— Ну, теперь это и твоя квартира, Алина… — почти с нежностью сказала Марина Алексеевна, глядя в сторону холодильника, как будто он и был той самой квартирой. — Но, конечно, пока я жива, всё решаем сообща.
Алина мысленно скрипнула зубами. «Пока я жива» в устах свекрови звучало как приговор. И не потому, что та была немощной или умирающей — наоборот, бодрая, энергичная, крепкая, как батон "Бородинского", который можно ломать, но не крошить. Просто в этом «пока я жива» слышался тот самый тон, от которого даже тараканы в кладовке разбегались — хозяйка сказала, точка.
Игорь стоял рядом, ковыряя ногтем у кофеварки.
— Мам, мы с Алиной хотели перегородку поставить в комнате. Ну, чтоб зону выделить. Мы же теперь вдвоём... — пробубнил он.
— Чудненько, — подняла брови Марина Алексеевна. — А вы не хотите ещё и меня за шторкой оставить? Или сразу выставить в коридор с подушкой?
— Да при чём тут это, — вспылила Алина. — Вы же сами говорили, что у вас своя спальня. А мы с Игорем... ну, мы тоже семья. Нам бы угол свой.
— Угол? Так вы и есть на моём углу! — резко сказала свекровь, теперь уже явно раздражённо. — Это моя квартира. Подаренная мне моим мужем. Игорь здесь вырос. Ты тут кто? Пришлая.
— Марина Алексеевна... — сдержанно начала Алина. — Я жена вашего сына. Мы расписались. И я имею такие же права, как Игорь.
— Расписались. Ну-ну, — свекровь чуть усмехнулась. — Знаешь, девочка, я тоже когда-то вышла замуж. И поверь, у меня тоже были иллюзии. Но потом жизнь показала, кто в доме главный. И знаешь что? Это не невестка.
Игорь тихо встал между ними, как будто это могло помочь. Неловко почесал затылок.
— Девочки, ну вы чего. Мы же все взрослые. Мы хотим просто нормально жить. Вместе.
— Так живите, — бросила Марина Алексеевна. — Только без разрушений и самодеятельности. Это не коммуналка. И не новостройка. Это наш дом. Старый, добрый. Не надо тут делать евродерьмо из хрущёвки. Я вот, например, против всяких ваших перегородок. А если хотите что-то менять — начните с себя.
— Отлично, — бросила Алина. — Тогда мы съедем. Хоть на съём. Лишь бы не слушать каждый вечер, что я тут никто.
— Удачи, — фыркнула свекровь. — Игорь денег не даст. Я прослежу. А на твою логистику много не снимешь.
— Мам, — пробормотал Игорь, но был моментально осажён взглядом.
— Молчи, Игорь. Ты вечно между двумя огнями. Один — жена, другой — здравый смысл.
Алина молча ушла в комнату, громко закрыв дверь. Внутри бурлило всё. Хотелось закричать. Разбить что-то. Лучше всего — чью-то уверенность в своей непогрешимости. Но вместо этого она достала свой ноутбук и открыла сайт с объявлениями о квартирах. «Сниму однушку, недорого. Без тараканов и свекровей».
Прошло два дня. Ситуация не менялась, разве что обострилась.
Марина Алексеевна перестала разговаривать с невесткой напрямую. Все реплики направлялись в воздух, но прицельно били в голову Алине, как будто она — радио с функцией "лови пассивную агрессию".
— Кто это опять всю плиту жиром залил, а потом даже не протёр? У нас, конечно, не дом престарелых, но чистоту любить не запретишь.
— Кто ставит кружки на шкаф, как будто у нас тут музей неряшливости?
— Ах, эти молодые. Живут на моих харчах, а в ответ — одна неблагодарность. Поставишь их в угол — они и там перегородку возведут.
Алина сначала молчала. Потом начала записывать. Серьёзно. Создала файл «Цитаты Великой и Ужасной» и вбивала туда все фразочки. Получалось как у Чехова, только злее и с запахом борща.
— Алиночка, — как-то вечером Марина Алексеевна зашла в комнату, облокотившись на косяк. — Вот скажи мне честно... Зачем ты за него вышла?
Алина подняла глаза от телефона.
— А вы хотите честно?
— Очень.
— Потому что он тогда был лучше вас.
Марина Алексеевна резко развернулась и ушла. И за стенкой раздался глухой звук — то ли дверца шкафа захлопнулась, то ли чья-то надежда на мирное сосуществование.
Утро следующего дня выдалось особенно «дружелюбным». Свекровь переставила Алинины тапки в ванную, объяснив:
— А нечего разбрасывать их по квартире, как мусор. Мы ж не в гостинице.
