Оригинал с библиографией и прочим
Для учёных философия науки полезна примерно так же, как орнитология для птиц
— приписывается Ричарду Фейнману
Большинство учёных не переживают особенно насчёт философии; они просто увлечённо "занимаются наукой". Они проводят эксперименты, анализируют данные и докладывают о результатах. И, делая это, они систематически впадают в известные философские ловушки.
В этом эссе мы рассмотрим две из них: эссенциализм и традиционализм.
"Эссенциализм" это такое учение о том, что за реальными предметами скрываются "сущности" ("эссенции") - некие вечные категории, которые никто не может напрямую наблюдать, но они, тем не менее, есть. Расовые категории, например, один из распространённых видов "сущности". Быть расистом - приписывать различным группам людей универсальные качества, которые их лично определяют.
Имея в виду долгую историю расизма, ясно, что люди не нуждаются в крупных стимулах, чтобы навязывать миру категории. Всё же, наш инстинкт категоризации не всегда плох. По факту, это ключевая часть науки. Поиск стереотипов - то, как Дмитрий Менделеев создал периодическую таблицу элементов. Таким же образом Джон Сноу обнаружил, что холера развивается в воде. И так Иоганн Кеплер открыл законы движения планет.
И так, если категоризация закономерностей может быть полезной, что же делает эссенциализм плохой идеей? Быть эссенциалистом, как мы считаем - означает возводить некую категорию мышления (или теорию) в статус "высшей истины". Поступая так, мы не используем свидетельства для осведомления теории. Мы используем теорию, чтобы толковать свидетельства... И упускаем из виду, что можем ошибаться.
Как и большинство человеческих занятий, "эссенциализм" это общественное мероприятие. Да, вы можете заниматься им сами по себе, но тогда вас обзовут "фриком". Чтобы быть престижным эссенциалистом, вы должны быть частью традиции. Вы должны считать Х, потому что ваш учитель тоже думал Х. И, так как ваш учитель был престижен, то таким будете и вы. Когда мы сочетаем эссенциализм с традиционализмом, мы получаем мощнейший рецепт убийства науки. Мы трактуем мир через наши излюбленные линзы, а затем вознаграждаем себя за это.
Далее мы рассмотрим примеры эссенциализм и традиционализма в экономике, биологии и статистике. Но начнём мы несколько издалека с греческой философии.
Заклятие Платона
Платон Афинский был, пожалуй, первым мыслителем, что соединил эссенциализм и традиционализм. Что неудивительно, цель у него была политическая.
Платон родился во время афинских экспериментов с демократией - период, отмеченный суматохой, войной и голодом. Возможно, в силу этой нестабильности (а также потому, что его семья претендовала на царскую кровь) Платон не испытывал к демократии сочувствия. Взамен, он сурово отстаивал традиционное иерархическое правление:
Величайший принцип из всех в том, что никто... Не должен быть без вождя... (Человек) должен приучать свою душу, длительной привычкой, никогда не мечтать действовать независимо, и стать таким образом совершенно неспособной к этому. - Платон Афинский, в цитате Карла Поппера.
Учитывая свою реакционную политику, Платон был возмущён событиями, что его окружали. Во время его жизни аристократический порядок пребывал в смятении. И в этих условиях Платон искал нечто постоянное, за что можно ухватиться. Он нашёл это постоянство в своей философии. Социальные перемены, подводил теорию Платон, подобны энтропии. Изменения никогда не бывают прогрессивными, но, взамен тому, всегда составляют неумолимую силу порчи, разложения и вырождения. Или, во всяком случае, так прочёл Платона Карл Поппер.
В своей книге "Открытое общество и его враги", Поппер уничтожает Платона и за его политику, и за философию. Как Поппер это видел, Платон унял свою ярость в адрес социальных перемен, навязыв сумбурному реальному миру некий "высший план" вечных истин. Платон назвал этот высший план "формами" - незримый мир, в котором предметы реального мира имеют безупречное и неизменное отображение. За каждый реальным треугольником, например, скрывается совершенная "форма" треугольника.
В приложении к математике эта идея выглядела разумно. Идеальный треугольник, как все мы знаем, это трёхсторонняя фигура, сумма углов которой равняется 180°. И хотя ни один реальный треугольник в мире не обладает этим свойством в абсолютной точности, мы можем себе представить такую фигуру, у которой это есть. Это, сказал бы Платон, и есть "сущность" треугольника.
