Телефон Антона завибрировал на кухонном столе в тот самый момент, когда Марина домывала последнюю чашку. День уже истончился до вечерних сумерек, и в окно заглядывал октябрь – рыжий и нахальный, как соседский кот.
Антон был в душе – пел там что-то заунывное, фальшивя на высоких нотах так самозабвенно, что стекло запотевшей кабинки, казалось, вот-вот треснет от отчаяния.
Экран его смартфона вспыхнул оповещением из банковского приложения. Марина машинально скользнула взглядом по высветившейся строчке: "Перевод: 8 500 руб. Получатель: К.С." И следом ещё одно: "Покупка: Л'Этуаль, 12 300 руб."
Капля воды сорвалась с кончиков её пальцев и разбилась о дисплей телефона, размазав цифры, но не смыв их из памяти. Марина замерла с полотенцем в руках.
За последние полгода семейный бюджет истончился до прозрачности – они экономили на всём, от отпуска до походов в кино. И вот – косметика на двенадцать тысяч? И переводы какому-то К.С.?
Шум воды стих. Марина поспешно отвернулась к раковине, делая вид, что всё ещё занята посудой, хотя в мойке осталась только горстка влажных ложек.
– Чай будешь? – спросила она через плечо с деланной небрежностью, которая далась ей ценой прикушенной до боли щеки.
Антон появился на пороге кухни – распаренный, с полотенцем вокруг талии и каплями воды, скатывающимися по впалой груди. Когда-то эта грудь казалась Марине прибежищем всех земных радостей. Теперь она напоминала ландшафт чужой планеты – знакомый, но безнадежно далекий.
– Буду, конечно, – он потянулся к телефону и замер, заметив влажное пятно на экране. – Ты смотрела мой телефон?
Вопрос прозвучал с такой непропорциональной тревогой, будто речь шла о государственной тайне, а не о мобильнике мужа-системного администратора, чья карьера последние годы напоминала застрявший лифт.
– Просто увидела оповещения, – Марина поставила чайник на плиту с такой силой, что он подпрыгнул. – Двенадцать тысяч в "Л'Этуаль"? Серьёзно, Антон?
Он схватил телефон так быстро, словно тот мог сбежать, и уткнулся в экран. На его лбу проступила испарина, которая никак не была связана с горячим душем.
– А, это... это сюрприз, Мариш. Хотел тебе... ну... у тебя ведь день рождения скоро.
– Через четыре месяца, Антон.
– Я заранее готовлюсь. – Он улыбнулся так неестественно, что уголки губ, казалось, держались на невидимых скрепках. – А перевод – это Костику, он просил одолжить на новый ноутбук.
– Костик уже месяц как в Таиланде. – Марина скрестила руки на груди. – И кто такой К.С.?
Чайник на плите засвистел с такой пронзительностью, словно почуял ложь и решил разоблачить её на всю кухню, на весь дом, на весь микрорайон.
Антон дёрнулся к нему, по пути уронив полотенце, и теперь суетливо пытался одновременно поднять его и выключить газ. Голый, нелепый, с побагровевшими ушами.
– К.С. – это... это Костин счёт! Служебный! Он просил перевести туда, чтобы не терять... проценты по карте... там кешбэк выгодный...
Марина наблюдала за этим представлением с чувством, как будто смотрит плохой спектакль, где актёры забыли текст, а суфлёр умер от стыда ещё в первом акте.
– И часто ты переводишь деньги на этот... выгодный кешбэк?
– Мариш, ну что ты начинаешь? – Антон наконец справился с полотенцем и конфорочной ручкой. Его голос приобрёл натужную бодрость тамады на похоронах. – Один раз всего! Первый и последний!
Телефон в его руке тренькнул новым оповещением, и Антон подпрыгнул, как мальчишка, пойманный за кражей соседских яблок.
Он судорожно нажал кнопку блокировки, но Марина успела заметить: "История переводов: К.С. – регулярный получатель (14 операций)".
В кухне повисла тишина, густая и вязкая, как остывающий кисель. За окном ветер гонял опавшие листья – рыжие улики осени. Где-то на верхнем этаже заплакал ребёнок.
– Я могу объяснить, – начал Антон тем самым тоном, который никогда, со времён сотворения мира, не предвещал внятных объяснений.
Марина молча смотрела на чужого, незнакомого человека в полотенце посреди их кухни и чувствовала, как что-то важное – то, что держало их десять лет вместе – трескается, как лёд на весенней реке. И холод этих трещин расползался по всему её телу.
Марина вернулась в спальню, держа чашку остывшего чая, которого так и не коснулась губами. Антон, наспех одевшись, заперся в кабинете – там, за дверью, в мерцании монитора, он строил свои цифровые и, как теперь выяснялось, не только цифровые крепости.
Она опустилась на краешек кровати, с которой сползало одеяло – такое же неопрятное и запутанное, как её мысли. На прикроватной тумбочке стояла фотография в простой деревянной рамке: они вдвоём на ступенях ЗАГСА.
На девушке в кадре – пышное платье цвета слоновой кости и улыбка такой ослепительной надежды, что нынешняя Марина невольно поморщилась. Надо же было быть такой дурой.
Антон смотрел на неё с фотографии влюблёнными глазами, придерживая рукой непослушную прядь темных волос, выбившуюся из-под венка. В то августовское утро, десять лет назад, он каждые пять минут поправлял галстук-бабочку, которая, честное слово, сидела идеально – просто нервничал так, что у него тряслись руки, а на лбу выступали мелкие капельки пота.
– Маришка, я такой счастливый, что боюсь – это сон, – шептал он ей вечером, когда они наконец остались одни в гостиничном номере, а за окном грохотал салют, будто весь город праздновал их любовь. – Щипни меня, а то я боюсь проснуться.
Она не щипнула – поцеловала, и поцелуй перерос в неистовую ночь, после которой простыни выглядели так, словно на них повздорили два пациента психиатрической клиники.
Тогда Антон работал в небольшой айти-компании. Его зарплаты едва хватало на однушку в спальном районе и поездку в Геленджик раз в год – но зато какой он был... живой.
Прибегал домой с охапкой полевых ромашек, которые собирал на лугу за офисом, таскал Марину на концерты незнакомых групп в прокуренные подвалы, а по выходным мог весь день провести, выдумывая новое блюдо на их крошечной кухне. Результат обычно был съедобным, но никогда – предсказуемым.
– Ты у меня дизайнер от Бога. Вот увидишь – через пять лет вся Москва будет знать твоё имя, – говорил он, обнимая её сзади, пока она корпела над макетами очередного проекта. И верил в это больше, чем она сама.
Вот Москва действительно её узнала. Но кто мог знать, какой ценой?
За окном спальни огромная луна выползла из-за соседнего высотного здания – жёлтая и равнодушная, как глаз наблюдающего божества. Марина отвернулась от её бесстыжего света и зарылась лицом в подушку.
Всё начало меняться, когда ей предложили руководить отделом в крупной дизайнерской фирме. Зарплата, от которой у неё перехватило дыхание, рабочий день, растянутый на резинке дедлайнов до неузнаваемости, и вечный мандраж, который не отпускал ни на минуту – вдруг не справится, вдруг разочарует, вдруг окажется, что её взяли по ошибке?
Антон поначалу был в восторге. Они переехали в просторную трёхкомнатную квартиру в центре, обставленную с тем безупречным вкусом, который стал визитной карточкой Марины Волковой на рынке дизайнерских услуг.
Купили подержанный, но вполне приличный "Форд" – чтоб как у людей. Перестали считать деньги до зарплаты и начали откладывать на старость – как взрослые, разумные люди.
А потом... потом произошло то, что происходит с девяносто процентами семей, где жена зарабатывает больше мужа. Ничего. И всё одновременно.
Антон стал возвращаться домой всё позже. Объяснял – завалы на работе. Но от него не пахло потом трудового энтузиазма – только усталостью и дешёвым разливным пивом из бара на углу.