Игорь на работу ушёл, не поцеловав жену — просто не решился. Алина осталась одна, с гудящей в голове мыслью: я сама в это влезла. Сама. Никто не заставлял.
В этот момент раздался звонок в дверь. Открыла, не глядя — и перед ней стояла её мама. Наталья Игоревна. С суровым лицом и пакетом пельменей.
— Ты, я смотрю, решила пройти квест «Выживание у свекрови в хрущёвке»? Ну что, до босса дошла?
— Мам, не начинай.
— Начну. Я всегда начинаю. Пока ты в этих четырёх стенах на права качаешь, твоя свекровь цементирует территорию. Это психология. А ты — ты думаешь, что честный разговор всё решит. Дитя моё... разговор ничего не решит, если у вас даже табурет одна на двоих. Где ты спишь, между прочим?
— На раскладушке, — тихо ответила Алина. — Пока ремонт в их спальне.
— «Их»? — переспросила мама, закатив глаза. — Я, конечно, всё понимаю. Любовь, компромиссы, совместный быт... Но когда ты живёшь у чужого человека и он тебе так и не сказал: добро пожаловать домой — ты не дома, Алина. Ты в гостях. А гости... долго не задерживаются.
Мать не осталась. Поцеловала дочку в лоб и ушла.
Алина, оставшись одна, посмотрела на себя в зеркало. Лицо было уставшим, но глаза — вдруг стали ясными.
Она набрала Игоря:
— Вечером поговорим. Я приняла решение.
Он только хмыкнул в ответ.
— О, наконец-то. А я уж думал, ты не заметишь, что у нас тут весело. Хорошо. Поговорим.
Она выключила телефон и впервые за долгое время вздохнула полной грудью. Да, впереди будет тяжело. Но хуже — точно уже не будет.
«Может, я и правда всё испортила? Может, надо было терпеть?» — думала Алина, глядя в экран ноутбука. В строке поиска: «можно ли разделить хрущёвку на два юрлица». Ниже — «как выписать свекровь из квартиры, если ты не уверена, кто её хозяин».
Смешно, конечно. Вот живёшь ты с человеком, делишь суп с куриными крылышками, стираешь его трусы — а потом вдруг оказывается, что ты даже не знаешь, кто в этой квартире главный.
Хотя, стоп. Это как раз ты точно знаешь.
Вечером Игорь пришёл домой, как будто только что закончил съёмки в криминальной драме: уставший, мрачный, с мешками под глазами. Костюм перекошен, волосы взлохмачены, взгляд — «я бы всё отдал, чтобы оказаться в другой семье».
— Говори, — сказал он, не снимая ботинок. — Ты мне звонила. Приняла решение.
— Приняла, — спокойно ответила Алина. — Хочу знать, на каких основаниях я здесь живу. Хочу видеть документы на квартиру.
Он как будто не сразу понял.
— Ты серьёзно?
— Более чем. Мне двадцать девять. Я устала жить на коврике перед дверью и чувствовать себя собакой. Или женой. Хотя, кажется, даже у вашей собаки в прошлом была своя будка.
— Алина, — Игорь подошёл ближе, потёр переносицу. — Ты же понимаешь, это всё... Ну, это же моя мама. У неё просто характер. Квартира записана на неё. Когда отец умер, она переоформила всё на себя. И, да, по закону — она собственник. Но это не значит, что ты здесь никто.
— Значит. Именно это и значит.
Он сел рядом, тяжело вздохнув.
— Мы можем купить что-то своё. Через пару лет. Может, ипотека. Может, кредит. Ну, потянем.
— Потянем? — переспросила она, хохотнув. — С моей логистикой и твоей зарплатой водителя у частника? Мы максимум можем потянуть арбуз на акции в «Магните».
Игорь молчал. Потом встал, пошёл на кухню и налил себе чай. Молча. По-мужски. Типа сейчас выпьет — и сразу все вопросы решатся. Он вообще считал, что чай решает больше, чем нотариус.
Через день Алина пошла в МФЦ. Походка уверенная, взгляд решительный. На всякий случай надела каблуки — чисто чтобы психологически задавить оператора.
— Мне нужно выписку из ЕГРН. По такому-то адресу. Хочу узнать, кто собственник.
Девушка за стойкой кивнула, что-то постучала по клавишам, потом спросила:
— Вы кем приходитесь?
— Сноха, — сухо ответила Алина. — Ну... живу там.
— Тогда вы не имеете права получить полную информацию. Только если собственник даст доверенность.
— Или если я приведу мужа. Он сын.
