Моя дочь превратила мою жизнь в пустыню росчерком пера, а меня - в бездомную старуху. Только вот что делать, когда она сама вдруг оказалась на улице и просит приюта?
Квартира, которой больше нет
Звонок раздался, когда я перебирала Лизины детские фотографии. Пальцы замерли над снимком, где пятилетняя дочь улыбается с двумя передними выбитыми зубами.
- Марусь, ты сидишь? - голос Валентины звучал как-то странно.
- А что такое? - я прижала телефон плечом, продолжая раскладывать карточки.
- Моя Оля из банка звонила. Случайно увидела документы... Твоя квартира в залоге. Лиза взяла под неё какой-то бешеный кредит.
Фотография выскользнула из пальцев. Мир сузился до черной точки в центре зрения.
- Валь, ерунда какая-то. Я ничего не подписывала.
- Оля говорит - подпись твоя стоит на всём. По закону.
Чёрная точка разрасталась. Я не могла вдохнуть.
- Перезвоню.
Три часа я перерывала шкафы. Искала что угодно - документы, копии, договоры. В памяти вспыхивали обрывки. Лиза приезжала весной. Торопилась. Что-то про счета говорила...
Набрала дочь - сбросила. Ещё раз - "абонент недоступен". В груди поселился холод.
Утром я была у дверей банка до открытия. Молоденькая сотрудница с идеальным пучком на затылке смотрела в монитор, потом на меня, потом снова в монитор.
- Да, Мария Ивановна, всё правильно. Вы оформили доверенность на дочь с правом распоряжения недвижимостью. Она взяла ипотеку под залог вашей квартиры.
- Какую доверенность? Я ничего не подписывала!
Девушка развернула ко мне экран:
- Вот, смотрите. Ваша подпись. И здесь. И вот тут.
И правда - моя. Кривоватая, с характерным росчерком в конце буквы "а". Точно моя. Но когда? И главное - как?
- Но я...
- Все вопросы к вашей дочери. Юридически всё чисто.
Выйдя из банка, я прислонилась к стене. Сердце колотилось так, что темнело в глазах. Люди проходили мимо - с кофе в руках, с телефонами, спешащие на работу. А я стояла, не понимая, как дальше жить.
На работу не пошла. Какая работа? Поехала к Лизе в офис - огромное стеклянное здание на набережной. Охранник на входе долго звонил, потом впустил.
Ждала в холле с кожаными диванами полчаса. Наконец Лиза появилась - в белоснежном костюме, на высоченных шпильках, с планшетом в руках. Чужая.
- Мама? Что случилось? У меня совещание через десять минут.
- Что случилось с моей квартирой, Лиза?
Её лицо дрогнуло. На секунду. Потом снова стало непроницаемым.
- Не здесь. - Она огляделась. - Давай вечером. Я заеду.
- Сейчас, Лиза! Что ты сделала?
Она опустила глаза, потом посмотрела на часы.
- Инвестиции, мама. Я взяла ипотеку под залог твоей квартиры, чтобы купить новую. На набережной. Потом продам её дороже и верну тебе твою с процентами. Элементарная сделка.
- А если...
- Никаких "если". Я всё просчитала.
- Но мой дом...
Её телефон завибрировал. Она даже не взглянула на экран.
- Мама, мне надо идти. Всё будет хорошо. Я знаю, что делаю.
Она развернулась и пошла к лифтам. А я смотрела ей вслед и думала - когда моя девочка научилась так ловко лгать? И главное - когда она научилась лгать мне?
Лиза обещала заехать вечером. Я ждала. Варила её любимый борщ. Проверяла телефон каждые пять минут.
Она не приехала. Ни вечером. Ни на следующий день.
А через неделю в дверь позвонили чужие люди с документами о том, что моя квартира теперь принадлежит им.
Росчерк, перечеркнувший жизнь
- У тебя дрожат руки, - Валентина забрала у меня чашку и накинула на плечи свой пуховый платок. - Ешь. Надо думать.
Я сидела на чужой кухне и не могла поверить, что в мои шестьдесят восемь меня выкинули из собственного дома. Родная дочь.
- Валя, как же так получилось?
И тут меня ударило воспоминание - яркое, будто кадр из фильма.