Его компанию поглотил более крупный конкурент, и теперь вместо разработки мобильных приложений он зависал целыми днями на технической поддержке, где пенсионерки пытали его вопросами вроде: "А куда исчезли все фотографии внуков с компьютера, когда я помыла монитор водой с мылом?"
Марина чувствовала его разочарование. Но что она могла сделать? Она возвращалась домой поздно вечером, выжатая как лимон, с единственным желанием – забраться под одеяло и проспать эти четыре часа до следующего аврала.
А потом начался кризис, заказов стало меньше, и пришлось работать вдвое больше, чтобы удержать клиентов и не потерять уровень дохода – тот самый, к которому они так стремительно привыкли.
Близость... когда-то такая спонтанная и частая, как летние грозы, стала редким, неловким действом по взаимному соглашению. Что-то среднее между супружеским долгом и физзарядкой.
– Антоша, может в отпуск съездим? Дней на десять? Я могу вырваться в конце квартала, – предлагала Марина в редкие минуты просветления между проектами.
– А деньги на это у нас есть? – он вдруг стал болезненно следить за каждой копейкой, будто пытаясь отыграть роль хозяина положения хотя бы в семейном бюджете. – Ты в курсе, что мне зарплату урезали?
Конечно, она была в курсе. Она обо всём была в курсе. Поэтому просто кивала и говорила что-то вроде: "Хорошо, давай попозже". И это "попозже" растянулось на три года.
А потом в их доме появилась Катя. Точнее, она была с самого начала – племянница Марины, дочь её старшей сестры. Но раньше девочка приезжала только по большим праздникам, застенчиво сидела где-то в углу со своим ванильным чаем и уезжала, так и не произнеся больше десяти слов за весь вечер.
Катя поступила в архитектурный и попросилась пожить у них – "всего пару месяцев", пока не найдёт работу и не снимет комнату. Марина и бровью не повела – в их трёшке одна комната стояла пустая, а платить за общежитие было бы просто глупо.
Кате исполнилось девятнадцать – нелепый возраст, когда голова полна картонных идеалов, а душа рвётся во все стороны, как плохо пристёгнутый в автокресле ребёнок. У неё была кожа, которую можно получить только в обмен на юность – сияющая, будто изнутри подсвеченная розовой лампой.
Волосы цвета гречишного мёда она собирала в небрежный пучок на затылке – такой же небрежный, как её отношение к чужому пространству и чужим границам.
Она быстро освоилась. Сначала стала готовить ужины – простые, но чертовски вкусные. Потом взяла привычку подавать Антону тапочки и халат, когда он возвращался с работы – жест, который вызвал бы у Марины нервный тик, оценила бы она его важность.
Катя слушала бесконечные жалобы Антона на работу с таким вниманием, словно это была лекция по квантовой физике. Хихикала над его сомнительными шутками так заразительно, что даже Марина иногда не могла сдержать улыбки. И называла его – "дядь Антош" – с такой интонацией, что простое обращение звучало как долгий и томный комплимент.
– Дядь Антош, а покажи мне, как эту штуку на компе настроить? – и она склонялась над его плечом, обдавая запахом мятной жвачки и молодости.
– Дядь Антош, ой, я тут совсем запуталась с этим математическим анализом... Поможешь? – и она восторженно смотрела, как он решает задачки, которые ещё вчера казались ей непосильными.
А ещё она фотографировалась – бесконечно, как все девочки её поколения. В ванной, на кухне, в прихожей – везде, где был приличный свет и зеркало. И выкладывала эти фото с подписями вроде "Счастье в мелочах" или "Утренний кофе с любимым видом из окна". Высыпала в сеть свою жизнь, как песок из кулачка, не заботясь, кто на этом песке оставит следы.
Марина не придавала этому значения – у неё не было времени на социальные сети и домашние интриги. Она работала. Она зарабатывала. Она держала их мир на своих плечах – пусть хрупких, но упрямых.
Однажды, впрочем, вернувшись из трёхдневной командировки, она застала дома непривычную картину. Катя и Антон смотрели какой-то фильм на ноутбуке, расположившись на диване в гостиной. Ничего криминального, но было в этой сцене что-то такое... уютное. Интимное. Домашнее.
Они разместились под одним пледом, и коленка Кати – голая, с трогательной ямочкой – виднелась в опасной близости от руки Антона. А ещё на столике перед ними стояла открытая бутылка коньяка – того самого, пятизвездочного, который Марина привезла из Еревана и берегла для особого случая.
– О, Мариш, привет! А мы тут "Интерстеллар" смотрим, – Антон вздрогнул, но голос его звучал нормально, даже радостно. – Катюх, подвинься, пусть тётя Марина с нами присядет.
– Можно я просто спать пойду? – Марина действительно валилась с ног от усталости. – Завтра рано вставать.
Она не заметила облегчения в их взглядах – лишь упругие ветви глицинии в китайской вазе в углу гостиной, которые точно не она покупала. И лёгкий запах незнакомых духов, повисший в воздухе – слишком дорогих для студентки. Но всё это пролетело мимо сознания, отодвинутое усталостью и заботами о завтрашнем дне.
А зря. Потому что именно с того вечера всё и началось – или, вернее, стало разваливаться с ускорением падающего самолёта.
– У Кати, кажется, сессия намечается? – как-то раз поинтересовалась Марина у мужа, листая журнал в спальне перед сном.
– Да, в следующем месяце, – Антон ответил чересчур быстро, словно вопрос застал его врасплох. – Она волнуется страшно. Бедная девочка.
Марина тогда еще усмехнулась про себя – бедная девочка действительно выглядела измученной учёбой, когда накануне вечером примеряла новую мини-юбку перед зеркалом в прихожей, крутясь и хихикая как пятилетка с новой игрушкой. Но она не стала озвучивать эти мысли – в конце концов, пусть молодежь развлекается. В её возрасте она тоже была легкомысленной.
Телефон, брошенный на кровать, мягко завибрировал. Сообщение от клиентки, которая хотела обсудить детали завтрашней встречи. Марина погрузилась в работу, как в спасательную шлюпку, оставив все тревоги за бортом.
Жизнь продолжалась – суетливая, насыщенная, выматывающая. И только теперь, глядя в желтый равнодушный глаз луны за окном, Марина поняла, что все эти месяцы была слепа, как новорожденный котёнок.
Она медленно открыла ящик прикроватной тумбочки и достала маленький блокнот. На обложке красовалась надпись "План действий". Марина всегда была сторонницей организованного подхода к проблемам. И сейчас она не собиралась отступать от этого принципа.
– Марина Сергеевна, у вас сегодня совещание в два, не забыли? – голос секретарши по селекторной связи был приторно-сладким, как сахарная вата – таким же липким и ненатуральным.
Марина оторвала взгляд от банковской выписки, которую изучала последние полчаса вместо презентации для клиента, и потёрла переносицу. Цифры плясали перед глазами, выстраиваясь в причудливый узор с единственно возможным прочтением – её муж систематически, с точностью швейцарских часов, выводил деньги.
– Да, Леночка, помню. Спасибо, – она захлопнула папку с распечатками и спрятала её в нижний ящик стола, как хоронят неприятную тайну.
Вот ровно две недели назад: снятие наличных – 12 000. А через три дня – 9 500. Потом оплата в "Бронницком ювелире" – 15 800. И снова через неделю – 11 000 наличными. Мелкие суммы, если смотреть по отдельности, но если собрать их в единую картину – получалась почти четверть её месячной зарплаты. Зарплаты, которой она содержала их всех, включая эту юную пигалицу с гречишными волосами, что поселилась в их доме и, видимо, решила обжиться там основательно – как плесень в забытой банке с вареньем.
