Зинаида Павловна на секунду замерла на крылечке булочной, вдыхая аромат свежевыпеченного хлеба, и только потом вошла в магазинчик. Молоденькая продавщица, приветствуя её, радостно кивнула. «Пора звание почётного покупателя присваивать», – мысленно улыбнулась Зинаида Павловна.
Её тут знали все, больше семи десятков лет ходит в эту булочную. Сначала с родителями или старшими братьями, потом одна, позже с мужем и сыном. Теперь опять одна. Маму с папой и братьями забрала война, сын остался вечно молодым – лежит на Серафимовском кладбище вместе с другими афганцами, а муж почти не выходит из дома.
Нет страны, в которой она родилась, и город сменил название. Но осталась неизменной, как ритуал, потребность каждый день заглянуть сюда.
В небольшой очереди стояла незнакомая женщина с ребёнком. Розовощёкая девочка противно канючила: «Мама, хочу конфетку! Хочу большую конфетку...» – и тыкала пальцем в стеклянную витрину.
Когда женщина, сделав покупку, потянула дочери карамельку, та швырнула её в стену. Фантик развернулся, и осколки карамели рассыпались по полу. Зинаида Павловна вздрогнула – такое было в её жизни. Давно. И при других обстоятельствах.
*
Мама уже не вставала. Зина сама справлялась с бытовыми проблемами – добывала дрова, ходила за водой и в магазин. Она, как и все, ждала, когда по карточкам начнут продавать сахар, крупу или масло, но в магазин которую неделю завозили только хлебушек.
Пока до дома пайку несёшь, так и подмывает крошечку отщипнуть, а нельзя. Стоит позволить себе такое, не заметишь, как весь кусочек раздербанишь. Зина уже это проходила. Норму хоть и увеличили, легче не стало. Есть хотелось постоянно.
С водой проще, её в Неве много, черпай, сколько хочешь, всю не вычерпаешь, но за раз больше бидончика не унесёшь. «Нет, чтобы наоборот, – мечтала Зина, – пришёл в магазин, зачерпнул бесплатно полный бидончик хлеба, и домой».
А дрова... Ими можно разжиться и без денег. Смотришь, в какой стороне дым от пожарища поднимается, туда и ползёшь с саночками. Если пожарные не прогонят, пару обгорелых половиц или что-то из разбитой мебели притащишь. Лишь бы сил хватило, и мысли тяжёлые не одолевали.
Зина, чтобы не думать о плохом, вспоминала любимые стихи отца: «Это имя – как гром и как град: Петербург, Петроград, Ленинград!» Но они не помогали заглушить тревогу. Мама таяла, приходилось чуть не силой кормить тюрей из размятого в тёплой воде хлеба, потому что ложку держать она уже не могла. Мама отворачивалась и шептала: «Не хочу. Ешь сама».
В то утро хлеб в магазин ещё не привезли. Люди в ожидании машины стояли на морозе как каменные изваяния – неподвижные и молчаливые. Зина заняла очередь, дождалась, пока за ней выстроится хвост, и, предупредив по десять человек впереди и позади себя, что отойдёт ненадолго, отправилась за водой.
Она пробиралась к полынье, стараясь не запнуться за руки или ноги, местами торчащие из снежных намётов вдоль тропинки. Женщины и дети с черпаками, вёдрами и чайниками карабкались по высокому валу наледи к проруби и съезжали с него как с горки, расплёскивая то, что успели зачерпнуть.
А на другом берегу Невы серел купол Исаакиевского собора.
– Зинка, – окликнул девочку одноклассник, – давай свою баклажку, наберу, пока не скатился.
До войны Зина сидела с ним за одной партой. Она ненавидела Андрея. Противный мальчишка не упускал случая дёрнуть её за косички, посадить на голову майского жука или подсунуть в портфель лягушку.
Зина даже как-то Мишке на него пожаловалась.
– Нравишься ты ему, вот и выкаблучивается, – успокоил её братишка. – Сам такой был. Помню. Я, конечно, могу ему и накостылять. Но от этого лучше никому не станет.