Март. Лиза влетает в квартиру с пакетом эклеров и кипой бумаг.
- Мамуль, привет! - она целует меня в щеку, от неё пахнет дорогими духами и еще чем-то холодным. - Слушай, тут коммунальщики новую систему придумали. Надо оформить на меня доступ к твоим счетам.
- Сейчас очки возьму, прочитаю.
- Да ну, мам! - она смеётся, и в этом смехе что-то неестественное. - Там юридическая абракадабра на десяти страницах. Я уже всё проверила. Стандартная форма.
Я смотрю на свою красавицу-дочь. В голове мелькает: "Что с ней? Какая-то дёрганая".
- Мамуль, у меня правда времени в обрез. Новый проект, аврал.
Взмах ресниц, и я, как загипнотизированная, подписываю лист за листом, не читая.
- Я как раз эклеров купила. Твои любимые, с заварным кремом. - Она придвигает коробку. - Будешь?
Теперь, сидя у Валентины, я вспоминала каждую деталь. Как она украдкой вытирала вспотевшие ладони. Как заправляла за ухо прядь волос - жест, появляющийся только когда нервничает.
- А через неделю она вдруг позвонила и сказала, что надо к нотариусу. - От воспоминаний выкручивало желудок. - "Какая-то неувязка в бумагах, мам," - сказала она.
- И ты поехала, - это был не вопрос.
- Поехала. Нотариус даже не подняла головы. "Распишитесь вот здесь, вы даёте дочери право представлять ваши интересы". А Лиза стояла рядом и улыбалась.
Валентина грохнула чайником:
- Завтра едем к юристу. У Катьки из третьего подъезда сын адвокатом работает.
Он принял нас в маленьком офисе, заваленном папками. Долго изучал копии документов, хмурился.
- Доверенность оформлена идеально. Ваша дочь получила право распоряжаться квартирой без ограничений. Продать, заложить, подарить.
- Но я не понимала, что подписываю!
- Были свидетели обмана?
- Нет, только мы вдвоём.
Он снял очки, потер переносицу:
- Можно подать в суд. Но без доказательств и свидетелей... Шансы минимальные.
- Спасибо за откровенность, - я поднялась, чувствуя, как подгибаются колени.
"Ривьера" оказалась стеклянной башней у самой воды. Внутри - мрамор, зеркала, живые цветы в кадках. Другой мир.
Консьерж с идеально ровной спиной преградил путь:
- К кому вы, позвольте узнать?
- К Елизавете Андреевне из 302 квартиры.
Он что-то буркнул в микрофон, выслушал ответ.
- Извините, вас нет в списке посетителей.
- Я её мать! - мой голос эхом разнесся по холлу.
- Это ничего не меняет, - он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Я просидела на лавочке напротив входа три часа. Вдруг рядом затормозило такси, из которого вышла Лиза. С мужчиной. Высоким, в дорогом пальто.
- Лиза!
Она застыла, как кролик перед удавом. Мужчина прищурился:
- Кто это?
- Моя мама, - она выдавила улыбку. - Антон, подожди минутку в машине.
Он хмыкнул, но отошел.
- Лиза, мне негде жить, - я шагнула к ней.
- Поговорим здесь? - она покосилась на Антона. - При нём?
Что-то в её глазах. Не стыд, нет. Страх.
- Он имеет отношение к моей квартире?
Она облизала губы:
- Антон мой партнер. По бизнесу и... в жизни. Я взяла кредит, чтобы мы купили это жильё.
- Под залог моей квартиры? Единственной?
- Мама, - она понизила голос. - Всё под контролем. Рынок недвижимости растёт. Через полгода мы всё вернём.
- Где мне жить эти полгода?
Она на секунду задумалась:
- У тебя же есть вклад. Сними что-нибудь.
- Там деньги на непредвиденный случай.
Она дёрнулась, будто от пощечины. И тут из машины раздалось:
- Лиза, мы опаздываем!
Её глаза метнулись к Антону, потом ко мне.
- Прости, мама. Я всё исправлю. Обещаю.
Она развернулась и почти бегом направилась к машине.
- Лиза! - окликнула я. - Ты продала квартиру?
Она замерла на мгновение, не оборачиваясь. Потом бросила через плечо:
- Временная мера.
И нырнула в машину.