Вечером того же дня Марина вернулась домой раньше обычного – сославшись на мигрень, отменила встречу с поставщиками. В прихожей царила блаженная тишина, прерываемая лишь уютным гудением холодильника из кухни. Она бесшумно сбросила туфли на каблуках – ноги гудели от усталости, словно телеграфные столбы во время урагана. В гостиной никого не было, хотя на журнальном столике дымился недопитый чай в любимой чашке Антона – той самой, с дурацкой надписью "Повелитель цифр и укротитель багов".
С дальнего конца квартиры доносились приглушённые голоса и странные звуки. Марина двинулась на них, как настороженная кошка, ощущая, как сердце выстукивает чечётку где-то в районе горла. Голоса становились отчётливее – они доносились из кабинета Антона.
– А если она узнает? – это был голос Кати, тоненький и какой-то задыхающийся.
– Не узнает. Она в своих интерьерах по уши – даже если мы перед ней танцевать станем голышом, она только скажет, что мы портим композицию гостиной, – Антон хрипло рассмеялся.
Марина застыла около двери, вцепившись рукой в косяк соседней комнаты так, что побелели костяшки пальцев.
– Ты же обещал на день рождения... Или передумал?
– Не передумал. Уже заказал. Но мне нужно ещё немного времени, чтобы собрать деньги. Нельзя, чтобы она что-то заподозрила.
Марина отступила на цыпочках, как воришка в собственном доме. Мысли метались в голове испуганными мышами. День рождения? У Кати день рождения через два месяца. Что там "заказал" Антон, что требует таких финансовых манёвров?
Поздним вечером, когда Катя умчалась якобы на репетицию студенческого спектакля, а Антон, уткнувшись в ноутбук, делал вид, что работает над срочным проектом, Марина решилась на прямой вопрос:
– Слушай, Антош, тут выписка из банка пришла... Я смотрю, ты снимал двенадцать тысяч две недели назад? – она старалась, чтобы голос звучал небрежно, будто речь шла о погоде за окном.
Антон вздрогнул так сильно, что чуть не опрокинул чашку с кофе на клавиатуру. Его кадык дёрнулся, как испуганная мышь, попавшая в западню.
– А, это... На работе собирали на подарок директору. Юбилей у него. Пятьдесят лет, – слова выскакивали наружу с такой поспешностью, будто их выталкивали пинками из гортани.
– И что подарили на двенадцать тысяч? – Марина подняла бровь и присела на подлокотник его кресла.
– Мы... эээ... набор для рыбалки. И коньяк хороший. Он же любит... это самое... рыбу ловить.
– А девять с половиной тысяч через три дня?
Лицо Антона приобрело оттенок свежезаваренного чая – бледно-желтоватый, с зеленцой. Он облизнул пересохшие губы и отодвинулся, будто жена источала опасную радиацию.
– Это на ремонт машины. Помнишь, у меня глушитель барахлил?
– Ты говорил, это стоило три тысячи, и платил ты картой, не наличными, – Марина говорила всё тем же ровным тоном любопытствующей домохозяйки, но в глубине зрачков уже плескалась тёмная, густая ярость.
– Я... блин, Мариш, что за допрос? Я что, уже не могу распоряжаться деньгами, которые сам зарабатываю? – его голос взвился до неприличных высот, и на последних словах сорвался, как у подростка в период ломки голоса.
– Можешь, конечно. Просто интересно.
Она поднялась с подлокотника и пошла на кухню, чувствуя между лопаток прожигающий взгляд мужа. Чайник она грохнула на плиту с такой силой, что тот подпрыгнул и жалобно звякнул.
На следующий день, проходя мимо комнаты Кати, Марина заметила на туалетном столике новенький айфон последней модели – глянцево-розовый, с каким-то дурацким пушистым брелоком в виде помпона.
– Ого, обновочка? – она остановилась в дверях, прислонившись к косяку с деланой непринуждённостью.
Катя вздрогнула и поспешно накрыла телефон ладонью, словно это был не гаджет, а улика на месте преступления.
– Да так... Скопила немного со стипендии. И подработка у меня, я же говорила – фотографии обрабатываю для одного сайта, – девушка улыбнулась, но улыбка вышла кривоватой, будто с чужого лица содранной.
– Хорошая подработка, если за неё айфоны дают, – Марина пристально смотрела на племянницу, подмечая, как та нервно теребит кончик косы. – Может, и мне туда устроиться? А то моя зарплата, видимо, уже не такая впечатляющая.
– Это... это была скидка. По студенческой программе, – Катя отвела взгляд, и розовая краска залила её щёки, шею, даже уши – как будто кто-то опрокинул на неё ведро с акварелью цвета детской неожиданности.
– И сколько такая программа скидывает? Тысяч семьдесят? – Марина сложила руки на груди.
– Я не помню точно... И мама немного помогла.
– Надо же, а твоя мама мне жаловалась на днях, что еле-еле концы с концами сводит после ремонта в квартире...
Катя вскочила так резко, что опрокинула флакончик с духами. По комнате растёкся приторный аромат ванили и карамели – такой концентрированный, что у Марины запершило в горле.
– Тёть Марин, извини, мне на лекцию надо бежать! – она схватила рюкзак и почти вытолкнула Марину из комнаты, прошмыгнув мимо неё, как мышка.
Дверь за ней захлопнулась с такой поспешностью, словно девчонка боялась, что тётушка бросится за ней в погоню с полицейским жетоном наперевес.
Вечером того же дня, перебирая вещи в шкафу в поисках документов для налоговой декларации, Марина наткнулась на старый пиджак Антона – тот самый, в котором он ходил на последнее собеседование, когда ещё верил, что сможет сменить опостылевшую работу на что-то более достойное. Она машинально проверила карманы – Антон вечно забывал в них то чеки, то мелочь, то ключи от машины.
В боковом кармане обнаружился маленький смятый листок – товарный чек из ювелирного магазина "Золотая лихорадка". Колье "Афродита", золото 585*, фианиты, 16 500 рублей. Дата – три недели назад.
Марина почувствовала, как внутри всё обрывается и летит куда-то вниз, в бездонную пропасть. За десять лет брака Антон не подарил ей ни одного ювелирного украшения. "Не с нашими доходами," – говорил он. А теперь какое-то колье за шестнадцать с лишним тысяч? И она точно бы знала, если бы это был подарок для неё. Значит...
– Алло, Тань? – Марина нервно вцепилась в телефонную трубку, набрав номер сестры. – Привет, как дела?
– Маришка! Сто лет не звонила! У нас всё по-старому – работа, дом, кредиты... Стандартный набор среднестатистической россиянки предпенсионного возраста, – в голосе сестры звучала та особая усталость, которая копится годами, как пыль под диваном.
– Слушай... Я тут хотела спросить... Ты Кате на что-то крупное деньги не давала недавно?
Долгая пауза на том конце провода. Потом осторожное:
– Нет, а что?
– Да так, ничего. Просто у неё телефон новый, дорогущий. Говорит, ты помогла.
– Если честно, я сама удивилась, когда она мне его показала, – в голосе сестры появились нотки беспокойства. – Сказала, что это ты с Антоном подарили – типа авансом на день рождения.
Марина прикусила губу так сильно, что почувствовала металлический привкус крови.
– Понятно. Нет, мы... просто хотели сделать ей приятное. Она же так старается с учёбой.
– Это да, хотя я иногда удивляюсь – вроде вечно на каких-то вечеринках, а оценки отличные. Талант, наверное, – сестра усмехнулась с той смесью гордости и недоумения, которая свойственна родителям способных, но непутёвых детей.
После разговора Марина долго сидела на краю кровати, сжимая в руке злополучный чек. В голове крутилась одна мысль, острая и холодная, как лезвие ножа: "Он покупает ей украшения. На мои деньги".
Когда Антон вернулся домой, она встретила его в прихожей – с улыбкой, от которой у нормального человека заледенела бы кровь в жилах:
– Дорогой, я тут разбирала шкаф и нашла интересную вещицу в кармане твоего пиджака...