В действительности, это определение. Смотрите, в математике мы начинаем с определения и затем изучаем следствия из него. Например: Эвклид постулировал, что параллельные линии никогда не пересекаются. Из этого (и иных определений) он вывел правила эвклидовой геометрии. Из определения произвели следствия. Если бы вы мыслили как Платон, вы бы заявили, что Эвклид открыл некий высший план истины - но это научная ошибка. Проблема в том, что нет никаких гарантий тому, что определения (и их следствия) имеют какое-либо отношение к реальному миру.
Пример для иллюстрации: на изогнутой поверхности Земли эвклидова геометрия попросту неверна. На поверхности нашей планеты параллельные прямые могут пересекаться, что означает, что "высший план истины" Эвклида несостоятелен. Нарисуйте достаточно большой треугольник и обнаружите, что сумма его внутренних углов будет больше, чем 180°.
Вернёмся к Платону. Карл Поппер не был впечатлён его эссенциализом, потому что опознал в нём рецепт псевдонауки. Согласно Платону, "сущности" доступны нам только через "интуицию". Поппер высмеял эту идею, но он не был первым в этом. Заклятие Платона была снято во время эпохи Просвещения, когда мыслители вроде Джона Локка, Дэвида Юма и Иммануила Канта подчеркнули значение эмпирического познания. Чтобы заниматься наукой, утверждали они, вы не можете просто навязывать миру свои идеи и определения. Вместо этого вам следует использовать наблюдения за реальными событиями, чтобы держать идеи под контролем.
Конечно, подобно сущностям, научные модели это всегда некие идеализации реальности. Ключевая разница, однако, в самом отношении вокруг идеи. Когда наука делается качественно, с гипотезами обращаются как с предварительными и неполными заключениями. Когда возникают новые свидетельства, грамотный учёный должен сохранять открытость к пересмотру или отказу от своей модели. В случае сущностей Платона всё наоборот. Сущность вечно истинна... Неоспоримое прозрение великого ума. Свидетельства следует истолковывать в свете этого прозрения, но никогда не напротив.
"Эссенциализм", как мы видим, есть обожествление теории - преобразование из "предварительного объяснения" в "безвременную истину". Эта трансформация редко происходит за день, но обычно подкрепляется путём повторения. На протяжении времени учёные склонны влюбляться в свои теории, обороняя их от противоречащих свидетельства. Со временем домашняя теория становится "школой мысли", передаваемой от учителя к ученику. Если эта традиция становится повсеместной, то теория превращается в "вечную истину". Или, скорее, кажется такой для тех, кто находится под её чарами.
Ниже мы взглянем на три академические дисциплины, которые (по крайней мере отчасти) околдованы эссенциализмом и традиционализмом. Одержимая идеализацией свободного рынка, дисциплина экономики - самый "злостный нарушитель". Но не единственный. Популяционные биологи часто интерпретируют мир через линзы модели "эквилибриума", которая мало чем напоминает действительность. И, в своей страсти к "строгости", статистики придали священный статус "общепринятой мудрости" субъективным убеждениям.
То, что объединяет эти практики, по нашему мнению, и есть слияние эссенциализма с традиционализмом. Эта могучая комбинация для создания и увековечивания любой идеологии.
Эссенциализм и традиционализм в экономике
Основной корпус экономики содержит так много ложных утверждений, что можно было бы написать целую книгу с их опровержением (и поэтому Стив Кин именно так и поступил, см. библиографию). Хотя экономика позиционируется как "твёрдая наука", под капотом у неё - эссенциалистский догматизм, удерживаемый на месте традицией.
Возьмём, для примера, апелляцию экономистов к "естественности". Согласно неоклассическим экономистам, существует некая "естественная" частота безработицы, и существуют "естественные" монополии. Даже распределение дохода, полагают, "контролируется неким природным законом",
И в общем нет ничего страшного в апелляции к естественному закону. Действительно, учёные так постоянно делают. Но вне экономики этот термин имеет недвусмысленное значение: "естественный закон" или "закон природы" - это некая эмпирическая закономерность без каких-либо известных исключений. Ведущий образец - законы термодинамики. Оставленные в покое, предметы "естественно" возвращаются к термодинамическому равновесию. Оставьте горячий кофе на столе, и вскоре он охладится до комнатной температуры. Этот результат будут сегодня таким же, каким он был вчера. И у меня, и у вас получится одно и то же. Это и есть "закон природы".