Я осталась одна под моросящим дождём, глядя на дорогу, по которой уезжала моя дочь. Внутри разливалась странная пустота. Так бывает только когда уходит кто-то родной. Я уже знала - квартиры больше нет. А вместе с ней исчезло что-то между нами. Что-то, чему даже названия не придумали.
Правосудие с закрытыми глазами
- Иск подавать будем, - Валентина сдвинула очки на кончик носа. - Ты чего сидишь? У моей племянницы муж в юридической конторе работает. Завтра идем.
В приемной пахло дешевым кофе и дорогим парфюмом. Адвокат Татьяна - тридцать с небольшим, заострённые черты лица, взгляд как рентген - перебирала мои жалкие документы.
- Так-так... генеральная доверенность, заверенная у нотариуса... Обман доказать сложно. Свидетели были?
- Только я и Лиза, - мои руки непроизвольно сжались на сумке.
- Записи разговоров? Сообщения?
- Ничего.
Она постучала карандашом по столу.
- Давайте начистоту. Без документальных доказательств это будет битва эмоций против закона. А закон, увы, редко смотрит на слёзы.
- И что делать?
- Подавать всё равно будем. Иногда суды встают на сторону стариков... - Она осеклась. - Извините, пожилых родителей. Единственное жильё, обман доверия...
Ночь перед судом превратилась в пытку. Я вспоминала Лизу маленькую - первый зуб, первые шаги, первая пятёрка. Скарлатина в третьем классе. Выпускной. Институт. Вся жизнь прошла перед глазами, словно уже не моя.
В здании суда нас встретил тот самый Антон. Кивнул, будто мы знакомы сто лет:
- Мария Ивановна, надеюсь, мы решим всё по-человечески.
Я промолчала. Что тут скажешь человеку, который помог твоей дочери обокрасть родную мать?
Зал суда - с зелёными стенами, скрипучими стульями и запахом пыли. Судья - женщина с неожиданно ярким маникюром. И Лиза - чужая, подтянутая, в костюме дороже, чем моя месячная пенсия.
Наши взгляды встретились. Она отвернулась первой.
Началось.
- Моя подзащитная, - Татьяна говорила уверенно, - была введена в заблуждение относительно характера подписываемых документов. Её дочь сообщила, что доверенность нужна для оплаты коммунальных услуг.
- Есть доказательства? - судья даже не поднимала глаз от бумаг.
- К сожалению...
- Вот именно, - перебил адвокат Лизы, седовласый мужчина с лицом как у престарелого актёра. - Нет никаких доказательств. Зато есть нотариально заверенная доверенность. Истец - педагог с сорокалетним стажем. Вряд ли можно предположить, что она не понимала, что подписывает.
Я смотрела не на него, а на дочь. Она сидела, выпрямив спину, постукивая кончиком туфли по полу. Ни разу не взглянула в мою сторону.
Когда судья предоставила мне слово, во рту пересохло.
- Лиза, - начала я тихо, - ты помнишь, как заболела в третьем классе? Температура под сорок, я не отходила от твоей кровати три дня. Читала твою любимую книжку про Гарри Поттера. Ты всё просила: "Мам, ещё страничку". А я читала, хотя голос уже сел. Помнишь?
Она вздрогнула.
- Когда тебя не взяли в институт с первого раза, я пошла уборщицей в ночную смену, чтобы оплатить твои подготовительные курсы. Помнишь? Ты обещала, что когда встанешь на ноги, я заживу как королева.
В зале повисла тишина. Даже судья подняла глаза от бумаг.
- Твой адвокат прав, - продолжила я, - я учитель. Я умею читать. Но я - твоя мать. И я тебе верила. Ты сказала - для коммунальных платежей. Я поверила. Что я не умею, так это не доверять собственной дочери.
Лиза наконец посмотрела на меня. В её глазах мелькнуло что-то похожее на раскаяние. Но тут Антон наклонился к ней, прошептал что-то на ухо. Она снова выпрямилась.
- В иске отказать, - прозвучало как приговор. - Доказательств обмана не представлено.
На выходе из зала я поймала Лизу за руку:
- Мне негде жить. Буквально.
Она высвободила руку:
- Мама, у тебя же вклад в банке.
- Там было на операцию. Если понадобится.
- А подруги?