Она протянула ему чек, как дохлую мышь – двумя пальцами, с брезгливостью.
Антон побледнел так стремительно, словно из него разом выкачали всю кровь. Его руки затряслись, а зрачки расширились, заполнив почти всю радужку – как у нарколепика, увидевшего белые фигуры с косами.
– Это... это не то, что ты подумала, – он проблеял этот затёртый до дыр киношный штамп с таким отчаянием, что в другой ситуации Марина бы расхохоталась.
– А что я подумала, Антон? – её голос звучал обманчиво спокойно, как тихое шипение змеи перед броском.
– Это... это должен был быть сюрприз. На твой день рождения. Я просто хотел... заранее подготовиться.
– И где оно тогда, это колье? Покажи.
Он замялся, его взгляд метался по прихожей, словно ища спасения в обувной полке или вешалке для курток.
– Оно... ещё не готово. Там переделка нужна была – камень один плохо держался. Я сдал обратно в магазин.
– И квитанция о сдаче где? – Марина чувствовала, как внутри клокочет злость, поднимаясь горячей волной к горлу.
– Потерял, наверное... Мариш, ну что за допрос? Я хотел как лучше!
– Как лучше?! – она наконец сорвалась, её голос взметнулся вверх, как разъярённая птица. – Значит, сначала ты говоришь, что у нас нет денег на отпуск, потом тайком тратишь шестнадцать тысяч на какую-то побрякушку, потом врёшь мне прямо в глаза?!
В этот момент входная дверь тихонько скрипнула, и на пороге появилась Катя – раскрасневшаяся, с блестящими глазами, в коротком платье, которое больше походило на футболку, случайно забывшую, что ей полагается быть короче.
– Ой, а что тут происходит? – она хлопнула ресницами с невинностью новорождённого телёнка.
Марина перевела взгляд с мужа на племянницу и вдруг заметила то, что раньше ускользало от её внимания – тонкую золотую цепочку на шее девушки, исчезающую в вырезе платья.
Цепочка была новой – определённо новой, потому что ещё неделю назад на Кате не было никаких украшений, кроме дешёвых серебряных серёжек.
– Красивое колье, Кать. Новенькое? – спросила Марина с такой сладостью в голосе, что от неё могли бы заболеть зубы.
Девушка инстинктивно схватилась за шею, её глаза испуганно расширились, а потом метнулись к Антону – на долю секунды, но Марина успела перехватить этот взгляд – отчаянный, вопрошающий.
– Да так... Подарок от поклонника, – пролепетала Катя, и её щёки снова вспыхнули алым, как китайские фонарики.
– Надо же, какой щедрый поклонник. Может, познакомишь нас с ним? – Марина шагнула к ней.
– Он... он уехал. В командировку. На Сахалин, – девушка пятилась к двери своей комнаты, готовая в любую секунду ретироваться.
– На Сахалин? Потрясающе. А имя у сахалинского олигарха есть?
– Марина, хватит! – внезапно рявкнул Антон, и обе женщины вздрогнули от неожиданности. – Что ты пристала к девочке? Она устала, ей отдохнуть надо. У тебя всё какие-то идиотские подозрения!
– Идиотские? – Марина рассмеялась, но смех этот был сухим и ломким, как старые листья под ногами. – Значит, регулярные снятия наличных с нашего счёта – это идиотские подозрения? Чек из ювелирного в твоём кармане – это идиотские подозрения? Колье на шее у нашей... племянницы – тоже идиотское подозрение? Антон, ты за кого меня принимаешь?!
Катя воспользовалась этой перепалкой, чтобы юркнуть в свою комнату, как мышь в норку. Дверь за ней захлопнулась с тихим щелчком.
Антон стоял посреди прихожей – растерянный, с беспомощно опущенными руками, похожий на мальчишку, которого застукали за курением в школьном туалете.
– Завтра поговорим. Я... я всё объясню, – наконец выдавил он и, схватив куртку, выскочил из квартиры.
Марина осталась стоять одна в пустой прихожей, сжимая в руке смятый чек – маленький бумажный свидетель большого предательства. За тонкой стенкой Катиной комнаты слышался приглушённый голос – девушка с кем-то разговаривала по телефону.
Марина тихо подошла ближе, прижалась ухом к двери:
– ...Всё пропало, она знает! ...Нет, точно не всё, но о колье догадалась... Что теперь будет? ...А если она найдёт остальное? ...Да, конечно, я удалила все сообщения... Нет, ноутбук у меня, она не сможет... Хорошо, жду тебя завтра...
Марина отшатнулась от двери, как от раскалённой печи. В голове пульсировала одна мысль, острая как игла: "Остальное? Какое ещё остальное?.."
Она вернулась в спальню и открыла ящик прикроватной тумбочки. План действий был исписан наполовину, но теперь ей нужно было добавить ещё один пункт – самый важный.
"Проверить его ноутбук. Любой ценой".
Марина никогда не думала, что её навыки работы с компьютером пригодятся для хакерства в собственном доме. Вот уже третий час она сидела, скрючившись, в полутёмном кабинете, где прямо из-под её пальцев утекало то, что раньше называлось её жизнью.
Антон уехал на работу, забыв ноутбук – впервые за последние недели, словно канатоходец, который после сотни удачных проходов над пропастью вдруг поскользнулся на ровном месте. Вопрос "забыл или оставил специально?" мелькнул и исчез. Какая, к чёрту, разница?
Пароль от компьютера – "Marisha2014" – остался неизменным с их свадьбы. Марина усмехнулась, вводя эти десять знаков. Трогательная преданность или феноменальная лень? Ни то, ни другое. Просто самоуверенность человека, уверенного, что жена никогда не заглянет за цифровую изгородь.
Мессенджер оказался открыт – Антон не выходил из аккаунта. Она прокрутила список контактов и остановилась на имени "Котейка ❤". Даже смайлик-сердечко не поленился поставить, скотина.
Марина начала листать переписку вверх, к самому началу – туда, где всё начиналось. Первые сообщения были невинными.
"Привет, дядь Антош, спасибо, что объяснил эту задачу. Я бы без тебя не разобралась!"
"Котейка, обращайся! Всегда рад помочь!"
Марина быстро пролистала недели вежливых переписок. Но потом тон сообщений начал меняться.
"Ты сегодня такая красивая была на ужине... Этот свитер тебе очень идёт"
"Правда? Я думала, ты даже не заметил... Мариша так много рассказывала про своих клиентов, что я думала, вы оба меня вообще не видите 😔"
"Я тебя всегда вижу, Котейка. Даже когда делаю вид, что занят чем-то другим"
Горло Марины сдавило спазмом. Она прокрутила дальше, натыкаясь на всё более откровенные сообщения, пока её взгляд не зацепился за строчки, от которых внутри всё оледенело.
"Котейка, я отложил ещё 12 тысяч. Уже почти 95000. Ещё немного, и мы сможем снять ту квартиру"
"Дядь Антош... прости, но я не могу больше так. Мне больно смотреть ей в глаза. Она ведь моя тётя. Может, нам просто рассказать ей и..."
"Ты с ума сошла?! Марина меня по миру пустит! У нас нет выбора – только копить и ждать. Доверься мне"
Пальцы Марины дрожали, когда она листала дальше. Сообщения становились всё более откровенными, интимными. Даты... Господи, даты! Когда она была в командировке в Новосибирске.
Когда ездила к матери в больницу. Когда работала допоздна над срочным проектом... И все эти дни Антон писал, что задерживается на работе или встречается с друзьями.
Внизу экрана замигало уведомление о новых сообщениях в этом же чате. Марина похолодела – они переписывались прямо сейчас! Она перешла в текущий диалог.
"Кот, сегодня сможешь вырваться на часик? Мариша на встрече с заказчиком до шести"
"Конечно, солнышко! Буду ждать, соскучилась ужасно! 😘"
"Эта квартирка всё ещё свободна. Хозяйка уже интересуется, будем мы брать или нет..."