А сейчас Зина была благодарна Андрею. Сама бы так быстро воду не набрала.
– Ты почему в школу не ходишь? – спросил Андрей, когда возвращались на набережную.
– Некогда. Мама работать не может. Я вместо неё кальсоны и нательные рубахи для красноармейцев шью.
– На фабрике?! – не поверил Андрей.
– Нет, дома. Фабрику закрыли – ни тепла, ни электричества. Работников распустили. У кого есть швейные машинки, на дому работают. Меня мама давно строчить научила. Вот навык и пригодился. Только у меня медленно получается, руки стынут. Дома холодно. Печка не спасает, хоть и топлю постоянно.
– Ближе к ней садись, – посоветовал Андрей.
– Там темно. – Зина переложила бидончик в другую руку. – У окна света больше.
– Ты молодец, – похвалил Андрей, – не ноешь и не отчаиваешься.
Подбородок у Зины затрясся. Знал бы Андрей, как она устала, и боится всего: засыпать по ночам, оставлять маму одну, заглядывать в почтовый ящик... Ей так хотелось, чтобы не было этой проклятой войны, чтобы папа с братьями были рядом, и мама улыбалась.
– Попробовала бы я... – буркнула Зина. – Да и времени на это у меня нет. Как ездовая собачка по городу с санками мечусь, то за дровами, то на Петроградку готовую продукцию сдавать.
– Далекооо, – протянул Андрей.
– Ага. Пока туда дочапаешь, пока назад вернёшься. А там приёмщица мордатая сидит, всё про маму выспрашивает да ахает. В последний раз сказала, что мама сама прийти должна, и часть денег за пошитые комплекты не отдала. Распоряжение, якобы, у неё такое. Только я ей не верю. Она на сытую хитрую кошку похожа.
– Понятно, – вздохнул Андрей. – Ты нашу пионервожатую с собой возьми, она быстро порядок наведёт. К ней многие обращаются. Когда мамы не стало, – мальчишка отвернулся и шмыгнул носом, – я к Люсе пошёл. Она быстро двух парней прислала, чтобы маму забрали, – он ещё раз шмыгнул, – пока Маринка испугаться не успела, потом сестрёнку в эвакуацию отправить помогла.
– А ты почему не уехал?
– У меня бабушка лежачая. На кого я её оставлю? Отец сутками на заводе. Марьване скажу, что ты жива. Ты приходи обязательно. В школе иногда суп дают.
От слова «суп» у Зины забурчало в животе. «Вот бы сейчас борща горяченького, да со сметанкой. – Она представила, как вылавливает ложкой мясо из огромной тарелки наваристого борща. Виденье было настолько сильным, что Зина невольно поднесла руку к губам, будто и в самом деле ела. – Про еду не думать», – приказала себе она.
– Хочешь, я тебе воду приносить буду? – спросил Андрей.
Зина оторопела от такого предложения: это же выигрыш во времени какой. Световой день короткий, а если за водой не ходить, дольше за швейной машинкой посидеть можно.
– Давай, – согласилась она.
– Ты вторую посудину приготовь, чтобы менять. Полную оставлю, пустую заберу. Мы с Шуркой так делаем. Помнишь его? Он на три класса старше нас учился, комсомолец уже. Он сильный. Его в отряд по разбору завалов взяли. Мы договорились, что я Шурке воду, а он мне дрова.
– Я тоже должна что-то взамен? – испугалась Зина.
– Нет. Мы же с тобой друзья, – смутился Андрей и торопливо свернул к своему дому.
«Правильно мама говорит, что в каждом человеке и плохое, и хорошее намешано. Я Андрея гадким считала, а он вон какой!» – размышляла Зина, с трудом поднимаясь по лестнице парадной. Бидончик казался неимоверно тяжёлым. И как она раньше с ним бегала, перепрыгивая через три ступеньки, и даже не расплёскивала молоко?