- Они такие же пенсионерки, как и я.
Она вздохнула, порылась в сумочке, вытащила несколько купюр:
- Вот, возьми. Снимешь комнату.
Деньги. От дочери. Как милостыня.
- Оставь себе, - я попятилась. - Они тебе нужнее. На бриллианты. На туфли. На что там ещё тратят деньги от проданных материнских квартир?
- Мама, - в её голосе появилась сталь, - это бизнес. Просто бизнес. Через полгода мы всё вернём.
- Мы?
- Лиза, машина ждёт, - Антон появился за её спиной. - Нам пора.
Дочь кивнула. В последний момент обернулась:
- Я позвоню на днях. Решим что-нибудь.
Валентина накинула на меня свою шаль - на улице похолодало:
- Маша, плюнь ты на всё. Поживёшь у меня. Вдвоём веселее будет.
Я смотрела на удаляющуюся машину. Чёрную, блестящую, как жук. В ней увозили мою дочь. Или то, что от неё осталось.
- Знаешь, как называется то, что она со мной сделала? - я наконец нашла в себе силы говорить.
- Как?
- Предательство.
С неба упали первые капли дождя. Словно кто-то плакал за меня, потому что собственных слёз уже не осталось.
Приют обманутых матерей
- Машка, ешь давай. Совсем отощала, - Валентина подвинула ко мне тарелку с котлетами.
Два месяца я жила на чужой территории. В комнате, где каждый сантиметр напоминал: ты гость, незваный и непрошеный. По ночам сверлила мысль - я в шестьдесят восемь стала бездомной. Раскладушка скрипела под боком, подтверждая эту простую истину.
- Косточки ноют, - призналась я однажды за завтраком. - Каждая твердит, что я лишняя.
- Типун тебе, - Валентина стукнула ложкой по столу. - Ты мне компанию составляешь. Одна бы я тут с ума сошла.
Мы обе понимали - это утешение. Долго так продолжаться не могло.
Телефон Лизы упорно не отвечал. Когда набирала рабочий, секретарша цедила сквозь зубы: "Передам, что вы звонили". Дважды дочь говорила "перезвоню" и исчезала.
Я смотрела на чёрный экран и не понимала - неужели моя девочка, которую я выносила под сердцем, могла вот так просто вычеркнуть меня из жизни?
Как-то Валя ворвалась в квартиру, размахивая газетой:
- Ты только глянь!
С глянцевой страницы улыбалась Лиза. Заголовок гласил: "Восходящая звезда девелопмента: Елизавета Крылова о новых проектах и философии успеха".
- Красивая, - только и сказала я, проводя пальцем по фотографии.
- Да не туда смотришь! - Валентина перевернула страницу. - Читай!
"...Успех требует решительности, - цитировали мою дочь. - Иногда нужно отсечь всё, что тянет назад: старые связи, привычки, даже отношения. Прошлое - это балласт, мешающий взлететь".
Газета выпала из рук. Слова ударили больнее пощёчины. Балласт. Вот кем я стала для собственного ребёнка.
- Стерва, - прошипела Валентина.
- Не говори так, - я сама удивилась, как автоматически заступилась за дочь. - Она... заблудилась.
На следующее утро подруга вернулась с работы с таинственной улыбкой:
- Надевай что поприличнее. Едем.
- Куда?
- Сюрприз.
Трамвай довёз нас до окраины. Район, где я никогда не бывала - одноэтажные дома, голые тополя, заброшенный сквер. И среди всего этого - аккуратное трёхэтажное здание цвета топлёного молока.
- "Ясная поляна", - прочитала я вывеску. - Пансионат?
Директор - худощавая женщина с уставшими глазами - провела экскурсию. Коридоры пахли свежестью и почему-то яблоками. В столовой накрывали к обеду - белые скатерти, настоящие цветы в вазах.
- Здесь живут в основном пожилые люди, - объясняла она. - Многие... без близких. Или с близкими, но без жилья.
Я замерла:
- Валя, ты меня в богадельню привезла?
- Нет, балда! - она схватила меня за локоть. - Я тут буду работать бухгалтером по вечерам. А тебе предлагают должность администратора. С проживанием.