— Тогда да.
Секунда тишины. Алина покачала головой. Значит, без Игоря никуда.
Вечером они снова сидели в одной комнате. Игорь, кажется, понял, что запах жареного давно в воздухе.
— Слушай, — начал он осторожно. — Я был у нотариуса. Пытался понять, как это можно... ну, переписать часть квартиры на нас. Или хотя бы чтобы у тебя были какие-то гарантии. Знаешь, что он сказал?
— Что мама против?
— Ну, это само собой. Но он сказал, что отец завещание оставил. Только мама его не показывала. Никому.
Алина подняла брови.
— Завещание?
— Да. Я тогда был в армии. Только пришёл, отец умер. Всё шло через маму. А она сказала: мол, ничего не надо, всё оформим потом. И я дурак — поверил.
— Так давай его найдем.
— Думаешь, она даст?
— Думаю, надо попробовать. Или устроить случайную уборку.
В тот вечер уборка действительно случилась. Спонтанно. Марина Алексеевна уехала на дачу, «проведать клубнику». Алина и Игорь остались вдвоём.
— Быстро. Спальня. Комод. Нижний ящик, — скомандовала Алина, как будто всегда мечтала стать следователем.
Игорь подчинялся без звука. Через пятнадцать минут они нашли старую папку с надписью «Документы». Среди бумаг — свидетельство о смерти, какие-то чеки, старые фотографии, и... завещание.
Настоящее. Заверенное. Датированное 2007 годом.
"Я, Кузнецов Сергей Владимирович, завещаю квартиру, принадлежащую мне, в равных долях своей жене, Кузнецовой Марине Алексеевне, и сыну, Кузнецову Игорю Сергеевичу..."
Алина медленно села на край дивана.
— То есть... Игорь... Ты совладелец?
Он так же медленно сел рядом.
— Получается, да.
— И ты ничего не знал?
— Честно — нет.
— А она знала?
— Думаешь, нет?
Они замолчали.
Марина Алексеевна вернулась вечером, бодрая, с банкой малосольных огурцов. Увидела их с серьёзными лицами и сразу насторожилась.
— Что, хомяк сдох?
— Мам, — Игорь подошёл ближе. — Мы нашли завещание.
Пауза. Тишина. Марина Алексеевна резко поставила банку на стол, так что крышка подпрыгнула.
— Ах... нашли, значит? — голос стал ледяным. — И что теперь? Делить будем?
— Мы не о том, — Алина встала. — Мы хотим нормально жить. Просто. Чтобы каждый чувствовал себя дома. Мы даже перегородку не просим. Просто — уважение.
— Уважение? — усмехнулась свекровь. — Его не требуют. Его заслуживают.
— Тогда, может, и вы его когда-то заслужите, — сказала Алина. Спокойно. Без крика.
В ту ночь спали молча. Даже холодильник не гудел — как будто понял, что в доме случилось что-то важное.
Алина проснулась рано. На столе лежал листок бумаги. От руки. Строгий, чёткий почерк.
"Если вы хотите жить отдельно — я не против. Завещание — вещь сложная. Но я не враг. Обсудим спокойно. Без скандалов. Ваша Марина Алексеевна."
Письмо Марина Алексеевна написала, безусловно, не из любви. Это была дипломатия. Или, как она бы сама сказала, «пока эти двое не сожгли квартиру, надо хоть как-то их отговорить от самосуда».
Алина прочитала записку пять раз. Потом вскипятила чайник, вытащила из шкафа пакет печенья — как ни крути, а разговор предстоял взрослый — и села ждать.
Марина Алексеевна явилась в халате, с заколотыми шпильками волосами и лицом, на котором явно было написано: «Я вытерпела социализм, ипотеку в девяностые и мужа, который разводил пчёл в ванной. Переживу и эту семейку».
— Проходите, — сухо сказала Алина, наливая чай. — Без оружия, надеюсь?
— А ты с юмором, смотри-ка. Ну что, сядем, побеседуем? Или сразу поделим квартиру по метражу?
— Я бы поговорила. Без дележки. Честно. Просто поговорить.
Свекровь фыркнула, но села.
— Хорошо. Слушаю. Только без истерик. И без ваших феминистических лозунгов. А то я, между прочим, не Грета Тунберг.
Алина кивнула.
— Я не прошу переписать квартиру. Не прошу подарить мне долю, уговорить Игоря или вселить Будду в кладовку. Я прошу одно: личное пространство. Элементарное уважение. И чтобы тапки не летали в мою сторону, когда я с работы прихожу.