Она остановилась передохнуть на площадке между этажами и услышала, как хлопнула дверь одной из квартир, тихие, почти бесшумные шаги, потом стук – дробный, чёткий, требовательный. Раз, второй, третий... Зина глянула вверх, в пролёт лестницы, откуда доносился звук. Около их квартиры стоял военный.
– Папка! – выкрикнула она и резво шагнула вперёд. Перед глазами закружили мошки. Зина пошатнулась и, выронив бидончик, сползла по стене.
Ещё незамерзшая вода растеклась по давно немытой метлахской плитке, моментально превращаясь в ледяную корку.
Военный обернулся. Это был совершенно незнакомый человек.
– Девочка, ты не знаешь, где жильцы из восемнадцатой?
– Зачем они вам? – насторожилась Зина. Мало ли? Шпионы тоже в нашу форму могут обрядиться.
– Я сын Тамары Георгиевны.
Зина смутно помнила сына соседки, хотя Вадим дружил с её старшим братом и часто бывал у них дома. Зато хорошо помнила сильные руки Вадима и свои ощущения страха и восторга, когда эти руки подкидывали её к потолку.
– Исё, Адя, исё! – просила Зина и верещала от удовольствия.
Вася ревностно косился на друга:
– Разбалуешь мне сестрёнку. И так с неё сладу нет!
Тогда Вадим был смешливым и тёмноволосым. Сейчас перед ней стоял седой усталый мужчина.
«Адя не может быть таким старым. Они же с Васей ровесники. А кто знает, как выглядит сейчас брат? Больше чем полгода его не видела».
Вася пред отправкой на фронт ненадолго заскочил домой попрощаться с родными. «От судьбы не уйдёшь, – шутил он, поправляя новую форму. – Мирную профессию получил, а мечта всё равно сбылась, военным стал. Правда, остался врачом, но военным. И друга по званию догнал. Теперь у нас с ним по одной шпале в петлицах». – Соперничество продолжалось.
Сразу после десятилетки Вася вместе с Вадимом подавал документы в артиллерийскую школу. Брат не прошёл комиссию, подвело зрение, и выбрал медицинский. Пути-дороги друзей разошлись, но связи они не потеряли, держали друг друга в курсе событий.
«Вадьку направили на границу. Вадька женился. У Вадьки с Машей близнецы родились, мальчики», – делился Вася с мамой новостями из жизни друга, и Зина невольно знала, что у Ади и как.
Когда в начале прошлого лета почтальон принёс от него телеграмму, Зину больше Васи интересовало, что в ней.
– Любопытство тебя когда-нибудь сгубит, – усмехнулся брат. – Мам, Маша с детьми приезжает. Вадим просит встретить и у нас на время приютить.
– Тамара Георгиевна на гастролях?
– В санатории. Вадька до театра дозвонился.
– Когда гостей ждать? Мне надо прикупить продуктов.
– Завтра вечером.
Зина юлой ходила вокруг старшего брата, уговаривая взять с собой на вокзал:
– Я помочь хочу. Маша неделю в пути одна с ребятишками. Думаешь, легко ей пришлось?
– А тебе, откуда это знать? Детей у тебя нет, а поездом ты дальше пионерского лагеря не ездила, – Вася щёлкнул Зину по кончику носа, но просьбу исполнил.
«Как недавно это было. И как давно...» – отогнала воспоминания Зина. Ей показалось мало, что мужчина назвал имя соседки.
На днях приходил один, тоже в форме, весёлый такой, всё подмигивал. Интересовался, не заглядывал ли Вадим домой. Потом достал из планшета блокнот, черкнул несколько строк и протянул записку Зине:
– Не сочти за труд, передай, когда появится.
Зина на всякий случай прочитала его писульку и ничего не поняла.
«Вадька, это Мышь. Буба сказал, что видел тебя на СПП под Ленинградом. Мы с ним недавно на улице столкнулись. Рад, что ты жив. Будешь в городе, забеги ко мне. Я после ранения отправлен интендантом в ХППГ, 3-я линия В. О., 62. Думаю, застрял надолго».