В моей новой комнате было маленькое окно, старая, но крепкая мебель и самое главное - тишина. Впервые за месяцы я почувствовала, как расслабляются плечи. Я снова была... нужна.
Через неделю освоилась. Помогала с документами, читала вслух тем, у кого уже не справлялось зрение, просто слушала - рассказы, жалобы, воспоминания.
- Мария Ивановна, - окликнула меня медсестра, - там письмо для Анны Сергеевны. Не отнесёте?
Конверт. Почерк неуловимо знакомый.
Анна Сергеевна жила в угловой комнате. Маленькая, сухонькая, с венами, просвечивающими сквозь тонкую кожу. На тумбочке - фотография девушки в выпускном платье.
- Вам письмо, - я протянула конверт.
- От Светочки? - её глаза ожили.
- От внучки?
- Да, - она прижала письмо к груди. - Только вы никому не говорите. Если мать узнает, что она мне пишет...
Я опустилась на край кровати:
- Вы давно здесь?
- Пятый год, - Анна Сергеевна разгладила покрывало. - Дочь забрала мою квартиру. Сказала, что это временно, пока я лечиться буду. Что потом продаст её и купит нам обеим жильё получше. А потом... пропала.
Слова эхом отозвались в сердце - слишком знакомые.
В воскресенье у меня был выходной. Я дошла до набережной, встала на середине моста. Слева - старый район с пятиэтажками, где прошла вся моя жизнь. Справа - новостройки, стеклянные башни, среди которых жила Лиза.
Два разных мира. И я застряла между ними.
Телефон в кармане вдруг ожил. Незнакомый номер.
- Мама? - голос Лизы звучал странно. Глухо. Будто она в подвале.
- Лиза? Откуда ты звонишь?
- Неважно. Мне нужно знать, где ты живёшь.
Десятки ответов пронеслись в голове. Колкие. Горькие. Справедливые.
- Зачем тебе?
- Я хочу... приехать. Поговорить.
Я цепко держалась за перила моста. Сколько раз за эти месяцы я молила о таких словах? Но сейчас что-то останавливало. Какая-то фальшивая нота.
- С чего вдруг такая забота? - спросила я. - Ты два месяца не интересовалась, где я и что со мной.
- Мама, пожалуйста...
Я закрыла глаза. Вспомнила Анну Сергеевну и её письма от внучки. Десятки других историй, услышанных в пансионате.
- У тебя проблемы, Лиза? - прямо спросила я.
Молчание на том конце было ответом.
- Что случилось? - упорствовала я.
- Антон, - выдохнула она наконец. - Он... он исчез. Вместе с деньгами. Всеми деньгами.
Когда рушатся башни
Никогда не забуду её лицо в тот вечер. Бледное, с запавшими щеками, с тенями под глазами. Напротив меня сидела незнакомка в потертом свитере, лишь отдаленно напоминающая мою дочь.
- Они всё забрали, мама, - Лиза говорила тихо, словно боялась, что стены кафе имеют уши. - Счета пусты. В офисе опечатывают документы. Антон исчез шесть дней назад. Просто... растворился.
Стекла кафешки запотели от дыхания посетителей. За окном хлестал дождь, превращая огни города в расплывчатые пятна.
- Знаешь, что самое плохое? - она нервно ломала пластиковую ложку. - Я ничего не понимала. Подписывала, что он просил. А теперь... теперь следователи говорят, что я соучастница. Что меня могут... - она не договорила.
Я смотрела на неё и думала - вот теперь ты знаешь, как это. Подписывать, не читая. Доверять и оказаться у разбитого корыта.
- И ты пришла ко мне, - слова сами вырвались. - Когда грянул гром.
Что-то промелькнуло в её глазах - обида? стыд? Не разобрать.
- Я не за деньгами, - она резко выпрямилась. - Господи, мама, я знаю, что у тебя ничего нет.
- Тогда зачем?
Она обхватила себя руками, будто пытаясь согреться:
- Я не знаю, куда идти. К кому идти. Все отвернулись. "Подруги", партнеры... Даже домработница уволилась, прихватив мои серьги.
Кто-то за соседним столиком расхохотался. Лиза вздрогнула.
- Ты ведь могла потерять всё и раньше, - сказала я. - Когда только связалась с Антоном.
- Ты не понимаешь! - она ударила ладонью по столу. - Он показал мне другой мир. Где всё возможно. Где нет этих... ограничений.