— Ты драматизируешь. Я максимум тапком на кота замахнулась. Хотя, возможно, и на тебя. Один раз. Но с кем не бывает?
— Это не один раз, Марина Алексеевна. Это каждый день. Вы меня не любите — я поняла. Но вы живёте с нами. Или мы с вами. Или мы друг у друга на шее. А это — ненормально.
Свекровь молчала. Потом вдруг подняла голову:
— Ты думаешь, я мечтала жить с вами? Что я в девяносто четвёртом писала в дневнике: «вот бы сын женился и притащил в дом девицу, которая ест мой суп с недовольной рожей»? Я мечтала, что сын будет рядом. Что будет заботиться. А в итоге — сидит за стенкой, молчит, и только ты всё решаешь.
— Потому что он так воспитан, — не выдержала Алина. — Он привык, что решения за него принимает мама. И теперь, когда жена появилась, он не знает, кому подчиняться. А я не нанималась ему быть второй мамой!
Марина Алексеевна вдруг хмыкнула. Сначала тихо. Потом громче. И... расхохоталась.
— Господи, — вытирая глаза, выдавила она, — да вы с ним — два тугосмекающих ребёнка. Ты хочешь квартиру. Он хочет мира. А я просто хотела клубнику. А теперь стою между вами, как берлинская стена.
— Я не хочу квартиру, — устало сказала Алина. — Я хочу уважения. И чтобы он перестал быть сыном при вас и начал быть мужем рядом со мной.
Тишина.
— Ну, хочешь по правде? — вдруг сказала свекровь. — Я сначала была против тебя. Очень. Ты слишком умная. Слишком быстрая. Мои женщины в роду варили борщ, рожали троих и молчали, когда муж говорил. А ты пришла — и сразу со списком, как будто мужа по характеристикам с «Авито» выбрала. Игорёк не привык к такому.
— Так может, он и не для брака?
— Может, и не для тебя.
И тут в комнату зашёл Игорь. В домашнем. В носках, один из которых почему-то был чёрный, другой с утками. Видимо, символично.
— Ага, обсуждаем мою профнепригодность? — мрачно поинтересовался он, присаживаясь. — Может, без меня сразу завещание подпишете?
— Подожди, — сказала Алина. — А ты сам чего хочешь?
Он пожал плечами.
— Я хочу, чтобы всё было, как раньше. Без скандалов. Без этого дележа.
— То есть ты хочешь, чтобы я молча продолжала жить в аду? — тихо спросила Алина. — Чтобы мама хозяйничала, а я мыла унитаз в три утра, чтобы не дай бог не нарушить её расписание?
— Да я... — он запнулся. — Я просто не умею по-другому.
— Научись.
Тишина. Вновь.
Марина Алексеевна вдруг встала.
— Ну и чёрт с вами. Я съезжаю.
— Что? — одновременно спросили Игорь и Алина.
— Надоела я вам. Всё понимаю. Я уеду к сестре в Подольск. У неё трёхкомнатная. Пусть у вас тут будет Швейцария. Но учтите — без меня у вас больше не на кого валить проблемы.
И ушла. Громко. Демонстративно. С сумкой, куда втиснула кота, банку с огурцами и, кажется, плед.
Прошла неделя. В квартире стало тише. Но не легче.
Алина ходила по дому, как по чужой территории. Игорь мыл посуду, готовил, делал уборку — но будто с каким-то вызовом, как ребёнок, которому сказали: «вот, теперь ты взрослый».
Однажды вечером Алина остановилась напротив него.
— Мы не потянем.
— Кого? Маму?
— Брак. Мы не пара. Мы были заложниками. Сожителями. Коммунальщиками. Но не мужем и женой.
Он кивнул. Без истерики. Без криков. Просто кивнул.
— Я, кажется, всегда больше слушал маму, чем себя. А потом — тебя. А себя не слышал ни разу. Теперь слышу. И понимаю, что один — это, возможно, лучше.
— Возможно, — вздохнула она. — И мы оба вырастем. Но уже — поодиночке.
Через месяц они развелись. Без скандалов. По согласию. Алина сняла студию ближе к работе, а Игорь начал подрабатывать в доставке и собирался на курсы механиков. Марина Алексеевна иногда звонила, строго спрашивала, «не умерли ли вы там все без меня».
Однажды Алина получила от неё письмо.
"Ты оказалась не такой уж и глупой. И сильной. Я ошибалась. Счастья тебе, девочка. Только не забывай — иногда лучше уступить. Даже если ты права."
Подпись: «Свекровь. По совместительству — женщина, которая тоже когда-то мечтала быть любимой.»
ФИНАЛ.