Разве не странно? Буба, Мышь, аббревиатура какая-то. Вдруг это шифровка, и они заодно? Да ещё адрес. А если этот Мышь прячется там или диверсию готовит? Зря она в милицию с бумажкой не сходила.
Зина тянула время, соображая, как проверить военного и, не придумав ничего, напрямую спросила:
– Как вас зовут?
– Вадим Петрович Кирсанов. Могу документы показать.
Зина выдохнула – всё правильно.
– Не надо, Вадим Петрович. – Назвать старика Адей, язык не повернулся. – Я Зина, сестра Васи. Мне Маша наказала, когда письма от вас придут, из ящика достать и...
– Где... – прервал мужчина срывающимся голосом. – Где она? Где дети?
– Как только зимник по Ладоге открыли, уехали в эвакуацию. Я сама на сборный пункт их проводила. Маша бы одна с мальчишками не добралась.
Глаза Вадима Петровича лихорадочно блеснули. Он сдёрнул с головы шапку, растёр до красноты лицо.
– Слава богу! А то я испугался... В квартире бардак, никого нет. Думал, уже всё... К соседям стучу, никто не открывает. – Вадим Петрович спустился к Зине и присел на ступеньку. – Спасибо тебе!
– Чего уж! Мы с Машей сразу подружились. Она всё весточку от вас ждала. Единственное письмо до дыр зачитала. Вы почему не писали?
– Часть в окружение попала. С боями к своим прорывались, а оказались в глубоком немецком тылу. Пришлось фронт с оружием в руках догонять. Воевали, чем могли, но до своих добрались. – Вадим Петрович говорил кратко и чётко, словно докладывал вышестоящему начальству. – Пока проверку в СПП проходил, домой писать было нельзя. Когда в резерв перевели, сразу весточку отправил. Видимо, пока не дошла. Попросил назначение на Ленинградский фронт, отпуск на двое суток выхлопотал, хотел на жену и деток посмотреть. Не получилось.
Пока Вадим Петрович говорил, Зина не перебивала, хоть и свербило уточнить, что такое СПП, Мышь в записке его упоминал. И как только Вадим Петрович замолчал, задала вопрос.
– Сборно-пересыльный пункт, – пояснил Вадим Петрович. – На нём тех, кто из окружения вышел, по родам войск распределяют: кого в артиллерию, кого в танкисты, кого в радисты... А мама... где?
– Тамара Георгиевна в тыл с театром не поехала, потому что близнецы корью заболели. Побоялась хворых в дорогу тащить. Хотела агитбригаду из оставшихся в городе артистов организовать, да что-то не срослось. Вот и ушла рыть окопы вместе с моим братом Мишкой, дядей Димой из первой парадной и другими жильцами дома. – Зина рассказывала по-старушечьи подробно, словно это имело значение для ответа на вопрос. – В ноябре, когда паёк в очередной раз урезали, на минутку заскочила, полведра мороженой картошки нам на две семьи принесла, грязной, с кусочками железа внутри. И привет от брата передала. Картошку-то он после взрыва на поле насобирал, а она доставила. А потом пропала. И Мишка пропал. Может, и нет их уже, – вздохнула Зина.
Скулы Вадима Петровича заходили ходуном. Он то ли всхлипнул, то ли кашлянул.
– Скоро никого не останется. На кого похоронки принесли, кто-то без вести пропал. Горожане при бомбёжках и обстрелах гибнут... И от голода... В нашей коммуналке двадцать восемь человек жили, а остались только мы с мамой, – Зина попыталась встать и не смогла.
– Что, совсем плохо? – склонился над ней Вадим Петрович.
– Голова немного кружится, а так ничего.
Мужчина достал из вещмешка четыре карамельки. Одну развернул и протянул Зине. Она стянула обледеневшие варежки, взяла конфетку окоченевшими пальцами и не удержала – карамелька выскользнула и откатилась к окну. Губы у Зины задрожали – надо же, такое счастье и уплыло из рук. Вадим Петрович всё понял. Он поднял конфету и сам вложил Зине в рот, а три другие зажал в её кулаке:
– Потом съешь.