"Возьмём, конечно! Я так хочу начать нормальную жизнь! Без вечного страха, что она нас застукает"
"Я ещё 15 тысяч снял вчера. Теперь хватит и на залог, и на первый месяц"
Голова Марины гудела, как провода высоковольтной линии в дождь. Она рылась в папках на рабочем столе, в загрузках, в облачном хранилище... и натолкнулась на папку "Backup" с паролем.
Отчего-то была уверена, что пароль тот же – "Marisha2014". Не сработало. Она попробовала "Koteyka" – замок открылся с первой попытки.
Внутри – десятки файлов с говорящими названиями. "Катя_душ.mp4", "Кот_спальня.jpg", "Мы_на_кухне.mov"... Марина открыла первый файл и тут же закрыла, почувствовав подступившую к горлу тошноту.
Она узнала эту плитку – та самая, что она с таким тщанием выбирала для их ванной комнаты. Итальянская, с мраморным рисунком и золотыми прожилками, за которую они выложили безумные деньги.
Словно в трансе, Марина запустила принтер. Выбрала ключевые фрагменты переписки – разговоры о деньгах, планы съехаться, самые недвусмысленные признания. Принтер зашуршал, выплёвывая лист за листом жёсткие доказательства двойного предательства.
Она аккуратно сложила распечатки в папку, которую когда-то подарила Антону на очередную годовщину – с тиснёной надписью "Самому лучшему мужу". Горькая ирония.
Закончив, она села в кресло и застыла. За окном громыхнул гром – надвигалась гроза. Апрельское небо потемнело, словно кто-то наверху резко выкрутил ручку яркости в обратную сторону.
Когда в замке повернулся ключ, Марина всё ещё сидела в кресле. На часах было почти пять – Антон вернулся домой намного раньше обычного. Она слышала, как он разговаривает с кем-то в прихожей – тихий смех, шуршание пакетов...
– Дядь Антош, я же говорила, что не надо было столько всего покупать! – голос Кати звенел колокольчиком через всю квартиру.
– Мы заслужили праздник. Всё почти готово. Через неделю эта квартира будет наша.
– Мариша ничего не заподозрила?
– Неа. Она так погружена в свои проекты, что можно танцевать голышом перед ней – не заметит.
Они прошли на кухню, продолжая болтать. Звякнули бутылки, зашуршали пакеты. Марина поднялась с кресла и, взяв папку, двинулась на звуки их голосов. Она шла медленно, будто под водой, ощущая каждый свой шаг как нечто чужеродное.
Антон и Катя стояли у кухонного острова и разбирали покупки. На столе – бутылка шампанского, коробка конфет, пакеты из супермаркета. Судя по всему – готовились отпраздновать съём квартиры. Её деньгами. В её отсутствие. В её доме.
Катя заметила её первой – улыбка сползла с лица девушки, словно стёртая невидимой рукой. Антон обернулся следом и застыл с банкой оливок в руке.
– Тётя Мариша! А мы... мы вот ужин готовим, – Катя залепетала что-то про рецепт пасты и внезапное желание порадовать домашних.
Марина молча положила папку на стол и раскрыла её. Раскладывая листы один за другим, она будто расставляла фигуры в партии, где мат был объявлен ещё до начала игры. Её движения были механическими, чёткими, как у робота – ни дрожи в пальцах, ни слезинки в глазах.
Антон схватил первый лист и побледнел так стремительно, что Марине на мгновение показалось – он сейчас грохнется в обморок. Катя замерла с бутылкой шампанского, которую только что достала из холодильника. Её глаза расширились.
– Это что... ты шпионила за нами?! – голос Антона сорвался в фальцет.
Марина продолжала выкладывать листы – методично, словно пасьянс. Вот распечатка банковских транзакций с пометками. Вот чек из ювелирного – тот самый, с колье "Афродита". Вот скриншоты их переписки – самые говорящие кусочки.
– Что ты делала в моём компьютере? – Антон перешёл на крик, его лицо исказилось в гримасе бессильной ярости. – Это... это вторжение в частную жизнь! Это незаконно!
Катя стояла, зажав рот ладонью, её глаза бегали от листков к лицу Марины и обратно.
– Мариш, я могу всё объяснить, – Антон внезапно сменил тактику, в его голосе появились заискивающие нотки.
– Да? – Марина наконец заговорила, и от звука собственного голоса – спокойного, почти безразличного – ей стало не по себе. – И как ты мне объяснишь вот это?
Она указала на скриншот с перепиской про квартиру, которую они собирались снимать.
– Или это? – теперь её палец упирался в распечатку из раздела "Транзакции", где красным маркером были обведены суммы и даты – систематические кражи из семейного бюджета.
– Может, ты мне объяснишь, как так получилось, что пока я зарабатывала деньги на наше будущее, ты трахал мою племянницу в моей спальне, на моей кровати? В моей ванной? На моей кухне? – её голос наконец дрогнул.
– Это всё не так! Ты не понимаешь! – Антон схватил её за руку с такой силой, что на коже тут же проступили красные пятна. – Мы просто... Я просто...
Марина высвободила руку.
– Вы украли у меня почти сто тысяч рублей. Это называется мошенничество, и за это полагается уголовная ответственность, – она говорила как робот, зачитывающий инструкцию. – Я могу подать заявление в полицию. Прямо сейчас.
Антон побелел ещё сильнее, если это вообще было возможно. Катя наконец отняла руку ото рта.
– Тётя Марина, простите, я не хотела... Это всё он! Он говорил, что вы всё равно тратите деньги налево-направо, что вам не жалко, что это будет наш общий секрет! – её голос звенел от перехватывающих горло рыданий.
– Что?! – Антон повернулся к Кате. – Ты что несёшь? Сама же на шею вешалась с первого дня! "Дядь Антош, как у тебя дела? Дядь Антош, помоги мне с математикой! Дядь Антош, потрогай, какая у меня попка упругая!"
Марина наблюдала за этой сценой как за плохим спектаклем. Внутри что-то оборвалось, когда она поймала себя на мысли, что совершенно не узнаёт этих людей. Высокий лысеющий мужчина с перекошенным от злости лицом – её муж, с которым она прожила десять лет? Эта визгливая девчонка с размазанной тушью – её любимая племянница, которую она когда-то качала на руках?
Гроза, наконец, разразилась – за окном громыхнуло так, что задрожали стёкла. Комнату на мгновение озарила яркая вспышка молнии, выхватившая из полумрака перекошенные лица Антона и Кати.
– Я даю вам час, чтобы собрать вещи и убраться из моего дома, – сказала Марина тоном, которым обычно разговаривала с нерадивыми подрядчиками. – Всё, что не заберёте, отправится в мусорный контейнер.
– Ты не можешь так поступить! Это и мой дом тоже! – взвился Антон.
– Могу. Квартира оформлена на меня, ипотека выплачена полностью. У тебя нет никаких документов на эту жилплощадь, а скандалить и выяснять отношения через полицию, я думаю, ты не захочешь – твоя карьера этого не переживёт.
Марина сама не узнавала свой голос – холодный, жёсткий, неумолимый, как приговор. Ей уже не было больно – она словно наблюдала за происходящим со стороны, отделив себя от ситуации невидимым барьером.
– Ты... ты не имеешь права, – у Антона затряслись губы. – А вещи? А мой компьютер? А...
– Компьютер можешь забрать. Но если попытаешься унести что-то, кроме личных вещей, я вызову полицию. От заявления о краже меня удерживает только нежелание втягивать в этот скандал семью Кати. Её мать не заслуживает такого позора.
Катя всхлипывала, размазывая тушь по щекам.
– Тётя Мариш, пожалуйста... – она потянулась к Марине, но та отшатнулась, словно от змеи.
– Не смей! Никогда больше меня не называй "тётей"!