Документируя и объясняя такую эмпирическую закономерность, мы следуем рецептам, изложенным Локком, Юмом и Кантом. Наблюдайте реальный мир и старайтесь объяснить последовательные совпадения. Когда экономисты апеллируют к "естественному закону", однако, они делают нечто иное.
Возьмём так называемую "естественную" частоту безработицы. Если бы эта частота была подобна законам термодинамики, то безработица бы тяготела к некой единой величине. Пытайтесь сколько хватит сил, но было бы невозможно надолго сдвинуть безработицу от этой "натуральной" частоты.
Нет нужды подчёркивать, что безработица устроена не так. Вместо некой константы она колеблется в широких пределах - как в краткой, так и в дальней перспективе. И, когда экономисты ссылаются на "естественную" частоту безработицы, они не имеют в виду никакой эмпирической закономерности. Они имеют в виду сущность, "эссенцию". Как определил её Милтон Фридман, "естественная" частота безработица - та, что "согласуется с равновесием в структуре реальных зарплат". Таким образом, когда бы (и где бы) рынок труда ни был в "равновесии", безработица будет на нём представлена в своей "естественной" величине.
Ну а как мы поймём, что рынок в "равновесии"? Хороший вопрос... Ведь никто не знает. Это потому, что "рыночный эквилибриум" - не что-то, что экономисты реально наблюдают. Это то, что экономисты воображают и затем проецируют в реальный мир. Другими словами, это некая сущность.
Чтобы убедиться в том, что это правда так, возьмите любой учебник экономки и поищите в нём тут часть, где авторы измеряют "равновесие" рынка. Найдите секцию, где они конструируют "законы" спроса и предложения из эмпирических наблюдений. Посмотрите, где они меряют кривые спроса, кривые предложения, кривые предельной полезности и кривые предельной стоимости. Серьёзно, поищите эти метрики. Вы их не найдёте.
Не найдёте вы их там потому, что их никто не наблюдает. Все эти понятия - эссенциальные. Стремящийся к равновесию свободный рынок - идея, которую экономисты транслируют на реальный мир и затем через неё интерпретируют его события. Что-либо, что совпадает с этим видением, составляет "доказательство" сущности. И что угодно, что выглядит противоречащим ему, отклоняется в качестве "искажения".
Что приводит нас к экономическому образованию. Центральное содержание базовых экономических курсов мало изменилось за последние полвека (если не дольше). И это вовсе не потому, что там "надёжное" знание. Это потому, что содержание "азов" экономики - это традиция. Весь смысл такого обучения - индоктринация следующего поколения в "сущность" экономики. Эта мощная комбинация эссенциализма и традиционализма сделала большую часть современной экономики "высоко оплачиваемой псевдонаукой".
Эссенциализм и традиционализм в популяционной биологии
В сравнении с экономикой, основания эволюционной биологии покоятся на состоятельном фундаменте. Всё же нельзя не признать, что ряд элементов биологии апеллирует к эссенциализму. Мы воспользуемся популяционной биологией как примером.
Популяционные биологи изучают частоту генов (или, аккуратнее выражаясь, частоту генотипа) внутри группы организмов. Среди людей, к примеру, у большинства глаза того или иного оттенка карего, тогда как у примерно 10% людей голубые глаза. Цель популяционной биологии - объяснить такую пропорцию и понять, почему и как она изменяется со временем.
Фундаментальная гипотеза эволюционной биологии в том, что организмы эволюционируют. В связи с чем любопытно, что многие популяционные биологи используют модель частоты генотипа, которая исключает эволюцию. Эта модель, известная как закон Харди-Вайнберга, обозначает условия, при которых частота генотипа в популяции будет оставаться в равновесии, и популяция таким образом считается пребывающей в "генетическом равновесии". Чтобы удовлетворить этой модели, в популяции должно происходить половое размножение, она бесконечно крупная, спаривание в ней случайное, число потомков на каждого родителя одинаковое, мутации отсутствуют, миграции тоже, и, главное, эта популяция не подвержена естественному отбору. Иными словами, моделируемая популяция должна ничем не походить на те, что мы находим в реальной природе.