Зина боялась дышать – карамелька таяла на языке, наполняя рот сладостью, от этого даже как будто теплее стало.
– Давай помогу, – подал руку Вадим Петрович.
Зина опёрлась на неё, но опять ничего не получилось – что-то держало. Вадим Петрович подхватил девочку подмышки и резко дёрнул вверх. Ветхая ткань старенького пальто затрещала, и подол, вмёрзший в пролитую воду, остался на мозаичном полу.
– Как же я теперь? – оглядываясь, пробормотала Зина.
– Пойдём к нам, – позвал мужчина. – Ведь Маша не все вещи забрала, найдём что-нибудь.
В пустой квартире пахло нежилым. Вадим Петрович распахнул шкаф и вытащил бостоновое пальто с лисьим воротником.
– Мамино, – с придыханьем произнёс он, разглаживая мех, и распорядился: – Скидывай своё.
Зина, отказываясь, замахала руками, но Вадим Петрович стянул с неё рваньё.
– Так-то лучше. В этом точно не замёрзнешь,– приговаривал он, подворачивая длинные для Зины рукава. – И ещё возьми, что надо.
– Можно одеяло? Для мамы...
– Действуй, – кивнул на спальню Вадим Петрович.
Когда Зина вернулась, Вадим Петрович стоял с игрушечной машинкой в руках.
– Маша мечтала, что вы приедете и пойдёте все вместе с близнецами по городу гулять.
Мужчина грустно улыбнулся:
– Я с конца мая их не видел. Выросли?
Зина кивнула. Она не стала говорить, что малыши перестали ходить и даже плакать не могли. А раньше чуть что такие концерты закатывали. Маша их в шутку питерскими соловьями называла.
– Вы не бойтесь, они несильно голодали. У Тамары Георгиевны припасы нашлись: баночка сухого молока, несколько пачек киселя и сухофрукты. Опять же, картошки немного перепало. Я воду приносила и с Пашкой и Сашкой сидела, пока Маша карточки отоваривала или на рынке вещи на продукты меняла. Она боялась оставлять детей одних. Хорошие у вас мальчишки, спокойные, – пряча глаза, произнесла Зина. – Я пойду. Очередь за хлебом боюсь пропустить. И за водой опять идти придётся. Управлюсь, позову вас на чай. Я вишнёвые веточки завариваю. Всё лучше, чем пустой кипяток, и вкуснее.
– Может, не пойдёшь за хлебом? Есть целая буханка.
– Да как же? – растерялась Зина. – Никак нельзя. Если сегодня не выкуплю, завтра по просроченным карточкам не продадут.
– Тогда я за водой. А ты со своими делами разбирайся.
Мама спала, ресницы её чуть подрагивали. Зина хотела разбудить, дать конфету, но передумала, укрыла принесённым одеялом, положила две карамельки на тумбочку и выскользнула за дверь.
Хлеб уже отпускали. Зина нашла высокого старика, который стоял перед ней, и попыталась втиснуться в очередь.
– Куда лезешь? – шикнула тётка в засаленном ватнике, плотнее прижимаясь к старику.
– Я занимала, – прошептала Зина.
– Не было тебя здесь. Вот и мужчина подтвердит.
Старик обернулся:
– За мной девчонка в коротеньком пальтишке стояла.
– Она и есть, – вступилась за Зину девушка с повязкой сандружинницы на рукаве. – Знаю её, в нашем дворе живёт. Только одёжонку сменила.
– И где такой прикид взяла? – злобно зыркнула на Зину тётка. – С мехами, не нам чета! Своровала, поди?
– Вадим Петрович подарил, – уже громче ответила Зина.
– Ты поостерегись таких дарителей, девка, – буркнул старик. – Внучку мою прямо у нас в парадной один так кусочком хлеба подманил. И ещё дать пообещал. Заволок в пустую квартиру и снасильничал... Измохратил девчонку, всё внутри порвал.
