.
Бабушка сидела во главе стола, неожиданно оживлённая и бодрая. Она попросила открыть окно, хотя был ноябрь, и долго смотрела на жёлтые листья в свете фонарей. А утром не проснулась.
Мы с мамой держались вместе все эти трудные дни. Она плакала у меня на плече, а потом я — у неё. И не было между нами ни обвинений, ни старых обид — только общее горе и память.
После этого мама стала чаще выбираться из дома — словно бабушкин уход дал ей внутреннее разрешение на новую жизнь. Её отношения с Виктором (тем самым вдовцом из компании) перешли на новый уровень — они стали путешествовать вместе, ходить в театры, в рестораны.
Он оказался спокойным, надёжным мужчиной, увлекающимся исторической реконструкцией — неожиданное хобби для финансового аналитика. Мама сначала подшучивала над его увлечением, а потом и сама втянулась — научилась плести кольчуги и шить средневековые костюмы.
Мы с Мишей тоже двигались вперёд. Сначала он перевёз свои вещи в мою съёмную квартиру, потом мы взяли ипотеку и купили небольшую двушку в новостройке. После окончания моего экономического мы стали задумываться о ребёнке, хотя и не торопились — нам и вдвоём было хорошо.
В одно весеннее воскресенье, когда мы все собрались на даче у Виктора, я заметила, как она изменилась. В её движениях появилась какая-то лёгкость, морщины разгладились, глаза заблестели.
Она готовила шашлык по семейному рецепту, звонко смеялась над шутками Виктора и подпевала радио. И в какой-то момент я поймала себя на мысли: если бы я тогда не ушла, если бы осталась в родительском доме, отказываясь от своих желаний ради чувства долга — была бы она сейчас такой счастливой?
Фотография того дня, когда я получила ключи от первой съёмной квартиры, до сих пор хранится в моём телефоне — как напоминание о том, что иногда нужно решиться на перемены, чтобы двигаться дальше. И что самые сложные решения часто оказываются самыми верными.
Этот рассказ заденет даже тех, кто не ожидал
Спасибо, что подписались на канал "Радость и слезы". Для меня это — знак доверия!