Но даже так, подобная нереальность - необязательно составляет проблему, если мы ясно указываем, что проводим математический мысленный эксперимент. Проблема, впрочем, возникает - так как популяционные биологи часто применяют модель Харди-Вайнберга для интерпретации реальности. Они проводят статистические тесты, чтобы проверить, обеспечивает ли эта модель Харди-Вайнберга "годное объяснение" эмпирическим данным. Если совпадений достаточно, то они заключают, что популяция в генетическом равновесии.
Вы уже видите, в чём проблема? Подобно ищущему равновесия рынку, закон Харди-Вайнберга это "сущность". Никто не может непосредственно наблюдать генетическое равновесие некой популяции - не больше, чем мы можем наблюдать, как некий рынок находится в равновесии. И, подобно неоклассической модели рынка, допущения, стоящие за законом Харди-Вайнберга, систематически нарушаются в реальном мире. И, в первом приближении, такую модель не стоило использовать никогда.
Здесь, впрочем, популяционные биологи берут подсказку у экономиста Милтона Фридмана. В своём эссе "Методология позитивной экономики" Фридман утверждает, что невозможно проверить теорию, сопоставляя её положения с действительностью. Вместо того нам следует судить о допущениях при помощи предсказаний, что они производят. Если эти предсказания состоятельны, пишет Фридман, то состоятельны и предпосылки (о том, почему это скверная идея, смотрите эссе Джорджа Блэкфорда "О псевдонаучной природа методологии Фридмана "Как если бы")
Вот как популяционные биологи применяют трюк Фридмана. Они берут модель, допущения которой известны в качестве ложных с точки зрения реальных свидетельств, и подвергают их статистическим тестам. Они получают один из двух возможных результатов.
Если тестирование выдаёт некое значение ниже определённого порога, то популяция назначается "пребывающей в генетическом равновесии". И обратно, если тест даёт некое значение выше определённого порога, то популяцию помещают в категорию "генетического неравновесия". Популяционные биологи считают, что любой исход рационален. Но это убеждение игнорирует ложные предпосылки этой модели, что приводит к невозможности отвержения самой модели.
Чтобы довести это рассуждения до наиболее абсурдной точки, представим себе гипотезу, утверждающую: "Если средний рост человека выше, чем 0, то рост находится в неравновесии". Теперь предположим, что применим некую "особую процедуру" для проверки этой гипотезы. Которая может принести нам два возможных исхода:
- Нулевой результат: средний рост человека равняется 0. Заключение: рост в равновесии.
- Альтернативный результат: средний рост человека выше 0. Заключение: рост в неравновесии.
В любом возможном случае мы "продемонстрировали" нечто насчёт роста людей. Или, скорее, применяя некую модель, которая априори известна нам как ложная, мы одурачили себя.
Подобно вере экономистов в стремящийся к равновесию свободный рынок, многие популяционные биологи дошли до обращения с законом Харди-Вайнберга как с некой вечной, сущностной истиной. Это верование передаётся от учителя к ученикам в порядке "традиции". Почему мы используем вообще эту модель? Да потому что наши престижные профессора так делали.
Ради справедливости к популяционным биологам нужно сказать, что апелляция к традиции никогда среди них не была столь велика, как в экономике. И сегодня всё больше биологов используют альтернативные модели, которые не опираются на какие-либо допущения Харди-Вайнберга. И всё-таки, даже с учётом этого, стойкая притягательность модели Харди-Вайнберга сообщает нам об идеологическом могуществе эссенциализма и традиционализма.
Эссенциализм и традиционализм в статистике
Есть одна старая поговорка, что математика привносит в экономику rigor (строгость), но также mortis ("трупность"; игра слов от rigor mortis, с лат. трупное окоченение). То же мы можем сказать о статистике.
И так, на первый взгляд, это обвинение выглядит несправедливым, так как статистика это математика. Но факт в том, что статистика была разработана как математический инструмент для учёных - орудие для помощи в оценке гипотез. Превыше всего учёные хотят знать, насколько "корректны" их гипотезы. Проблема, однако, в том, что подобное суждение с неизбежностью субъективно. Свидетельства за (или против) гипотезы всегда условны и неполны. В связи с чем учёные вынуждены прибегать к субъективному решению.