Звук пощёчины прозвучал так резко, что все трое замерли. Марина не сразу поняла, что это она ударила – не Катю, нет, а свою собственную ладонь. Боль немного отрезвила.
– Один час, – повторила она, глядя на настенные часы. – В 18:30 я хочу видеть эту квартиру пустой. Если хоть что-то пропадёт – вы оба пожалеете.
Она развернулась и вышла из кухни, слыша за спиной, как Катя разразилась рыданиями, а Антон торопливо шепчет ей что-то – утешающее или угрожающее, Марине уже было всё равно. Она прошла в гостевую спальню, закрыла дверь на задвижку и рухнула на кровать.
За дверью бушевала буря – громкие голоса, топот, хлопанье ящиков и шкафов. Но Марина лежала неподвижно, глядя в потолок. Внутри неё застыло что-то холодное и твёрдое – как камень, брошенный в зимнюю реку.
Она знала, что рано или поздно боль накроет её с головой. Но сейчас была только пустота – звенящая, глубокая, бездонная.
Час, который Марина отвела Антону и Кате на сборы, растянулся, как плохо проваренная лапша – до противного склизкий и бесформенный. Из гостиной слышались их торопливые шаги, шуршание пакетов, негромкая перебранка.
Марина сидела на краю кровати, выпрямив спину, как на экзамене – только вместо билета перед ней лежала вся её жизнь, разорванная на клочки.
В дверь спальни постучали – деликатно, будто не хотели разбудить спящего. Марина ничего не ответила, но створка всё равно приоткрылась, и в щель просочился Антон – помятый, с красными пятнами на щеках, похожий на состарившегося за полчаса мальчишку.
– Мариш, мне нужно тебе кое-что объяснить, – начал он тоном виноватого супруга, который забыл вынести мусор или купить хлеба.
– Тебе не кажется, что для объяснений ты опоздал лет на десять? – Марина говорила тихо, но каждое её слово било, как пощёчина.
– Я знаю, что виноват. Но всё не так просто, как ты думаешь, – Антон прошёл в комнату, потирая лоб жестом человека, у которого раскалывается голова. – Я любил тебя, правда любил, но...
– Но что, Антон? – она впервые за последние годы произнесла его имя полностью, без уменьшительных суффиксов, словно сбрасывая с себя последнюю оболочку интимности.
– Ты сделала меня невидимкой, – его голос вдруг окреп, наполнился горечью, как губка – водой. – Я стал приложением к твоим успехам. "Муж Марины Волковой". Приходил домой – ты на работе. Просыпался – ты уже умчалась на встречу с клиентами. Пытался рассказать что-то о своём дне – ты кивала с улыбкой человека, который думает о чём-то другом.
– И поэтому ты началь иметь мою племянницу? – Марина почти не повысила голос, но от этой спокойной констатации Антон вздрогнул сильнее, чем от крика.
– Катя была... она меня слушала. По-настоящему слушала. И восхищалась. И нуждалась во мне. А ты... тебе ведь даже в постели со мной скучно последние годы – я же вижу.
– И поэтому ты воровал у меня деньги? Тоже от скуки?
Антон отвернулся к окну – там апрельский дождь расчерчивал стекло косыми линиями, словно пытаясь разбить его на мелкие осколки.
– Я начал копить ещё до Кати, – его слова сочились виной, как переспевший персик – соком. – Просто... мне нужно было хоть что-то своё. Понимаешь? Что-то, что принадлежало только мне. Не связанное с тобой. Не подаренное тобой. Каждый раз, когда я смотрел на наш счёт, я видел твои деньги – не наши, а твои. И все эти разговоры – "дорогой, давай купим то", "милый, я думаю, нам стоит потратиться на это"... Словно ты меня спрашивала, но решение всё равно было за тобой – потому что деньги твои.
– И сколько ты всего украл? Чтобы почувствовать себя мужчиной? – Марина поднялась с кровати.
– Я не крал! Это мои... наши деньги! – он повернулся к ней с внезапной яростью. – Девяносто пять тысяч двести рублей. И что? Это копейки по сравнению с тем, что ты тратишь на свои тряпки и безделушки!
– На тряпки? Ты имеешь в виду костюм для деловых встреч за восемнадцать тысяч, который я купила в прошлом месяце? Тот самый, в котором я заработала нам контракт на полмиллиона?
Они стояли друг против друга – два чужих человека, связанных общим прошлым, от которого только что не осталось камня на камне.
В дверях появилась Катя – с рюкзаком на плече и красными от слёз глазами. Она выглядела младше своих девятнадцати – девочка, получившая в руки острый нож и порезавшаяся.
– Тётя Мариш... То есть, Марина Сергеевна, – начала она дрожащим голосом. – Я просто хотела сказать, что мне жаль. Очень жаль. Я не думала, что всё так получится.
– А как ты думала, что получится, Катя? – Марина смотрела на неё, как на диковинное насекомое. – Ты заводишь роман с мужем своей тёти, позволяешь ему покупать тебе подарки на украденные деньги, планируешь с ним побег... И что? Ожидала, что я пожелаю вам счастья в семейной жизни?
– Всё не так! – в голосе девушки прорезались истерические нотки. – Он сказал, что вы всё равно собирались разводиться! Что у вас нет любви уже давно! Что вы только из-за квартиры вместе живёте! Я поверила ему!
Антон побагровел так, что казалось – вот-вот лопнут сосуды на висках:
– Ты же сама... Ты же первая начала! "Дядь Антош, покажи, как фотографии обрабатывать", "Дядь Антош, посмотри, какие у меня новые туфли"! Крутилась передо мной, задирая юбку, флиртовала напропалую! Вон, Марина сама видела, как ты на диване ко мне прижималась во время фильма!
– Я просто хотела быть милой! Это ты всё неправильно понял! – Катя перешла на визг. – А потом... потом ты сказал, что любишь меня, и... я не знаю, что на меня нашло! Это всё твоя вина!
Марина наблюдала за этой склокой с холодным интересом патологоанатома – вскрывая труп былой любви, она обнаруживала не только раковые опухоли измены, но и метастазы мелочности, трусости, лживости.
Эти двое, только что так нежно воркующие на кухне над бутылкой шампанского, сейчас рвали друг друга на клочки, как гиены над падалью.
– Хватит, – она не повысила голос, но оба мгновенно замолчали. – Мне не интересно, кто из вас первый начал эту грязную историю. Мне важен результат: оба вы – мерзавцы и воришки. И оба вы убираетесь из моего дома. Сейчас.
– Но Мариш, куда я пойду? – в глазах Антона мелькнул испуг.
– К друзьям. К родителям. В гостиницу, наконец. Мне всё равно. На первое время денег у тебя, я так понимаю, хватит, – она кивнула на папку с распечатками, где отчётливо виднелись цифры краденых сумм.
– А вещи? Мой компьютер? Мой...
– Компьютер на тумбочке в прихожей. Остальные вещи заберёшь завтра, когда я буду на работе. Ключи оставишь у консьержки.
Марина говорила коротко, рублено, словно ставила точки в конце каждого слова.
Катя скукожилась в дверях, обхватив себя руками:
– Может, мне лучше вернуться домой? К маме? А то у нас с дядь Антоном... ну, там всё запутанно...
– Вы можете делать что угодно, – Марина посмотрела сквозь неё. – Но учти: я позвоню твоей матери. Расскажу всё. Про любовную связь с моим мужем. Про украденные деньги. Про планы съехаться. Про то, как ты врала ей про телефон. Решать тебе – возвращаться домой после этого или нет.
Катино лицо исказилось от ужаса:
– Нет! Пожалуйста! Мама не переживёт! У неё сердце слабое! Она так гордится мной!
– А надо ли ей гордиться? – Марина подняла бровь. – Впрочем, твоя правда. Пусть решает сама. Сегодня вечером она будет знать всё.
Антон беспомощно переминался с ноги на ногу, словно очень хотел в туалет:
– И... что будет дальше? С нами?