- Ограничений?
- Ну знаешь... копить на новые сапоги. Экономить на фруктах. Считать дни до зарплаты, - она поморщилась. - Твой мир, мама.
От её слов стало физически больно. Вот как она видела мою жизнь - серой, убогой, недостойной.
- Моя жизнь, - медленно проговорила я, - была посвящена тебе. Чтобы у тебя были и фрукты, и сапоги. И образование. И шанс на что-то большее.
- Я знаю, - она почти шептала. - Я правда хотела всё вернуть. Купить тебе новую квартиру, лучше прежней.
- А где сейчас моя старая?
Она закусила губу:
- В ней живет семья врачей. Муж, жена, двое детей. Я видела их... однажды.
Я представила чужих людей в моей квартире. Их вещи на моих полках. Их дети в комнате, где выросла Лиза.
- Знаешь, что я вспомнила? - спросила я. - Как ты в пятом классе взяла деньги из моего кошелька. На какую-то модную заколку.
Она удивленно подняла глаза:
- Ты помнишь?
- Помню, как ты плакала, когда призналась. Как клялась, что никогда больше... И - я тебе верила.
Мы замолчали. За окном проехала машина, окатив стекло грязью.
- Что ты будешь делать? - наконец спросила я.
- Адвокат советует уехать. Куда угодно. Хоть в деревню к дальним родственникам, - она горько усмехнулась. - Он говорит, меня могут... За соучастие.
- У тебя есть деньги?
- Немного. На "черный" день, - она невесело хмыкнула. - Кто бы знал, что он настанет так скоро.
Я смотрела на неё и не понимала - как она могла стать такой чужой? Когда началось это превращение моей девочки в эту холодную женщину с пустыми глазами?
И в то же время... часть меня до сих пор видела в ней того ребенка, который залезал ко мне в кровать во время грозы.
- Прости меня, мама, - вдруг сказала она. - Если бы я могла вернуть время...
Я глубоко вздохнула. Сколько раз я представляла этот момент? Как она просит прощения, а я великодушно прощаю. Но сейчас...
- Лиза, тебе не за что извиняться.
Она вскинула голову:
- Что?
- Ты поступила как взрослый человек. Сделала выбор. Взвесила риски.
- Но...
- Это был твой выбор - предать мать ради красивой жизни. Ты не жалеешь об этом. Ты жалеешь, что всё рухнуло.
Она отпрянула, будто от удара. Побледнела еще сильнее.
- Хорошо, - прошептала она. - Да. Я сделала это осознанно. Мне нужны были деньги. Срочно. Но я правда планировала всё вернуть!
- Ты продала не квартиру, - я застегнула пальто, готовясь уйти. - Ты продала доверие. А оно бесценно.
- И что теперь? - в её голосе звенели слезы. - Бросишь меня, да? Отомстишь?
Я долго-долго вглядывалась в её лицо. Искала. Все эти месяцы я представляла эту встречу. Думала, что скажу. Что почувствую.
- Запиши адрес, - наконец сказала я.
- Что?
- Пансионат "Ясная поляна". Я там работаю. Если надумаешь начать с чистого листа - приходи.
- С какого листа, мама? - она нервно рассмеялась. - У меня ничего не осталось.
- У тебя есть мать, - я встала. - Пока еще есть.
Выйдя из кафе, я двинулась к мосту через реку. Тому самому, что разделяет новый район и старый. Остановилась на середине, глядя на воду.
Всю жизнь я строила для неё мосты. Соединяла берега. Сглаживала углы. Может, пришло время ей научиться самой?
Телефон в кармане завибрировал.
"Я приду завтра. Мне больше некуда идти".
Я смотрела на эти слова и не знала - радоваться или плакать. Есть ли дорога назад? И самое главное - хочу ли я сама по ней идти?
Спрятав телефон, я пошла дальше, в сторону пансионата. Но почему-то оглянулась на сверкающие башни на другом берегу. В одной из них еще вчера жила моя дочь.
А завтра... завтра я узнаю, кем она станет.
***
Не уходите молча. Поделитесь в комментариях: смогли бы вы простить такое?
Подписывайтесь на канал. Чтобы найти ответы на собственные вопросы...
***