Назначение статистики - поместить цифры в это субъективное решение, дав количественную оценку неопределённости. Это полезное упражнение, но не то, что устраняет субъективность. Положим, я нашёл, что существует 90% вероятности того, что некая гипотеза верна. Мне всё ещё требуется лично принять решение о том, как дальше с этим быть. Иными словами, статистика может помочь в принятии решений, но не может совершать их за нас.
К сожалению, во многих закоулках науки статистические инструменты стали фетишем в качестве вещи, в роли которой они никогда не задумывались: алгоритм для принятия решений. Учёные применяют инструменты (стандартной) статистики, словно бы они были некой абсолютной, "эссенциальной" истиной, как ритуальный алгоритм в оценке гипотез.
Давайте взглянем на этот ритуал. Допустим, у нас есть монетка, и мы хотим выяснить, "сбалансирована" ли она, в том смысле, что "присущая" вероятность выпадения орла или решки составляет 50:50. Мы помещаем слово "присущий" в кавычки. так как очевидно речь о некой "сущности". Мы не можем наблюдать вероятность выпадения орла либо решки на единственном броске - это математическая абстракция, которая навеки за пределами нашего непосредственного восприятия. В реальном мире всё, что мы можем увидеть - это длительное поведение монетки.
В стандартной ("частотной") статистике мы исходим из допущения, что долгосрочная частота бросков монетки даёт нам понимание её "присущей" вероятности выпадения орла или решки. И вот как этот алгоритм работает. Сперва допустим, что монетка "сбалансирована". Затем, высчитаем вероятность того, что сбалансированная монетка сможет дать наблюдаемую частоту (или выше) выпадения орлом. Наконец, выберем "критическое значение", ниже которого должны будем отвергнуть свою гипотезу о том, что монетка сбалансирована.
Если вы когда-либо проходили вводный курс по статистике, вы знаете этот алгоритм наизусть. И теперь вот в чём беда. Алгоритм кажется устраняющим субъективный элемент из оценки гипотезы. И всё-так он этого не делает. Заметим, что после того, как мы посчитали нашу статистику (p-значение), мы всё ещё остаёмся с неопределённостью. Предположим, например, что мы подбросили монетку несколько тысяч раз, и у нас выпало немного больше орлов, чем решек. Допустим, что вероятность того, что сбалансированная монетка даст нам такую (или выше) пропорцию выпадения орла, около 1% (1/100). Имея это в виду, мы всё ещё должны выбрать между двумя сценариями:.
- Монетка сбалансирована, но мы засвидетельствовали маловероятный результат
- Монетка не сбалансирована, и мы засвидетельствовали вполне вероятный результат
Этот выбор - всё ещё субъективный. Справедливости ради, большинство статистиков готовы всё это признать, отмечая, что выбор "критического порога" (ниже которого мы отклоняем нулевую гипотезу) весьма произволен. Они могут также признать, что во многих реальных сценариях допущения, стоящие за вычислением p-значения нарушаются, означая то, что само это значение бессмысленно.
К сожалению, когда проверки нуль-гипотезы используются учёными (особенно в социальных науках), об этих проблемах забывают. Вместо этого учёные апеллируют к традиции. Забудьте думать о том, что порог "статистической значимости" произволен. Традиционное значение составляет 5%. Если ваше p-значение ниже этого магического числа, то ваши результаты "значимы".
С этой традицией в рукаве мы получаем видимо объективную процедуру обнаружения "истины". Но в действительности, речь о сущности - ряде "ad hoc-алгоритмом, сохраняющих фасад научной объективности". Эти алгоритмы оказали разрушительный эффект на науку, так как фундаментально они просто дают рецепт того, как получить "значимый результат":
- Играйте с вашими данными, пока не получите p-значение ниже 5%
- Опубликуйтесь
- Получите цитирование
- Получите должность на кафедре
- (И никогда не проверяйте валидность своих результатов)
К счастью, существует растущее движения по реформе проверки гипотез. Одно из решений - предварительная регистрация экспериментов для удаления возможности у исследователей "переиграть" статистику. Другая опция - снижение "традиционного" уровня статистической значимости.