– С нами? С нами ничего не будет, Антон, – Марина усмехнулась краешком губ. – Завтра я подаю на развод. Имущество разделим согласно закону – хотя делить особо нечего, квартира моя, машина моя. Свои вещи и технику заберёшь. И да – эти девяносто пять тысяч ты мне вернёшь. Наличными или переводом – мне всё равно.
– Но... ты же знаешь, что у меня таких денег нет! – он побледнел.
– Тогда найдёшь вторую работу. Или третью. Или продашь что-нибудь. Мне плевать, как ты их достанешь, но я хочу их видеть на своём счёте до конца месяца.
Краем глаза Марина заметила, как Катя тайком нащупывает цепочку на шее – ту самую, с колье "Афродита". Её затошнило от этого жеста – судорожного, инстинктивного, выдающего с головой.
– И да, украшение тоже верни. Оно куплено на краденые деньги, – Марина бросила это мимоходом, просто чтобы увидеть, как вздрогнет девчонка.
Катя действительно вздрогнула, как от удара током. Потом истерически дёрнула цепочку так, что та впилась в кожу:
– Подавись своим колье! – она сорвала украшение и швырнула его на кровать. – Можешь подавиться и деньгами, и всей своей тупой идеальной жизнью! Думаешь, он только из-за меня от тебя уходит? Да он тебя терпеть не может! Ненавидит! Говорит, что ты холодная, как рыба! Что от тебя пахнет старостью! Что ты как робот – железная, бесчувственная!
– Катя, заткнись! – рявкнул Антон, но было поздно.
Марина рассмеялась – громко, искренне, с той особой нотой, которая бывает, когда человек дошёл до предела и сорвался в бездну абсурда:
– Боже, какой детский сад! "От тебя пахнет старостью"? Серьёзно?
Она скрестила руки на груди, глядя на эту нелепую парочку, которой минуту назад отдала десять лет своей жизни:
– Катя, ты можешь забрать это колье. Считай подарком на память о твоём героическом романе. Только прошу – уберитесь оба с глаз долой. И чтобы духу вашего тут не было, когда я вернусь через полчаса.
– Ты уходишь? – Антон переменился в лице.
– Да. Потому что меня сейчас стошнит, если я проведу с вами ещё минуту в одном помещении.
Марина взяла сумочку, нашарила в кармане телефон и направилась к выходу из спальни. Проходя мимо Кати, она едва удержалась, чтобы не отстраниться – казалось, от девчонки несло какой-то особой, душной грязью.
– И запомните оба, – Марина обернулась в дверях, оглядывая бывшего мужа и бывшую племянницу тяжёлым взглядом. – Если вы хоть раз попытаетесь со мной связаться, хоть словом обмолвиться, хоть как-то напомнить о своём существовании – я не только маме Кати всё расскажу, но и вашу милую переписку разошлю по всем рабочим адресам компании Антона. С картинками. И поверьте – ваши коллеги оценят эти художественные фотосессии в ванной и на кухне.
Антон побелел, как мел. Катя закрыла рот руками.
– Надеюсь, мы друг друга поняли, – кивнула Марина и добавила будничным, почти светским тоном: – Приятно было познакомиться.
Она вышла из квартиры, не оборачиваясь. В подъезде пахло весенней сыростью и подгоревшим ужином соседки снизу. У выхода она наткнулась на Эдуарда Аркадьевича – старичка с пятого этажа, который выгуливал своего одышливого мопса.
– Мариночка, милая, вы плачете? – всполошился он, разглядев её лицо.
– Нет, Эдуард Аркадьевич. Это дождь, – она махнула рукой на улицу, где действительно моросило. – Просто... дождь.
Она вышла под апрельские капли и пошла вниз по улице – без цели, без направления, словно пытаясь физическим движением унять дрожь, которая поднималась изнутри, грозя разорвать её в клочья.
Дождь усилился – теперь он лупил по асфальту горошинами, отскакивая и разбиваясь на мелкие брызги. Марина шла сквозь эту водяную канонаду, чувствуя, как влага пробирается под воротник блузки, стекает по шее, заползает за пазуху. Волосы намокли и прилипли к лицу – липкие, тяжёлые пряди, похожие на щупальца.
Она добрела до маленького сквера, где часто гуляли собачники, и рухнула на скамейку. Мокрые доски тут же впились в ноги холодом, но ей было плевать.
Сейчас, в одиночестве, когда адреналин схлынул, Марина наконец почувствовала боль – такую острую, что хотелось кричать. Плотину прорвало. Она закрыла лицо руками и впервые за весь этот бесконечный день разрыдалась – громко, по-детски, с подвыванием, размазывая по щекам тушь и дождевую воду.
– Мяу? – раздалось откуда-то снизу. Она отняла руки от лица и увидела насквозь промокшего чёрного котёнка – худого, дрожащего от холода.
– И тебя бросили, малыш? – прохрипела Марина, икая от слёз.
Котёнок смотрел на неё немигающими зелёными глазами, в которых отражалась вся скорбь мироздания и голодная решимость.
Марина подхватила мохнатое тельце – холодное, мокрое, дрожащее – и прижала к груди, чувствуя, как колотится маленькое сердечко.
– Мне кажется, нам обоим нужно домой, – сказала она, поднимаясь со скамейки. – Только не ко мне – там сейчас полный бардак. Давай поедем в гостиницу? На одну ночь. А завтра решим, что с нами делать.
Котёнок требовательно мяукнул, будто соглашаясь с планом.
– Значит, договорились, – Марина крепче прижала мокрое существо, чувствуя, как внутри что-то надламывается – но не разрушается, а меняет форму, становясь пронзительно новым.
Она двинулась к выходу из сквера. Впереди виднелись огни отеля "Метрополь". Пяти звёзд, роскошный лобби-бар, полотенца с вышивкой. Немыслимые деньги за ночь. Полный игнор мокрых несчастных женщин с котятами.
Марина усмехнулась с внезапным ожесточением и свернула на проспект, готовая вступить в новый бой – с администратором, который наверняка не захочет пускать размазанное тушью горе с мокрой животиной подмышкой в номер люкс. Ничего. Прорвёмся.
– Ну, рассказывай, с кем ты меня променял? Тоже с родственницей какой-нибудь? – спросила она котёнка, который мелко дрожал, прижавшись к её блузке.
Впереди сиял огнями "Метрополь" – дорогой, неприступный, сверкающий. И почему-то в этот момент Марина вдруг поняла, что сможет прожить свою жизнь заново – без мужа-предателя, без лицемерной племянницы, но с хорошей работой, новым котом и, возможно, когда-нибудь потом – с новым чувством, которое не будет похоже на выпотрошенную рыбу, которой оказался её брак.
Но это – потом. А сейчас были только дождь, котёнок и пустота, которая обязательно когда-нибудь заполнится чем-то новым. Обязательно.
Московский май носился по улицам с бесцеремонностью коммивояжёра, пытаясь всучить прохожим охапки сирени и черёмухи. С деревьев летел тополиный пух – нелепый белый снег, припорошивший город в то время, когда все уже расчехлили летние платья и босоножки.
Прошёл год. Целый год – триста шестьдесят пять обедов, проведённых у экрана ноутбука, четыре сезона, двенадцать платежей по кредиту за машину и один развод, оформленный со скоростью и беспощадностью хирургической операции.
Марина, впрочем, предпочитала думать об этом годе в других единицах измерения: три крупных проекта, принёсших ей репутацию безупречного дизайнера с собственным почерком; две статьи в профильных журналах о минималистичных интерьерах; и один кот – тот самый подобранный в дождливый апрельский вечер комок шерсти, превратившийся в роскошного черного зверя с аномально длинным хвостом и привычкой разрушать всё, что плохо лежит.
Офис её адвоката располагался в стеклянной высотке у метро "Международная" – с видом на Москва-Сити, с кожаными диванами в приёмной и с секретаршей такой безупречной внешности, что её саму впору было выставлять в музее современного дизайна. Девушка проводила Марину к кабинету, стуча каблуками с аккуратностью хронометриста.