Зина чувствовала боль в его словах, но не поняла, о чём он говорит. Люди из очереди, вслушиваясь, придвинулись ближе, будто сомкнулись вокруг старика, разделяя его горе на всех.
– Она, голубушка моя, сумела из квартиры на площадку выбраться. Управдом чуть живую в парадной нашёл. Не спасли... Но рассказать кое-что успела.
– А милиция что ж? – подал голос кто-то из очереди.
– А что милиция? – раньше старика среагировала тётка. – Она спекулянтов ловит. Вы думаете, почему ментяры в очередях не стоят? Что у спекулянтов заберут, тем и питаются, – торжествуя, выпалила она.
– Ох, и поганый у тебя язык, – ругнулся на тётку старик. – Ищут... Говорят, зверь в городе завёлся. Не первый случай уже. Бабка моя обезумела после этого... Говорить перестала, мычит и Дашуткину куклу как младенца качает. Что я детям скажу? Сын со снохой на фронте. Не сберегли мы внучку, не сберегли... – старик скрипнул зубами и смахнул слезу.
Очередь ползла медленно. Когда распахивалась дверь булочной, выпуская одну партию покупателей и впуская другую, сладковато-кислый запах хлеба вырывался на улицу. И чем ближе Зина оказывалась к двери, тем сильнее его ощущала. Опять начала кружиться голова. Зина, чтобы отвлечься, мысленно читала стихи:
«Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид... – А рука нащупывала в кармане карамельку. – Нельзя! – одёрнула себя Зина. – Невы державное теченье, береговой её гранит... – Рука как будто существовала отдельно от Зины и уже разворачивала конфету. – Твоих оград узор чугунный, твоих задумчивых ночей прозрачный сумрак, блеск безлунный... – Конфетка оказалась во рту. Зина ругала себя: – Зачем?! Завтра бы съела или послезавтра. Удовольствие надо растягивать».
Она уже была готова вытащить карамельку и завернуть обратно в фантик, но тётка грубо толкнула в спину:
– Чего застыла? Двигайся!
Зина оказалась внутри булочной.
– От кого так вкусно пахнет карамелькой? – принюхиваясь, вертела головой женщина на три человека впереди Зины. – На улице не пахло.
Очередь оживилась:
– По карточкам карамель выдают? А сколько? Почему на двери объявления нет?
Зина спрятала лицо в воротник. Она была готова провалиться от стыда сквозь землю – так растревожила народ.
– Продавцы едят, не иначе. Простым людям карамель не положена, – ехидно произнесла тётка. – А эти обжираются.
– Что ж ты злая такая? – бросил ей старик.
Но вопрос остался без ответа. Тётка как собака повела носом, пробормотала: «Это не продавцы вовсе, – и ткнула в Зину грязным пальцем: – Это она!»
Несколько пар глаз уставились на Зину.
– Интересно, каким местом конфету заработала? – не унималась тётка.
– Да замолкни ты уже! – попытался урезонить её старик. – Порадовалась бы что, девочке нечаянная радость перепала.
– Ни стыда, ни совести. Люди с голода дохнут, а ты жируешь. – Тётка сжала кулаки и нависла над Зиной: – А ну, выворачивай карманы!
– Отстань от девчонки, – старик оттеснил склочницу от Зины. – Вставай передо мной, дочка. Любишь карамель? Дашутка с бабкой моей тоже её уважали. Эх...
Зина, спрятав в специальный мешочек под пальто два ломтика хлеба, выскользнула из магазина. Она всю дорогу оглядывалась, проверяя, не гонится ли за ней злобная тётка.
Дорогие мои! Это первая чать рассказа. Ссылка на вторую часть.
Дорогие читатели! Делитесь мнением о рассказах в комментариях. Если нравится, что и как я пишу, подписывайтесь на мой канал, чтобы не пропустить ничего интересного. И, если нетрудно, ставьте пальчик вверх. Вам, дорогие читатели, сделать это несложно, а мне будет приятно.
Наталья Литвишко.