Хотя мы приветствуем оба этих изменения, мы подчёркиваем, что они не разрешают фундаментальную проблему - она в том, что суждение о гипотезе всегда субъективно. По этой причине мы поддерживаем переход к байесовской статистике. Не будем здесь погружаться в подробности, но если вкратце, байесовская статистика откровенна насчёт субъективного элемента в оценке гипотез. И по факту, когда вы применяете байесовский метод, эта субъективность внедряется в вычисления (в виде того, что байесианцы называют "априорной вероятностью").
Вопреки тому, что мы видим в качестве однозначных преимуществ байесовской статистики, многие студенты до сих пор изучают "частотный" подход. Почему? Да потому что такова традиция, преподаваемая в качестве абсолютной истины.
Тотемы эссенциализма
В своём сатирическом очерке "Жизнь среди эконов", Аксель Леижонхувуд описывает экономистов, словно бы они были некой "первобытной" общиной. "Эконы", замечает они, это занятное племя со странными ритуалами и мистическими тотемами, которым они поклоняются. Важнейший среди "тотемом" состоит из "двух резных палок, соединённых посередине, что несколько напоминает по форме ножницы". Леижонхувуд, разумеется, описывает пересекающиеся кривые спроса и предложения с "рыночным равновесием" в центре.
Мы считаем, что обозначение этой модели в качестве "тотема" вполне уместно. Тотем не предназначен для описания действительности - он сделан для её определения. "Эконы" не проверяют тот тотем свободного стремящегося к равновесию рынка. Они используют его как ритуал для обоснования социального поведения. Когда "реальность" встаёт на пути, замечает автор эссе, может случиться одно из двух:
"Или он [экон] обвинит участника, исполняющего церемонию, в неудачном проведении ритуала, в той или иной его части, или же оправдает утверждение о том, что "золото здесь", утверждая, что мы ещё недостаточно глубоко закопались"
Иначе говоря, тотем есть "истина", а свидетельства да будут прокляты.
И хотя экономическая модель "свободного рынка" - наиболее бесстыдный тотем, существует множество других в современной науке: модели, возведённые в статус "высшей истины". Мы подчеркнули две таких конструкции: "закон" генетического равновесия Харди-Вайнберга и частотный метод статистической проверки гипотеза.
Любопытно, что эти три тотема похожи между собой, как показано ниже. Каждый из них приятно симметричен, привлекая взгляд к центру.
На первый взгляд, это совпадение загадочно, так как эти три модели имеют дело с несвязанными темами. Для платониста может показаться, что учёные изыскали некую "сущностную форму" в реальности. То, что нам кажется более вероятным, однако - что мы изыскали некое эстетическое предпочтение.
Многие учёные убеждены, что хорошая теория должна быть "изящной". Но с какой стати законы природы обязаны уважать человеческую эстетику? Если бы так всегда и получалось, это было бы изумительно. Но, как показывает в своей книге "Потерянные в математике" учёная-физик Сабина Хоссенфельдер, апелляция к эстетике сбивает учёных прочь c пути гораздо чаще, чем приводит их к правде.
Апелляция к эстетике, следовательно, сомнительный способ делать науку. Но это отличный способ укоренить некую идею в умах людей. Каждый год миллионы студентов причащаются к центральному тотему экономики - "две резные кривые палки, соединённые по центру вместе, напоминая по форме ножницы". Этот тотем приятно прост и симметричен; настолько, что немногие студенты его когда-либо забудут.
И в этом весь смысл.
Не обращайте внимания, что тотем стремящегося к равновесию свободного рынка никак не контактирует с реальностью. Важно то, что тотем запоминается... С лёгкостью впечатывается в психику, легко накладывается на мир и без труда передаётся следующим поколениям: вечная истина, распространяемая без сомнений.
Когда речь заходит об эссенциалистских тотемах, экономика это низко висящий плод. Но, как мы постарались показать, эссенциализм и традиционализм процветают в науке повсеместно. Это древняя проблема, пробирающаяся в самое ядро мышления людей. Как указывает прочное заклятие Платона, слишком часто мы находим идеи более соблазнительными, нежели факты.