– Марина Сергеевна, рад вас видеть, – Алексей Владимирович поднялся из-за стола, протягивая руку. Его костюм был такого глубокого синего цвета, будто из него только что выловили и отжали все оттенки василькового поля. – Присаживайтесь. Надеюсь, сегодня мы завершим все формальности.
Марина опустилась в кресло, изящным движением поправив платье – тёмно-бордовое, строгое, с единственным акцентом в виде золотой брови на воротнике.
Тонкая подвеска с крошечным рубином – единственное украшение, которое она позволила себе надеть, – качнулась у шеи, словно капля венозной крови, застывшая в падении.
– Как поживает Антон Игоревич? – светским тоном поинтересовался адвокат, выкладывая перед Мариной стопку бумаг, размеченных яркими закладками, словно учебник прилежной студентки.
– Понятия не имею, – Марина пожала плечами с почти искренним безразличием. – Мы не общаемся.
Она знала, конечно. В их городе, где тусовка айтишников теснее, чем в переполненном лифте комсомольской многоэтажки, невозможно было не узнать, что Антона уволили из компании после истории с подлогом финансовых документов.
Он попытался провернуть старую схему – тихонько отщипывать от рабочего бюджета, но на этот раз его поймали. Репутация рухнула, как карточный домик под чиханием простуженного кота.
Теперь, судя по статусам в соцсетях, бывший муж перебивался фрилансом, время от времени настраивая сайты для мелких компаний. Жил в однушке в Бирюлёво, приторговывал подержанными компьютерами и жаловался всем на бывшую жену-стерву, лишившую его всего.
О Кате Марина тоже ничего не хотела знать, но информация сама влезала в уши, как песок на пляже – в самые неподходящие места.
Сестра с душераздирающими рыданиями позвонила ей после того разговора, в котором Марина, холодная и точная, как лазерный скальпель, изложила факты измены дочери с её мужем.
Сначала были крики о клевете, потом – мольбы о прощении, потом – тишина. Радиоактивная, звенящая тишина, которую не нарушила ни одна из них за прошедший год.
Катя, как говорили, уехала в Нижний Новгород – удрала от позора и от матери, которая после нервного срыва и больницы стала контролировать каждый её шаг. По слухам, девчонка устроилась администратором в какой-то крошечный отель и крутила роман с армянином-ресторатором, владельцем сети шашлычных.
Каждый получил то, что заслужил – так, наверное, сказал бы какой-нибудь дешёвый мотивационный тренер из соцсетей. Марина так не считала. Она вообще не думала о справедливости – только о порядке. А порядок требовал расставить все точки над i, закрыть все счета, перерезать все ниточки, связывающие её с прошлым.
– Вот здесь подпись, и здесь, – адвокат протягивал ей документы один за другим. – С компенсацией всё решено – он выплатил полностью.
Марина кивнула. Антон вернул деньги не сразу – выплачивал по частям, с чудовищной регулярностью переводя каждый месяц ровно по восемь тысяч.
Внезапно обнаружившаяся педантичность казалась издевательством, но Марина принимала эти платежи со спокойствием банкомата.
Последний перевод пришёл три дня назад – с припиской "Прости". Она удалила сообщение, даже не поморщившись.
– Отлично, на этом наше сотрудничество можно считать завершённым, – Алексей Владимирович собрал документы в аккуратную стопку. – Если возникнут ещё какие-то вопросы – обращайтесь.
Они попрощались, обменявшись рукопожатием – сухим, формальным, как точка в конце длинного предложения. Марина вышла из прохладного офиса в майское пекло – дневная жара стояла, как забытый на горящей плите чайник.
По Тверской неслись машины – сверкающие, надраенные до блеска, словно их владельцы надеялись, что в солнечных бликах на капоте можно разглядеть своё счастливое будущее.
Кот – его звали Финик, в честь первого корма, который он соизволил съесть после спасения – наверняка сейчас дремал на подоконнике дома, растянувшись чёрной клеёнчатой колбасой и свесив хвост, как знак препинания после особенно выразительного высказывания.
За ним приходила соседка – старушка с третьего этажа, страдающая от одиночества и глухоты, но обладающая феноменальной способностью разговаривать с животными на их языке.
Марина остановилась у светофора, достала телефон и проверила рабочую почту. Три новых письма – два от клиентов, одно от поставщика французской плитки, с которым она ругалась уже месяц из-за бракованной партии. С плиткой придётся разбираться – нервотрёпка, штрафы, перенос сроков. Чёртовы французы и их представления о качестве!
Светофор переключился на зелёный, пешеходы хлынули через дорогу муравьиным потоком. Марина двинулась вместе с ними, на ходу открывая приложение авиакомпании. Пальцы забегали по экрану, выбирая даты.
Санкт-Петербург. Туда-обратно. Ближайшие выходные – с пятницы по понедельник. Одно место, бизнес-класс. Самый дорогой вариант перелёта.
Она никогда не была в Питере. Антон обещал свозить её туда каждое лето, но всегда находились причины отложить – то денег не хватало, то времени, то ей проект горел... В итоге десять лет прошли без белых ночей и развода мостов, без Эрмитажа и соборов, без набережных и каналов.
Сумма высветилась на экране – астрономическая, вызывающе расточительная. Денег, которые вернул Антон, хватило бы на треть. Остальное – её собственное, заработанное, выстраданное. И исключительно её личное дело.
Палец завис над кнопкой "Купить" – всего на секунду, на один микроскопический миг сомнения. А потом Марина решительно нажала, подтвердила платёж, и получила на электронную почту квитанцию о покупке билетов.
Она усмехнулась – первый раз за день по-настоящему искренне. В конце концов, ей было плевать на соборы и каналы. Главное, что она едет – одна, без оглядки на чьё-то мнение, на чужие желания, на несуществующие обязательства. Едет, потому что может себе это позволить. Потому что хочет. Просто – хочет.
Марина спрятала телефон в сумочку от Furla – маленькую, изящную, купленную взамен старой, с которой она выскочила в тот дождливый вечер, бросив мужа и племянницу сортировать обломки своего будущего счастья.
Ей предстояло собрать вещи – немного, только самое необходимое. Подготовить документы для клиентов – она возьмёт с собой ноутбук, будет работать по вечерам в гостинице.
Отвезти Финика к соседке на все эти дни – кот будет скучать, но потом простит. Коты вообще умеют прощать лучше, чем люди – наверное, потому что никогда по-настоящему не привязываются.
Она шагала по Тверской, и майское солнце било ей в спину, превращая силуэт в тёмный чёткий росчерк на фоне ослепительной московской улицы – росчерк уверенный, стремительный, как подпись под только что подписанным контрактом с собственной жизнью.
***
ОТ АВТОРА
В жизни бывают моменты, когда предательство приходит с той стороны, откуда его совсем не ждешь.
Порой самой большой опасностью для семьи становятся не внешние угрозы, а тихая тлеющая обида под крышей общего дома.
Марина – для меня особенный персонаж, женщина, вынужденная заново собирать себя по кусочкам после двойного удара судьбы.
Ее история показывает, как успешная карьера может создать токсичную атмосферу в отношениях, если вторая половина не находит своего места в этом успехе.
А вам знакома ситуация, когда профессиональный успех одного становится почвой для ревности и зависти в отношениях?
👍 Если рассказ зацепил – не забудьте поставить лайк!
Ваши комментарии очень вдохновляют меня на создание новых историй!
📢 Подписывайтесь на мой канал, чтобы видеть мои новые работы первыми!
Я стараюсь радовать читателей свежими историями каждый день – с подпиской вы всегда будете иметь под рукой что-то интересное на вечер с чашечкой чая.
А пока я работаю над новым рассказом, предлагаю заглянуть в мои предыдущие истории: